Ребёнок, что поделаешь. Дитя. Взгляд такой, что подрастёт – зарежет. Жалко… Пятьсот рублей. Запонки – триста. Про галстук я уже и не говорю. Двести. Производство - Китай… Что? Пуговицы? Не знаю…Может, и отечественного производства. Чего ж уж, и пуговицы, что ли, делать разучились? Зато ракеты строят! А то пуговицы…Конечно, пуговицы… Рубашка-то, вон она. Пятьсот рублей одна штука. Не хухры-мухры. И мальчик…Я, знаете, одного ещё в детстве удавил. Когда сам был мальчиком. Да нет, нечаянно! Ну, дети, в войну играли… Я – гестаповцем, он - партизаном… Я гестаповцем любил… У них форма красивая. Чёрная, с черепом над козырьком. Да… И ведь думали, что гнилая же верёвка! Что курицу не выдержит! А, оказалось, что на ней хоть всей улицей вешайся, не оборвётся… А он только ножками так тихонько подрыгал и затих. И ведь даже не сказал ничего! Экий попался молчун… Наверно, обиделся…Ничего, замяли за малолетностью…Дети, чего возьмёшь… Не нарочно же…Хотя, если уж честно, гад был отменный…Всем на рубашки плевал…Да-да, я про этого, который партизана играл… А вообще, детей я люблю. Девочек. И мальчиков тоже. Один мне уже тоже на рубашку плюнул. Нет, не Гургенчик. Другой. Соседский. Который от алкоголиков… Они теперь все плевучие… А она - пятьсот. И запонки… И галстук - двести… Цены прям как в Америке… Нет, не был…По телевизору только…
А у вас, Иван Семёнович, значит, однокомнатная? Ага… Это если умно обменять, то запросто можно получить трёхкомнатную. И даже с доплатой. Или четырёхкомнатную, но без… А как же? Нужно поискать варианты…А то у меня, знаете ли, общага. Соседи. И злые от постоянного утреннего неопохмеления, потому что не на что… Нет, если и мою объединить, то можно и четырёхкомнатную с доплатой…Это был бы самый цимес…А вообще, Иван Семёнович, здоровье как? Ничего? Жаль, очень жаль… Нет, я говорю жаль, что далеко вы живёте… И вообще… Значит, не болит ничего? Абсолютно? Совсем-совсем? Ещё, может, много лет проживёте? Да, это проблема…Ну, ничего! Это, наверное, как-нибудь! Главное, что у нас с Маней чувства. И квартира опять же. Большое дело, да…Можно будет вместе за город выезжать. На природу. Здесь, за городом, есть чудесное местечко. Прямо за рекой. И направо. Там озерцо такое симпатичное. Мелкое. Захочешь – не утонешь. Если только на середине…А на горке – дом престарелых. Там старички живут, которым ничего уже в этой жизни… Уже на всё насмотрелись, всё перепробовали… И природа там просто замечательная! Для старичков-то. Воздух живительный, озеро, в котором захочешь – не утопнешь. Нет, если, конечно, очень захочешь, то… Ах, да, я уже говорил… И лес! Прям тайга, как в нашем солнечном Коми. Если захочешь, запросто можно заблудиться. Не, не найдут! Если, конечно. захочешь… А по лесу бабки шлындают. Тоже одинокие. Ровесницы Октября. Да и ваши, Иван Семёнович, тоже… Что? Нет, это я так. Мысли разные… Насчёт обмена. Насчёт моего в объединённую квартиру переезда… Свожу вас, Иван Семёнович, к престарелым-то! Обязательно! Век воли не видать! Вам там, у озера-то, очень должно понравиться! Я просто уверен! Да и чего вам здесь, с молодыми-то…Суета одна, лишний геморрой… Конечно, конечно… Рубашку вот жалко. Всё-таки –пятьсот. А тот плюнул. И этот тоже…Плеваться нехорошо. Я в его возрасте уже октябрёнком был, дружным ребятёнком…Да… У меня тогда и слюней-то не было. Потому что мамаша моя незабвенная, прости господи, царство ей небесное, чуть чего –и сразу по губищам. Мокрой тряпкой. Она посудомойкой работала, в офицерской столовой. Был там один… С майорскими погонами… Вот он меня и наофицерил… Да…Так что приятно, Иван Семёнович, было познакомиться! Ещё увидимся!
Нет, ничего с виду мужик. Плешивый. Инженер. Внешне не пьёт. Рубашки носит за пятьсот рублей. Мане шоколадку купил, «Марс» называется. Стоит десять рублей в кооперативной палатке. Опять же этот переезд, провались он пропадом. Чего делать? Чего делать? Чего делать?
И до того она, Маня, мозги ему этим переездом запудрила, что Иван Семёнович последний сон потерял. И, главное, посоветоваться не с кем! Абсолютно! Нету у него таких квалифицированных приятелей, а только с которыми он на скамейке в парке в карты играет. Да только эти советчики – не советчики. Эти только ля-ля… Да! Думал он свою думу горькую, думал ненаглядную... И решил, раз нет больше никаких вариантов, идти прямо к Виктору Васильевичу. Бывшему своему ученику, мэру нынешнему городскому. А чего? Мужик умный, в кресле своём мэринском пообтёрся, небось, и не из таких ситуаций выходы знает. Опять же у него – Иван Семёнович специально узнавал – день специальный есть, для приёма граждан. И опять же начинал свой трудовой путь на заводе под его, Ивана Семёновича, доглядом. Вот он, Иван Семёнович, значит, и есть самый подходящий гражданин! Электорат! Или как его там по заграничному-то… Опять же никаких гадостей посоветовать не должен. Потому что всё-таки не такой уж близкий человек и тем более не родственник. Ему, Виктору-то Васильичу, таким образом, вполне можно доверять.
Задумано – сделано (а все такие важные дела Иван Семёнович никогда откладывать в долги ящик не любил). В понедельник записался, а в пятницу с утра пораньше помылся-побрился, оделся соответственно - и пошёл. И всё правильно вроде бы сделал, всё по уму. А разговор с бывшим учеником, который сам теперь кого хочешь и чему хочешь научит, получился какой-то не такой. Не конкретный какой-то. Чтобы «да» или «нет». Туманный в общем.
-Ты, дядь Вань, от меня-то чего хочешь? – прямо так и спросил Виктор Васильевич. Иван Семёнович несколько опешил. А действительно чего?
-Да ничего… - стушевался он. – Ладно. Извини, Вить. То есть, Васильевич. Пойду.
-Да сиди… - нахмурился мэр. – «Пойду»… Какие все обидчивые…Тебе мое мнение, что ли, интересно?
-Ну, интересно. Я чего и пришёл-то.
-Тогда не съезжайся. Мария – баба хорошая, но кто его, мужика-то этого, знает? В городе он недавно. Лимита. А это, знаешь, публика мутная…Ты ему человек чужой, да и в квартире лишним будешь. Будешь, будешь! – повысил он голос, когда Иван Семёнович открыл было рот. – Чего тут лукавить-то! Ты-то ему зачем нужен? Лично ты, а не твоя жилплощадь? А? В том-то всё и дело! Вот и надует Марии в уши, чтоб тебя в дом престарелых после обмена спровадить, и чего делать будешь?
- Чего… Не соглашусь, вот чего! Ещё чего выдумал – престарелых!
- Дочь любишь?
-Ну, ты спросил! - Иван Семёнович даже опешил. Собеседник ставил ему такие вопросы, что только ахать оставалось.
-Кого же мне ещё любить?
- Вот. Тогда ты и её пойми. Да, ты отец. А он – мужик. Рано или поздно убедит её, что тебе там, в престарелом доме, лучше будет.
-Да чем лучше-то?
-Всем. Сверстники рядом. Есть с кем поговорить. Питание, крыша над головой. Пенсии получите – за бутылкой сбегаете. Да бегают, бегают! Не надо мне насчёт режима! Опять же природа. Уговорит, Семёныч, уговорит! Я уже таких историй насмотрелся-наслушался – во! – и мэр провёл ладонью у себя над головой.
- И кому тогда жаловаться пойдёшь? Мне? А я что сделать смогу? Всё же по закону будет! Добровольно!
-Да брось, Вить…То есть, Виктор Васильевич…Чего это она меня спровадит? Родная дочь! Не на помойке найденная!
- Дядь Вань, я вот чем дольше тебя слушаю, тем больше даже не удивляюсь, нет. Поражаюсь! Ты как будто на Луне живешь, ей Богу! Ты сам рассуди: Мария – молодая, ну пусть относительно молодая женщина. Так? Естественно, что ей, я уже тебе сказал, хочется иметь рядом с собой мужика. Так?
-Так, - сцепив зубы, кивнул Юргин. – Трое уже имелись. То есть, четверо. Детей строгали и убирались. Вопрос: на хрен нужны такие мужики?
-Ну, это ты так рассуждаешь! – отмахнулся Виктор Васильевич. – С отцовской точки зрения. А она - женщина. И за это её вполне нормальное женское стремление иметь персонального мужчину, никто её осуждать не имеет справа. А то, что с предыдущими тремя…четырьмя?... пусть так – четырьмя, не повезло, ну так что ж, бывает. И совсем, хочу тебе сказать, нередко… А потом ей ведь деваться некуда. Трое на шее, а от тебя, кроме пенсии ветеранской да жилплощади, толку-то, извини, никакого.
-Я отец! – разъярился Иван Семёнович. – Ты, Витька, думай, чего молотишь-то!
- А я, дядь Вань, если бы не думал, то в этом вот кресле… - и мэр похлопал по подлокотникам, - …никогда бы не сидел. А таких историй, опять тебе повторяю, которая вполне может с тобой случиться, знаешь, сколько уже и видел, и слышал?
Посидели. Помолчали. О чём говорить? Нет, зря он, Юргин, пришёл сюда. Зря! А куда идти?
- Может, она, Мария твоя, и не такая… - всё-таки дал Виктор Васильевич задний ход. Так, слегка, для самоуспокоения. – И дай-то Бог, чтобы не такая. Всё может быть. Как говорится, пути Господни - неисповедимы.
-Да, заморочил ты мне, Витя, голову… - признался Юргин. – Думал, чего дельное посоветуешь, а сам ещё больше всё запутал.
- Так! – удивился собеседник. – Вот это, дядь Вань, здорово! Это чего же - выходит, я во всём виноват? Не надо было тебе квартиру давать? А действительно, не надо! И вопросов этих сейчас не было бы! Сидел бы в своей халупе, бегал в сортир на двор, у тебя там, помнится, яблоня прямо к толчку вылезала… Красота! Да за водой к колонке. Чего там, всего-то метров сто. Ты же всю жизнь ходил и бегал, привык уже! Так для чего, спрашивается, нужно было всю эту городильню с квартирой затевать? Единственно из-за Дня Победы? Так это опять не ко мне вопрос… - и он кивнул наверх, на потолок. – Это к Президенту! А мы всего-навсего исполнители! Вот и исполнили! Взяли и облагодетельствовали квартирой! У нас же их полно, свободных-то! Бери – не хочу! А то, какой кровью и какими нервами мне эти квартиры для вас, ветеранов, достались – это уже мои проблемы…Так что спасибо, дядь Вань, на добром слове! Утешил!
-Ладно… - махнул Юргин рукой. – Ну, извини меня, старого! Сам не знаю чего несу! Совсем башка запуталась с этим…жилищным вопросом! Ладно. Пойду. У тебя и без меня, дурака, дел полно. Извини, Вить… То есть, Васильевич.
Как только за ним закрылась дверь, мэр поднял телефонную трубку.
-Варвара Ивановна, соедините с Лукашовым, - сказал секретарше. –Нет, с Игорем Федоровичем, начальником милиции.
-Здоров, Игорь Фёдорыч, - ответил он в трубку, услышав знакомый голос. - Да нет, ничего экстренного. Хотя и тянуть тоже… В общем, такое дело. Нужно пробить данные на одного человека, - и назвал имя, отчество и фамилию. – Инженер на машиностроительном. Лет тридцать пять – сорок. Родом из Коми. Да, лимитчик, приехал по набору. Живёт в общежитии на Лебедовского. Да, всё подробно. И не проходил ли по вашей епархии. Ага. Ну и ладушки. Спасибо. Бывай.
А ближе к вечеру Манечка позвонила. С новостью хорошей. Петечка, говорит, звонил. Сказал что к весне, к Дню Победы, его, возможно, переведут из колонии на переселение. Она, Маня, точно, что это такое, не знает, но Петечка объяснил, что это самый цимес. Па, а чего такое цимес? Тоже не знаешь? И Петечка не объяснил… Он ведь такой рассеянный… Скажет - и тут же забудет… Да, а ещё сказал, что теперь на пилораме работает. Уже второй месяц. Чуть палец себе не отрезал. И засмеялся. Палец, говорит, это не голова. Их у человека целых десять. И ещё на ногах… А голову у них, сказал, одному товарищу отрезало. Звали его Петух. Он куда-то не туда, куда надо, полез – ему и
