Отец был идеалист, как помню, он всегда без устали однообразно твердил, что моя прямая обязанность - сделать этот мир лучше. Под его навязчивым руководством формировались мои убеждения и взгляды. Но как случается всегда, повзрослев, я стряхнул с себя все плохо усвоившиеся мысли и слабо приставшие идеи, внушенные отцом, оставив лишь то, что казалось мне вполне разумным и основательным. При том, все еще я сочувствовал его словам, что призвание у человека есть только одно - улучшить мир; и еще долго страждал от бессилия хоть сколько следовать этой цели. Скоро одержимость идеей совершенствования мира овладела моим сердцем в той же степени, как уже владела умом, я не мог дальше блуждать, и так как имел склонность к точным и естественным наукам, то вполне утвердился для себя в однозначности своего дальнейшего пути.
Не оставалось сомнений, что я должен сосредоточить внимание на образовании, и в научной деятельности, наконец, найти удовлетворения своему альтруистическому позыву. Как известно, наука творит прогресс, который один являл для меня общую меру счастья и свободы общества. Путь был тернист. Через страшные дебри и извилистые тропы, я все же пришел к цели, правда, уже другим человеком. Но и, действительно, нашел тот желанный покой в научном деле, казавшемся мне поначалу наилучшим из всех, которыми занято человечество; делом присущим только разумному человеку, коим я себя наивно и полагал. Отец говорил - "естественная потребность неизвращенного разума, устроить мир так, чтобы счастье одних не стесняло счастье других". Что я и устраивал...
В лаборатории было жарко и пустынно. Окна стояли нараспашку, а ветра все равно не было. Я заканчивал статью "об аналитических методах в социологии". Но вот уже как со вчерашнего дня ничего нового в ней не прибавлялось. Свою бездеятельность я списывал на ужасную жару, хотя, что мне было тяжело признать, это состояние преследовало меня уже давно. Справа от меня коллега корпел над своей работой, выпивая за час несколько бутылок воды. Порой он срывался с места, хватал в автомате новую бутылку и бежал обратно, словно боялся растерять свои мысли. В рассеянности я долго наблюдал, как пыль медленно кружится в лучах солнца, и только когда мой товарищ вновь поднялся за водой, пришел в себя и попытался, но безуспешно, сосредоточиться на своем деле.
И вдруг я понял. Мне было скучно. Невыносимо скучно. Я больше не чувствовал прежней увлеченности и не мог работать с той отдачей и прилежностью, с которыми раньше созидалась каждая, даже самая маленькая статья. Скрупулезно обдумывая каждую в ней мелочь, я был движем жадной мыслью, что это еще один шажок к лучшему будущему. Но сколько можно было обманывать себя... Это продлилось не долго. По инерции моей прошлой жизни, когда в каждом деле я полагал конечной целью - приближение совершенства, я какое-то время действовал по тому же принципу в своей научной деятельности думая, что делаю благое дело. Но невозможно было и дальше хранить запал, занимаясь, откровенно, ерундой. Но тут я понял, что это лишь одна из ступенек на пути к истинному пониманию того, что следует делать, чтобы мир стал лучше...
