Город Сочи. Санаторий министерства среднего машиностроения для родителей с детьми «ХОСТА». Ласковое море, ласковое субтропическое солнце. Санаторный пляж в десятке километров от жилых корпусов. Сто метров берега покрытого галькой. Сто метров дощатой площадки с лежаками, и столько же воды, отгороженной от моря волноломом в тридцати метрах от берега. За волноломом открытое море. Санаторные автобусы в течении всего дня с перерывом на обед отвозят и привозят отдыхающих. Вход на пляж проходит через небольшой тоннель, проложенный под железной дорогой, уходящей в Сухуми и далее в Тбилиси. На ступеньках лестницы при входе в тоннель аборигены всех национальностей разливают из трехлитровых термосов чачу, пшеничную, сахарную и прочие изделия собственного производства. Борьба с пьянством всем надоела, никто распоряжения властей не исполняет, и милиция, призванная бдить, бдит на предмет получения бесплатных напитков. Небо в дымке, светлое, но не голубое. Море голубое только из окна санаторного номера. На санаторном пляже людно, но тесно не бывает. От берега до волнолома полощутся малые дети и мамы, не рискующие отпускать далеко детей от себя. За волноломом плавают все остальные. И папа Леонид Сугробин с дочкой Дианой.
Дианка плавает как рыбка. По звёздному гороскопу Диана «Стрелец». Сам Сугробин – «Рыба».
- Ты «рыба», а я плаваю лучше тебя, - веселится девочка, обгоняя быстрым кролем плывущего тихим брассом папу.
- Так и должно быть, - отвечает отец. – У «рыбы» только плавники и хвост, а у «стрельца» четыре ноги с копытами и две руки. А ты видела, как лошади без рук четырьмя копытами гребут?
- Спасибо, папочка, что ты меня плавать научил. Я так люблю воду и плавать. И тебя люблю. Дай я тебя поцелую. – Ребёнок подплывает к отцу, обнимает, целует. Оба погружаются в воду, выныривают, брызгаются, смеются.
Дианке девять с половиной лет. Голубые глаза, с которыми она появилась на этот свет почему – то потемнели, но стали казаться приветливее. Она учится в школе с углублённым изучением иностранных языков, музыкальной школе и школе современных бальных танцев. Она в свой десятый год росленькая, и большая резвушка. Очень любит сказки, и даже сочиняет их сама или интерпретирует народные. В бальном платье её изобразил маститый художник. И её портрет высотой в полстены, стал главным богатством и примечательностью в небольшой квартирке Сугробина. «Ты всегда со мной, моя девочка!» – разговаривал с портретом Сугробин.
Сугробин был не просто счастлив, когда появилась малютка. Он молился на неё и за неё. Он давно примирился с наказанием божьим за неизвестные ему проступки, и не думал о ребёнке. И когда малютка появилась, поверил, что Бог испытывал его, прежде чем соединил с женщиной, достойной для создания божественного творения. И после того, как Лена и Леонид нашли друг друга, долгих три года прошло, прежде чем Лена объявила, что ждёт ребёнка. И понял Леонид, что получил божественный подарок, и с гордостью принял возложенную на него ответственность.
Непросто без дееспособных бабушек и дедушек было в Советском Союзе воспитывать и поднимать детей. Лена с Леонидом решили, что до трёх лет ни в какие ясли – садики ребёнок не пойдёт. Пока у Лены были проблемы с работой, семья привыкла жить на одну зарплату. И быть ей дома с дитём сам Бог велел. Алочке оставалось учиться в ВУЗе один год. Ни учиться, ни работать Алочке не хотелось. Но Лена надеялась что «жизнь её научит, жизнь подскажет», как говорил в своей песне В. Высоцкий. А жизнь уже научила и очень строго. Но обе женщины этого ещё не поняли. Страсти Алочку победили. И мама Лена с дочкой Алочкой ничего умнее не придумали, кроме аборта. Операция лишила девочку способности быть матерью. Но они ещё не поняли, что это значит, и то вместе песни пели, то ссорились так, что стены гнулись. Сугробин узнал об этих делах годы спустя, когда стало ясно, что ничего хорошего в семейной жизни у Аллы не получается. И упрекнул, обеих дам, что с ним не посоветовались. Он ни за что бы не дал погубить Ленкиного внучёнка. «Вырастили бы как–нибудь. Социализм детишек не бросал», - с сожалением произнёс он при разговоре, когда о какой-то счастливой семейной жизни Алочки говорить не приходилось.
Сугробин ни о чём таком неприятном не знал, и любовался своим улыбчивым ребёнком. Как тогда казалось ему, так и сейчас вспоминается, что ребёнок был рад своему рождению. Он улыбался. Сладко кушал и сладко спал. Не кричал и не плакал по ночам, и мама Лена цвела от радости и нисколько не мучилась от ухода за малышкой. А папа Сугробин взял на себя купание ребёнка, которое доставляло малышу истинное удовольствие. И так вошла во вкус, что плавать Дианка научилась в ванне. Искупавшись, она радостно улыбалась в мягком полотенце в руках у папы и лепетала что–то ещё не умея говорить, но явно выражала одобрение.
Грустное время заката социализма. Ещё действительно казалось, что в стране временные трудности, связанные с затянувшимся строительством БАМ, с непонятно затянувшейся войной в Афганистане, с обострившейся международной обстановкой… Но в стране новорождённому малышу невозможно было купить пелёнки. По талону из роддома в спецмагазине продали набор новорождённого; две простынки, три пелёнки, две распашонки и два чепчика. Удалось заранее купить так называемый «конверт». Лена посылала из роддома ругательные и слёзные записки, чтобы Сугробин сделал всё как надо. Сугробин всё сделал.
Елена Максимовна, объявив что ждёт ребёнка, за время отсутствия Сугробина с мая по сентябрь напроказила, как только могла. Поехав в Москву по небольшим делам, потащила пудовый груз и, надорвавшись, попала на сохранение в московскую больницу. К счастью, после полутора месяцев московского лечения ребёнок сохранился. Сугробин, вернувшись, решил не рисковать. И, посоветовавшись с врачом, курировавшим Лену в поликлинике, сдал её в районный роддом за два месяца до предполагаемого срока родов под контроль. За две недели до предполагаемого срока в роддоме нашли какие – то «палочки» и роддом распустили на профилактику. К этому времени Сугробин успел познакомиться и завязать дружеские отношения с главврачом роддома, очень милой уже пожилой еврейкой Майей Самуиловной. В стране в это время цвёл торговый комплекс. Везде действовал принцип «не подмажешь, не поедешь». У Сугробина, жившего втроём на одну зарплату подмазывать было нечем. У него была красивая сорокалетняя женщина, готовившаяся рожать, и он сам, чуть постарше своей жены, будущей отец, не имевший ещё детей. И их пара вызывала у Майи откровенную симпатию. И когда Сугробин встречался с ней, задавая беспокойные вопросы, Майя всегда успокаивала его, уверяя, что Лена совершенно здорова и крепка.
- Слушая Вас, я становлюсь увереннее в хороший исход, - говорил Сугробин – К сожалению, я не могу достойно выразить свою благодарность. Советский инженер, как и советский врач бедны, как церковные мыши. Но уж если мы стоим на одной ступеньке социального уровня, то вы не осудите меня. – Сугробин вынул из дипломата пакет с двумя крупными, по полтора килограмма солёными, подсушенными чуток горбушами. - Я бываю по делам службы на Дальнем востоке и, если такой скромный презент порадует Вас, то мы с Леной будем рады. Майя улыбнулась, потянула носом дивный запах, струящийся из пакета и положила пакет в шкаф. Сугробин перед событиями на институтском самолёте приволок с Камчатки ящик горбуши килограммов на сорок. И при каждом следующем визите, он брал с собой рыбину. Рыба определённо пришлась по вкусу. Да и нельзя было её не ценить. В г. Горьком красной рыбы нельзя было найти каждый день даже в лучших ресторанах.
Когда роддом закрыли на профилактику и всех женщин попросили разъехаться по домам, Майя сама проводила Лену к встречавшему Сугробину и передала ему листок бумаги –
- Вас примет моя подруга в отделении железнодорожной больницы. Здесь фамилии, телефоны, адреса. Я буду следить. А Вы, Елена Максимовна, следите за собой, и незамедлительно выезжайте, как почувствуете приближение. Всё будет хорошо.
Сугробин познакомился с подругой Майи. Звали её Кармия Михайловна. Она подтвердила договорённость и сказала, что сделает всё. «Откуда у неё такое имя?» – спросил Сугробин у Майи. «Не догадаться, - ответила Майя. - Отец у неё военный и очень уважал Красную армию. И придумал понятное близким, и красивое имя на слух Кармия, что означало Красная Армия. «А я не буду изобретать, и назову девочку Дианой, потому что мама красавица и папа ничего. А будет мальчик, назову Александром», - сказал тогда Сугробин.
Ноябрьским тёмным вечером Сугробин с Леной сидели перед телевизором и смотрели, и слушали оперу Верди «Аида». Алочка где – то гуляла с друзьями. Она слушает, - сказала Лена, держа руку на животе.
- Почему она? А вдруг это мальчик, - улыбнулся Сугробин.
- А я давно поверила моему доктору из поликлиники.
В три часа ночи Лена позвала Леонида -
- Леня, меня надо в роддом.
Сугробин поднялся, помог Елене одеться, оделся сам и пошёл ловить такси. Машина поймалась быстро. Он, аккуратно придерживая жену, помог ей спуститься по лестнице, и посадил в машину. Больница находилась недалеко, и через несколько минут машина была у крыльца приёмного отделения. Дежурный врач прочитала фамилию на бумажке и пропустила Лену в дверь.
- А вам, молодой человек, желаем быть спокойным и позвонить к вечеру, - сказала она Сугробину и скрылась за дверью.
Сугробин на проспекте отпустил такси и пошёл пешком по лёгкой пороше, наметённой ночью. Была суббота. Прогуляв до восьми, он вернулся домой. Алочка домой ещё не возвращалась. Он набрал номер Майи и сказал, что сдал Лену на попечение Кармии.
В те годы все советские женщины рожали своих детей в государственных родильных домах. Никто не хотел, что бы дети становились с рождения гражданами США или другой «цивилизованной» страны. Коллобрационистов наши женщины не рожали.
В родильных домах работали специалисты искренне и только за свою зарплату, желавшие своим пациенткам успешно произвести на свет здоровых детей, и сохранить собственное здоровье. Люди доверяли государственной медицине. Стояли в поликлиниках в длинных очередях, ждали месяцами нужные лекарства, ждали в очереди место в больнице или на сложную операцию. Но верили и надеялись, что советская медицина сделает всё возможное. Саня Ширяев больше года исследовался, чтобы обнаружить странное заболевание. И обнаружили, и в московской клинике сделали сложнейшую операцию на сердце и вылечили. И всё совершенно бесплатно. При нынешнем режиме Саня умер бы на пятнадцать лет раньше, так как ему, или его друзьям, как и многим миллионам сограждан миллионы евро на такие операции не собрать. Так и вымерло раньше времени в стране за