Пишу и зачеркиваю, зачеркиваю и снова пишу. Не стихами, потому что, кажется, разучился писать в рифму. Карандашный грифель марает клетчатую бумагу, как сажа от костра, возле которого я мог бы греться, жрать с ножа тушенку и орать дурацкие матерные песни.
А вместо этого я лежу на диване в раскаленной июньским солнцем квартире и покрываюсь крупными каплями пота, раздавленный противоестественным чувством ответственности за чужой завтрашний день. Противоестественным, потому что на свое собственное завтра всегда было, по большому счету, наплевать. Я чувствую, что нахожусь не там, где мне хорошо. И думается о том, что где-то в море подводные лодки без опознавательных знаков топят теплоходы с детьми и женщинами, всплывают и расстреливают шлюпки с теми, кому посчастливилось спастись. И все это только для того, чтобы ты не вздумала куда-нибудь уплыть…
Наскоро собрав рюкзак, мчусь на вокзал, чудом успеваю купить последний билет на верхнюю полку возле туалета в плацкартном вагоне поезда, уходящего в чужой, липкий, ненавистный мне город. Я с недоумением понимаю, что грохочущий по стыкам рельс вагон – это почти то, в чем я так нуждался. Из душного вонючего вагона выхожу в тамбур, здесь прохладно и можно не спеша выкурить две сигареты, подкурив вторую от окурка первой, и представить, что где-то в глухом лесу бородатые партизаны с красными звездами на шапках геройски пускают под откос поезда, лишь бы только я не смог приехать к тебе…
Выхожу на перрон в чужом городе-муравейнике, и тут же стремительный поток непохожих друг на друга людей подхватывает меня и опускает в недра подземки, затем тот же поток уже совершенно других, одинаково модных людей выбрасывает меня на площадь возле метро. Я ненавижу этот город просто за то, что он украл у меня то, что я почти нашел. Я ненавижу этот город, и это взаимно. Он лупит мне по глазам солнцем, отраженным в небоскребах-аквариумах, душит пылью проспектов, швыряет меня в незнакомые проулки, выносит на угрожающе изогнутые спины мостов, над которыми парят птицы, похожие на самолеты с красными кругами восходящего солнца на крыльях, заходящие над мостами для бомбежки, чтобы только мы никогда не повесили на перила замок с нашими именами…
Я закуриваю сигарету за сигаретой, укутываясь в сизый дым, формируя кокон–преграду, чтобы этот город не проникал в меня, а просто уступил мне дорогу. Безразличие прохожих радует, они создают простой антураж моей игры с этим городом, всё декорации – картонные шаблоны и в конце этих лабиринтов из них, я жду твой звонкий голос - финиш.
Но это все ожидания. Никто и никогда не разучится лелеять и растить в себе эти «ожидания». Они, словно питательная масса для одиночества, так как с реальностью не имеют ничего общего. Душегубы и сердцееды. Но мы любим их, безответно, с надеждой на взаимность, складывая туда все, то красивое, печальное, светлое, а на выходе продукт – «здравствуй, реальность».
Я прошел очередной уровень, «картонные декорации» людей стали встречаться редко, перекрестки дорог перестали «охотиться» на меня, подмигнув зелеными огнями светофоров, и даже серый асфальт сжалился в конце моего пути, позади целый лабиринт огромной машины, которая дозирует кислород для своих "рабов", но голос твой еще далеко. Усталость наваливается большой грозовой тучей, где–то изнутри ломая меня, по крошкам, словно песочное печенье. Последний автобус - последний маршрут путешествия по чужому мегаполису и моим ожиданиям, на секунду я осознаю, что это всего лишь треть моего пути. Сейчас меня ждут, и будут мягко закапывать мои самые светлые чувства, они "похоронят" меня на сутки в твоих кристально небесных глазах, они будут брать мою плоть, мягкими лапами кошки.
Стремительно разрываю тесные кольцевые дороги на окраинах, как разорвал раздел воды и воздуха много тысяч лет назад впервые вылезший на берег из водных глубин мой далекий предок-амфибия. Сейчас я чувствую, как дышит мне в спину ненавистный огромный город, он проиграл эту битву, пусть на время, дав мне фору, для того чтобы ровно через 24 часа попытаться поглотить меня снова. В какой-то момент мне даже захотелось сказать «спасибо», минута слабости перед всем тем светлым, которое я нес с собой по чужим лабиринтам.
Я уже увидел тебя, бегущей ко мне навстречу, всё стало таким неважным от прикосновения влажных губ, запаха твоих волос. И подводные лодки, пиратствующие в моем воображении, набрали балласт и ушли на грунт, чтобы задушить в своих отсеках спящие команды, тебя нет и не было на этих спасательных шлюпках, дрейфующих после крушения. Тебя не захватывал огромный город, с лабиринтами улиц, и горбатыми мостами. Ты была здесь, в шуме сосен и плеске лесного озера. Ты всегда была здесь, теперь я это знаю.
И сейчас, затягиваясь сигаретой, после мягких кошачьих объятий, я гоню прочь мысли о моем оставшемся пути без тебя. По каким-то причинам, которые я должен понимать, мне не взять тебя с собой, чтобы пройти оставшийся путь вместе. Я, наверное, окончательно ополоумел, потому что, преодолев тысячу враждебных мне километров, я добровольно возвращаюсь назад с пустыми руками, оставив то, что я хотел найти. Я насытил сейчас свое одиночество на много дней вперед. И через 24 часа тот же город затолкает меня в консервную банку плацкартного вагона, уносящего меня прочь от тебя, к той Великой реке, где мне снова придется научиться ждать.
