Ну-с, господа хорошие, начнем издалека.
Жизнь – скорбная штука. В муках начинаясь, всякое индивидуальное бытие в муках и кончается. Но это еще полбеды. В норме промежуток между рождением и смертью заполнен страданиями: как сказал поэт, «Жизнь – обман с чарующей тоскою». Отчего так устроено? Священник скажет вам, что всему виной порочность человеческой природы, начавшаяся с грехопадения нашей пра-пра-прабабки Евы. Биолог же или демограф поведут разговор о гораздо более скучных материях.
Все мы родом из природы, все мы в биологическом единстве с братьями нашими меньшими, но старшими. Возьмем, для примера (да простят меня моралисты), стадо диких свиней. Пусть где-нибудь на ограниченном пространстве (так и видится лесистый остров на Волге где-нибудь чуть выше Саратова) запущено несколько кабанов и хрюшек, пусть – вдоволь корма и не много хищников. Пожалеем симпатичных хрюшек и избавим их от паразитов и возбудителей болезней. Вот он – свиной рай…
Простые и добродушные, свинки немедленно предадутся двум самым невинным занятиям, свойственным нам всем: чревоугодию и любви. Пройдет пара-тройка лет, и многочисленные полосатые поросята будут с энтузиазмом терзать материнские титьки, а молодые подсвинки будут драться из-за будущих подруг и разрывать пятачками лесную подстилку в поиске пропитания повкуснее. Вам это ничего не напоминает?
Где-нибудь в эту же пору у тощих и циничных из-за вечной бескормицы волков народятся щенки: забавные, пузатые и вечно голодные. Эх, как будет радоваться волчица каждому молочному поросенку, которого папаша-волк притащит в нору, вырытую под старым выворотнем! И впервые за много-много лет все щенки выживут и вырастут.
Увы, с этого момента лафа для свиней закончится. Растущая волчья стая положит предел росту кабаньего поголовья. Впрочем, не только она: меньше желудей станет падать с дубов, корни которых изрядно попорчены, из-за скученности в скудном свином меху разведутся паразиты, а другие населят хрюшиные кишечники и желудки… К тому же постоянно придется держать ухо востро, чтобы вовремя защититься или убежать от голодных серых соседей. Наверное, будь свиньи чуть-чуть поэтичнее, они сложили бы предание о прежней райской жизни и об изгнании из рая, о волках позорных и насланных в наказание глистах, блохах и голоде – но свиньи, как известно, не отличаются поэтическим даром, религиозностью и сентиментальностью.
В утешение свиньям отметим, что волчья жизнь тоже станет не слишком-то счастливой, волков снова начнут косить голод, бешенство, подхваченные от хрюнов паразиты, а количество выживших щенков сравняется с числом волков, отправившихся в охотничьи угодья предков, те самые, где дичь изобильна, волчицы сговорчивы, а охотников нет вовсе…
Итак, что же мы видим? Жизнь в природе – это постоянная борьба за выживание, наполненная извечными спутниками бытия: голодом, болезнями, страхом смерти, а еще давлением соплеменников и невозможностью без оных выжить. Природа – бездушный бухгалтер, который сводит дебет с кредитом жизней так, чтобы баланс был нулевым. Тоска зеленая, одним словом.
Правда, такая бешеная гонка, призом в которой является жизнь, отбирает лучших и способствует вечному совершенствованию живого на Земле – но не о том сейчас ведем речь.
Полагая себя венцом творения, мы подчас забываем о том, что одни и те же причины ограничивают рост свиного стада и человеческого сообщества. Вспомним историю: во все времена голод, болезни и войны сопутствовали человечеству. Вовсе не из-за злодеев, изуверов-попов или неумех-правителей подавляющее большинство людей было хронически несчастливым, вовсе ни из-за них средняя продолжительность жизни в средневековой Европе составляла чуть больше двадцати лет. Извечная борьба между пищевыми ресурсами, болезнями и нашей страстью к размножению приводили к равновесию, чаша которого колебалась то в одну, то в другую сторону, и цена равновесия была одна: голод, смерть и страдания.
Тем не менее, численность населения в мире постоянно и неуклонно увеличивалась, чего не могло быть в любезном нашему сердцу свином стаде. И причина состояла в увеличении объема доступных ресурсов: освоении новых технологий земледелия, появлении новых орудий труда, прогрессе в медицине. Правда, любовь, как известно, преодолевает любые преграды, наступая на пятки прогрессу, а потому жизнь от всех этих новаций не делалась легче.
Отметим, что государство, богатое людскими ресурсами, во все предшествующие времена было сильнее малочисленных соседей, поскольку и войско позволяло собрать побольше, и обеспечивало роскошь правителям, и могло выполнять многочисленные технические проекты – вроде строительства пирамид, ирригационных сооружений, храмов, каналов…
Всякий земледелец растил многочисленных детей, полагая, что они прокормят его в старости. Правда, из-за причин, о которых сказано выше, из десятка детей до репродуктивного возраста доживало едва ли двое-трое, но и названный папаша не особо заморачивался демографией, он просто с присущим земледельцам упорством предавался важнейшему из немногих доступных ему развлечений, играя с женой в «Сказки тысячи и одной ночи». Дети же были побочным результатом этой игры, и результатом не очень ценным, поскольку детоубийство во многих странах до не столь уж давнего времени полагалось преступлением не более опасным, чем кража овцы или неснятие шляпы перед сеньором.
Тоска и безнадега жизни того времени, жизни, наполненной бесчисленными опасностями, жизни бессмысленной, жизни как мучительного движения от рождения к смерти, скрашивала только церковь, давая призрачную, но такую нужную надежду на продолжение существования за дверью гроба – без голода и болезней, без страха и нужды, в вечной радости. Легко укорять священников во лжи, но скольким ушедшим в небытие эта ложь скрасила безумие их жизни? Да и кто кого обманывал? Снова вспомним поэта: «Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!».
Жрецы всех религий чаще всего оправдывают стремление к безудержному деторождению какими-нибудь «божественными заповедями» вроде библейских: «И сказал Господь: Плодитесь и размножайтесь!» . При этом, правда, сам процесс зачатия они находят делом «грязным», а монашествующие адепты религий часто дают обеты безбрачия, а то и кастрируют себя, как, скажем, представители секты скопцов. Но бывали и времена, когда в храмах развлекались свальным блудом, а жрицы по праздникам ублажали желающих. В общем, сколько религий – столько и мнений. Ныне и христиане, и мусульмане находят совокупление (по крайней мере, вне брака, а если в браке – то без цели зачатия детей) делом греховным, а попытки предохраняться от зачатия считают безнравственными. И причина этого кажется вполне понятной. Природа – большая шутница. Желание обзавестись потомством – редкий гость в наших сердцах. Но природе и не нужно такой потребности. Вместо нее мать-натура заложила в нас неудержимую тягу к особям противоположного пола, заканчивающуюся известным и бесконечно тиражируемым процессом, участники которого, как правило, вовсе и не думают об итоге, который может быть и радостным, и вовсе досадным. Ну, может ли хоть одна конфессия оставить без своего контроля такое занятие? Вот и лезет на сцену поп, блестя сальными глазами и уныло повторяя: «Нельзя! Ай-яй-яй!»
Понятно, что если следовать предписаниям религий, то ни какая наука и технология не прокормят, не вылечат и не обогреют растущее население. Страшным кошмаром из снов Мальтуса видятся голодные толпы, плотно стиснутые плечом к плечу по всей земной суше и плодящиеся, плодящиеся…
Эта ситуация кажется безнадежной – если бы не два революционных события, случившихся в двадцатом веке.
Первое событие – появление идеологии массового потребления. Потребляйте! Потребляйте! - призывают продавцы товаров, ибо чем больше они продадут, тем выше уровень их персонального благополучия. «Без этих чулок (мыла, автомобиля, айфона) вы не будете счастливыми! Они заменят вам рай!», - вопит реклама. И люди потребляют. Они хотят быть счастливыми здесь и сейчас, а не в туманной дали посмертия. Аскеза, некогда навязываемая церковью, престала быть идеалом существования. Десять детей? Ежегодные роды и кормление грудью? Вынашивание, ухаживание, горшки, пеленки? Бр-р-р…
Женщина захотела стать счастливой и свободной для того, чтобы потреблять – потреблять вещи, знания, мужчин, впечатления. Мужчина не хочет тратить время на то, чтобы только кормить бесчисленных марателей пеленок – он желает путешествовать, пить и есть то, что хочется, жить в комфортном жилище…
Одна беда: воздержание, предписываемое Церковью, никак не желает вписываться в мораль общества потребления. Аборты же вовсе не способствуют женскому здоровью, осуждаются религией и стоят денег.
И вот тут на сцену выходит другое достижение века двадцатого, изящная игрушка из тончайшего прозрачного латекса, дитя высоких технологий, потребовавшее напряжения ума лучших химиков и технологов старого и нового света – его величество Презерватив. Хотя первые попытки создать это средство контрацепции относят чуть ли ни к временам египетских фараонов, а в Европе, как пишут в «Википедии», презерватив был изобретен в начале XVI века доктором Чарльзом Кондомом для Генриха VIII, все же только в веке двадцатом эта штуковина стала доступной для всех.
Сам по себе товар массового спроса, презерватив впервые в истории человечества создал ситуацию, когда прирост населения определяется не объемом доступных ресурсов, а желанием самих людей иметь детей. И в Европе, и в Америке прирост населения стал стремительно падать, кое-где сменившись даже убылью. Именно потому в развитых странах уровень жизни высок, как никогда. Золотого века прежде не было никогда и нигде – но теперь он есть.
Стремление не упустить своего оказалось свойством с положительной обратной связью: если гражданин N хочет жить хорошо здесь и сейчас, то ему малоинтересны религиозные обещания вечного блаженства, он – прагматик. А ослабление роли религии вновь и вновь усиливает желание гражданина N жить хорошо здесь и сейчас… Кто бы знал, что церковь можно ослабить не заговором атеистов, не происками чужой конфессии, а маленьким резиновым чехольчиком!
В 1920 году был изобретён латекс. Американская Youngs Rubber Company первой стала производить презервативы из латекса. Они были тоньше и крепче, чем старые резиновые презервативы, могли храниться 5 лет, а не 3 месяца, требовали меньше труда и их производство не было пожароопасным. Первые европейские презервативы из латекса были экспортированы из США, где их производила Youngs Rubber Company. Лишь в 1932 году английская London Rubber Company, в прошлом занимавшаяся розничной продажей немецких презервативов, стала первым европейским производителем презервативов из латекса, названных Durex.
В 1920-х производство презервативов было автоматизировано. Первую полностью автоматизированную линию собрал Фред Киллиан из Огайо, и продал её за $20,000, что составляет около $2,000,000 на сегодняшние деньги. Большинство крупных производителей купили или
