С дочкой - к морю*, в Лазаревское…
С нами в купе - пожилой словоохотливый мужчина. До самых сумерек рассказывал о себе, но скучно не было, а когда легли спать, - я на верхней полке, дочка внизу, - вдруг проснулась оттого, что на соседней возится какой-то мужик, воняет перегаром, грязными носками, а блики от фонарей выхватывают голову с ежиком волос и одним глазом. «Наверное, только что из тюрьмы» - подумалось, а утром…
Утром оказалось, что сидит напротив несчастный человек: да, был в тюрьме, а когда вернулся, застал у жены другого… стрелял в него из охотничьего ружья, но промахнулся… опять судили, но оправдали, и вот:
- Ей, суке, дом с машиной присудили, припеваючи жить будет с этим хахалем, а я...
Достал недопитую бутылку, глотнул, захмелел… а скоро выходить. Стал собираться. И вышел, забыв сумку. Пришлось нашему попутчику его догонять. Смотрели в окно: шел, пошатываясь, большой неуклюжий, а из-под мышки беспомощно болтались ноги огромной плюшевой собаки.
Лазаревское. Никак не удавалось снять комнату, - то нужен только один человек, то лишь мужчина, но ближе к вечеру подошла женщина:
- Вас двое? Ну и хорошо.
Не понравилась её лицо припухшее, растрёпанные рыжие волосы, бегающие глаза, но что делать? Пошли.
В квартире – только стол да несколько стульев, шторы на окнах задёрнуты, а на диване лежит бабка под замызганным одеялом. Откинула его, встала, вывела на балкон:
- Вот... кровать... здесь.
- Но нас же двое, - удивилась я.
- А вы раскладушку на ночь будете ставить.
Куда?.. Но остались, и она тут же потребовала оплату.
И до сих пор иногда словно вижу: тряпьё на диване, старуху с маской забитости, её полусумасшедшую дочь Люду. Сколько раз вдруг начинала она рассказывать: вот, мол, едят ее микробы злые и всю жизнь уже выпили, а заразила её та, которая мужа отбила, да ещё и кастрюлей по голове его ударила. - «Тут у нас все кастрюлями по голове друг друга бьют», - и после этого муж «стал совсем неспособный», а такой и ей не нужен. И был еще у этой Люды странный сынишка лет пяти, - когда приходили, сразу бросался к сумкам, шарил в них или норовил толкнуть дочку, заглянуть под юбку. Вот таким был наш быт, но когда уходили к морю...
... Почти дикий пляж, еще влажный песок. У моих ног – накатывающиеся волны, а когда, отплыв от берега, ложусь на спину и, заткнув ладонями уши, качалась на волне… Лишь приглушенный шум воды, ополаскивающей лицо и бездонное небо с высвеченными солнцем облаками. Мгновения счастья!
А рядом с дочкой был «красивый блондин с голубыми глазами». Каждый вечер бродили они по улочкам Лазаревского, а я в темноте, - бабка не разрешала включать свет, - сидела на балкончике и ждала их. Как-то они принесли гроздь черного винограда, - срезали у забора? - и густо пахло солнечными ягодами, скрипели цикады, а в небе висела несообразно огромная луна.
... Но подкрались последние часы… Быстро наползали сумерки, моросил теплый дождь, тускло светились волны моря и каждые пять минут маяк бросал на них сторожевой луч, теряющийся в глубокой темноте. На слабо освещенной танцплощадке в «тяжелом роке» дрыгали ногами пацаны, длинноногая девочка в поблескивающем комбинезоне сидела и курила сигарету, а парень всё приседал и приседал перед ней на корточки…
Но дождь перестал, и мы стали подниматься по широким пустынным ступенькам к санаторию «Гренада», - оттуда доносилась музыка. На танцплощадке играл оркестрик, пели мальчики, танцевал парень... красиво танцевал. Смотрели на него через увитую плющом решетку, но дочка захотела туда. Ничего, имела успех.
За час до отъезда спустились к вокзалу, присели возле клумбы, над которой висел обалденный запах каких-то невидимых нам цветов, и из термоса пили горячий чай со сдобными булочками.
А голубоглазый блондин Юра уехал на несколько дней раньше. Поезд уходил днём, и я посоветовала дочке сходить, «махнуть ручкой». Пошла... а возвратилась гру-устная: «Были с ним какие-то девочки». Но он подошел и к ней: «Меня пришла проводить?»
На другой день увезла её в Сочи, но ей было там "всё - до лампочки" и тянулась назад, в Лазаревское, а на пляже всё не уходила с того места, на котором загорала с Юрой.
Не помню, у кого прочитала: «С нами остаётся то, каковы мы сами». И осталось:еще влажный песок пляжа, накатывающиеся волны, приглушенный шум воды в ушах и бездонное небо с облаками. А еще - только головы дочки и Юры, мелькающие уже у буйков, а когда наконец-то подплывали к берегу, ворчала:
- Юра, ну что ж вы так далеко уводите ее от берега?
А он смеялся:
- Ничего! Она отлично плавает.
Обаятельный был мальчик Юра.
На книжной полке - фотография: голубое небо, зеленоватое море с прозрачной водой, - в ней можно сосчитать камешки! - и прямо у пенной волны он с дочкой, а я где-то рядом, «за кадром». И тут же, с тихо проявляющейся радостью, почти слышу неугомонно урчащее море, укрытое темнотою, вдыхаю пряный аромат виноградных улочек, слышу настырный скрип цикад и вижу ту, несообразно огромную луну.
*1987-й год.
Фото автора.
