Тоска и стыд

Ольга, глядя вслед брату из окна, видела опущенную голову, сгорбленную фигуру и тяжелую палку в правой руке, которой размахивали с яростью. Пожалела о своей несдержанности. Зачем упрекала его? И так переходы от порыва веселья к припадкам подавляющей грусти у него происходят постоянно и внезапно, как бы без промежутков. «Наверное в высшей степени Александр обуреваем нервной раздражительностью… – не раз была свидетелем, как он мог разразиться гомерическим смехом, и тут же – горькими слезами, когда вздумается, по ходу своего воображения… – Такой впечатлительный... Наташа говорит, что нервы у него теперь проявляются на каждом шагу. А когда его волнует желчь, то легко поддается и взрывам гнева. – Вздохнула: – От такого состояния его мог бы спасти только Соболевский. Но, к сожалению, не может сейчас Сергей явиться к нему на выручку. Он  за границей... – Опять задалась неразрешимым вопросом, утирая слезы. – Что же мне делать! Муж  требует заставить отца выделить мою долю… Отец не может мимо Левушки ничего пронести… А я не знаю, к кому обратиться… Вот и Александр тоже злится из-за этого на меня. Зря я к нему обратилась под давлением Николая. – В голос расплакалась, вспомнив сцену, только что закончившуюся. – Сколько еще придется мне быть между мужем и роднёй?..»
Бредя домой в самом подавленном настроении, поэт в это время припомнил, что не только сестра, но и друзья-лицеисты сердятся на него до сих пор – не смог появиться девятнадцатого октября на праздновании годовщины лицея. Все тогда собрались в квартире Михаила Яковлева на Литейной. Данзас потом ему рассказал, что там было всего семь человек из двадцати двух ещё живущих: Илличевский, Корнилов, Стевен, Комовский, Корф, Яковлев и он сам. Прошло всего  четырнадцать лет, как они закончили лицей, а уже из выпуска умерли, погибли или застрелились семеро лицеистов: Корсаков Николай, Ржевский Николай, Саврасов Петр, Броглио Сильверий, Есаков Семен, Костенский Константин, и  Антон Дельвиг… «Мой барон…» – у него перехватило горло.
То, что не появился на празднике, объяснил тем, что не нашел квартиры Яковлева. «Но  просто у меня не хватило сил идти туда, где не будет моего Дельвига! Как же они не понимают?!..»
Только в стихах он мог выразить свою угнетенность:
Чем чаще празднует Лицей
Свою святую годовщину,
Тем робче старый круг друзей
В семью стесняется едину...
И мнится, очередь за мной,
Зовет меня мой Дельвиг милый,
Туда, в толпу теней родных
Навек от нас утекший гений.

«Без Дельвига я, точно, осиротел и теперь все больше хандрю, невыносимо хочется в деревню… Не был бы женат – рванул бы туда! Но жёнка ни за что не поедет! А как я без неё поеду туда на несколько месяцев?.. Искокетничается вконец!.. А если на один месяц – то и не стоит даже уезжать…» – Снедала неотступная тоска, и он не мог уже скрывать охватившего его раздражения, которое стало постоянным спутником.
Как-то вечером, находясь в гостях с Натали у приятеля Николая Россета, прислушиваясь к завыванию ветра за окном, вздохнул:
– Как хорошо бы теперь быть в Михайловском! Нигде мне так хорошо не пишется, как осенью в деревне… – не удержался и просительно оглянулся на Натали. – Что бы нам всем вместе поехать туда!..
Та молча резанула по лицу косящим взглядом.
– У меня тоже в Псковской губернии есть имение. И я собираюсь туда для охоты. Поехали вместе? – быстро вмешался в разговор Николай. Было заметно, что он хочет сгладить взрывоопасную ситуацию.
– С какой бы радостью я поеха-а… – Начал, было, Саша.
Натали, настороженно следящая за разговором, язвительно перебила:
– Восхитительное местопребывание! Слушать завывание ветра, бой часов и вытье волков. Пушкин! Ты с ума сошел! – И сразу залилась злыми слезами.
Бросился её успокоить:
– Я же только пошутил!.. Не бойся, жёнка, я устою и против искушения, и против искусителя!.. – видимо, в его голосе прозвучала такая грусть и тоска, что Россет посмотрел на него с состраданием, но, опасливо покосившись на Натали, промолчал.
Тем не менее, жена весь вечер дулась на Николая и упрекала:
– Вы внушаете моему мужу сумасбродные мысли. – С некоторых пор она удивляла всех твердостью и жесткостью в вопросах, что касалось её развлечений. Это заметил, видимо, и Россет. Саша залился пунцовой краской, как всегда, когда ему было невыносимо стыдно.