1985-1992-й
«Там, где сходится небо с землёй,
Удивительный лес – голубой.
Но однажды, придя в этот лес
Голубых не нашел я чудес.
Не затем ли природой самой
Предусмотрен обман голубой,
Чтобы нас к горизонту влекли
Голубые загадки Земли?
Николай Иванцов… Он теперь заведует литературным отделом в газете Обкома Партии «Рабочий», а быть на такой должности в идеологическом «органе» значит: ему доверяют.
Сегодня Платон отнес ему отрывок из своего романа, а он, прочитав его, сказал:
- Но это же что-то незаконченное...
И не взял в газету... А ведь были они друзьями, когда я еще не знала их, и часто, бродя по улочкам нашего города и полностью доверяя друг другу, что в те времена было не так уж и часто, спорили, осуждали «среду», в которой жили, передавали друг другу самиздатовские книги и именно тогда Николай написал строки: «Не в ту среду попал кристалл…», которые теперь Платон произносит с грустью».
Когда-то Николай был для меня простым выступающим, - несколько раз в моих передачах читал свои стихи, - и был щупленький, сутуловатый, каждый раз - в одном и том же сером костюмчике, но… Весь его серенький облик словно подчеркивал продолговатое чистое лицо с чуть выступающими скулами, яркими губами, карими глазами с выражением тревожной взволнованности, над которыми нависал светлый чуб. Да, тогда лицо у Николая было… не лицо, а лик.
Над водой,
Над мартовской водой
Я кружу, тревожный и седой.
Я седой пока что от лучей.
Но спешит, торопится ручей.
Мартовским свечением прошит,
Он не мельтешит, но он спешит,
Рушит снег и лед крошит, крушит.
Он вершит своё и совершит.
Он неумолим, и скор, и спор,
Он хрустально чист, тараня сор.
Ты возьми в ученики, ручей!
Я седой пока лишь от лучей…
«Платон отнёс в «Рабочий» стихи начинающего поэта, а потом несколько раз по телефону напоминал о них Николаю, но тот всё никак не прочтет! Наконец, пошел к нему, спросил:
- Ну, как?.. - Нет, опять не прочитал. Ну, Платон и вспыхнул: - Пойми! Человек трудится, пашет землю, писать стихи для него – радость, а они лежат у тебя почти полгода! Не стыдно?
Обиделся:
- Не буду разговаривать в таком тоне.
И выгнал его.
... Написал Платон статью о Художественном фонде, и там есть строки о том, как некоторые скульпторы уже не творят что-то своё, а просто зарабатывают деньги на производстве бюстов «вождя всемирного пролетариата Ленина». Отнёс ее в «Рабочий», а там главный редактор категорически отрезал: о «бюстах», мол, общественности знать не положено. И пришлось вычеркнуть.
После летучки в газете, Платон пришел взвинченный:
- И всё равно статью не отметили, - блеснул очками. - Какое-то глухое недовольство у всех вызвала. Почему? - Присел на стульчик у порога, взглянул: – Что в них задел?
- Да плюнь ты… - посоветовала и уехала на работу.
А вечером… Господи, он всё ещё страдает:
- Как это ужасно!
- Что именно? – хотя и подразумевала «что», но ободряюще улыбнулась, а он словно не заметил моей улыбки:
- Да одиночество наше. Если б не ты, так хоть удавись.
Уходит в ванную, отжимает постиранное мною утром белье, потом в майке и бодряще порозовевший, появляется на кухне:
- Ну что, деградировать? Всегда вот так и соглашаться с их правками, вычеркиваниями, идти на контакт?
- Не надо, не ходи… на контакт, - опять улыбаюсь: - Лучше оставайся в своей одинокой башне. - И как всегда, если вижу, что взвинчен, завариваю ему успокаивающий чай: - Ты же видишь, что стало с твоим другом Колей, когда пошёл?
А дело в том, что несколько дней назад Платон приводил его к нам и был тот еле живой после очередного запоя».
Метёт метель, пугая чистотой,
Гипнотизируя, влечет в безбрежность.
Не там ли звук свирели золотой
И наша нерастраченная нежность?
Неужто отзвучали навсегда
Те сладостные звуки синих далей?
Метёт метелью талая вода.
Метелью – влага пенится в бокале…
Да, был у Иванцова поэтический дар. А еще - две дочери, любимая жена, и казалось, что есть чем жить и ради кого. Но запои с ним случались всё чаще, стихи писать почти бросил… А Платон по-прежнему тянулся к нему, хотя было заметно, что дружба их таяла.
Почему Николай пил? Что пытался заглушить в себе водкой? Не могли понять.
«Заходил Коля Иванцов. За чаем рассказывал, как вербовали его в Комитет госбезопасности, а он отказывался; как в своё время проголосовал «против» на собрании, которое клеймило писателя Солженицына* и как за это выгнал из газеты. Похоже, говорил правду… Но почему теперь заведует отделом в «органе Партии»? Ведь такое доверяют только «проверенным» журналистам».
Листья бросает ветром,
По тротуарам треплет…
А листьям хочется кверху,
К веткам больших деревьев!
И припадают листья
К лужам обманно синим.
И пропадают листья,
Вырваться не осилив…
«Платон опять приводил Иванцова, - ему нужно было срочно опохмелиться, - а у меня только и было «из спиртного», что настойка березовых почек, но он и её выпил.
И сидел за столом типичный пьяница, - ах, куда делся его прежний лик!? - от которого несло перегаром, дешевыми сигаретами.
...Теперь Иванцов бывает у нас редко, но лучше б и вовсе не заходил. Каждый раз видеть его больно: стал неопрятен, лицо превратилось в какую-то помятую маску, из-под которой всё так же напряженно сверкают глаза, но уже с выражением мутной тоски. Как-то Платон попытался спасти его от запоев, - устроил в лечебницу, навещал каждый день, носил ему мёд, куриные котлетки, приготовленные мною из «выданного» на работе бройлера, - но Николай сбежал оттуда».
Отшумела, отгуляла осень
И её потрёпанный наряд
С тротуаров дворники уносят,
И костры из листьев тех горят.
Замерли деревья оголено,
Но в душе, превозмогая страх,
Смотрят грустно, но и просветленно,
Как сгорает прошлое в кострах.
«В партийной газете «Рабочий» напечатали письмо читательницы Константиновой:
«Я хотела бы посмотреть ему в глаза», и это - пасквиль на Платона: «Качанов так рьяно сражается за демократию потому, что хочет урвать при ней кусок для себя».
Сегодня Платон позвонил главному редактору газеты:
- Кто автор этого… что обо мне?
Нет, не знает тот. И в отделе писем тоже не знают.
Тогда поехал в редакцию, спросил у Иванцова: не твоя ли, мол, жена эта Константинова? А Николай хлопнул дверью перед его носом:
- Тайну псевдонима не выдаем!
Но Платон всё ж дознался: сам Иванцов и написал эту статью».
Отчего, почему зимою
Лета грезится сладкая нега,
Чтоб потом заболел тоскою
По веселому хрусту снега?
Почему ты, покуда молод,
Так мотаешь время оплошно,
А потом пробирает холод
От сознанья, что юность - в прошлом.
«И снова брыкнул совсем ещё не окрепшие демократические «Известия» матёрый партийный «Рабочий»! А называется эта статья: «Синдром комарика», и облаяли в ней Платона, главного редактора, да и всю газету смешали с грязью: вот, мол, пищат в ней журналистики маленькие, незначительные, корыстолюбивые. Но на этом не успокоился «закалённый в боях» орган Партии, - через номер боднул снова и автор статей уже без псевдонима Николай Иванцов».
И эта последняя моя запись о Николае. И последняя потому, что вскоре его не стало, - нашли в сгоревшей даче. «Но память о нём жива» среди коммунистов области, - и место на кладбище для его могилы выделили в аллее почетных людей, и книга стихов, газетных публикаций издана ими же.
Как же тоскливо от всего этого мне и Платону! Ведь был же, был когда-то умный, обаятельный поэт, написавший строки:
Не в ту среду попал кристалл,
Но растворяться в ней не стал.
Кристаллу не пристало
Терять свойства кристалла.
А, впрочем, поэты не всегда живут так, как пишут в стихах.
*Александр Солженицын (1918-2008) - русский писатель, драматург, публицист, поэт, общественный и политический деятель, живший и работавший в СССР, Швейцарии, США и России.
