Музей Десяти Источников Глава 5 Ровный и сто дней до приказа

становилась всё более уверенной и шумной, и вот уже потекла неосторожным, хмельным ручьём, сопровождалась громким, взрывным смехом, разбавлялась крепкими, искони русскими словечками и обрела, наконец, форму шумного, беспечного и весёлого застолья. Дё, время от времени протяжно вздыхая, переминался с ноги на ногу и сглатывал голодную слюну, набегавшую в ротовую полость благодаря аппетитным запахам, расползавшимся из-под щелей плотно запертой ленкомнаты. Чувство постоянного неудовлетворённого голода, сопровождавшее курсантов во всё время их службы в учебке, стало чувством хроническим, и Дё испытывал настоящие физические страдания от доносившихся запахов и от острейшего желания, во-первых, наесться, хоть когда-нибудь, до отвала, до обжорства, что б по самое горло, а во-вторых, выспаться, по-настоящему, до одурения, до бессилия, и что б проснуться, опять наесться и опять заснуть. И так изо дня в день. И что б вокруг – тишина, уютная, домашняя, а за окном – сад, родные тополя вдоль дороги, стрёкот кузнечиков в поле… И небо – синее-синее, и белые ватные облачка, неторопливо по нему путешествующие… Дё навалился на тумбочку. Здесь, в армии, он, да и не только он один, научился если и не спать, то дремать стоя. Сейчас он на несколько мгновений провалился, через дрёму, в глубокий и безмятежный сон. Изо рта, почти до самого пола, потянулась длинная слюна.
      И в этот самый момент в роту ворвался капитан Алексеев…
    Ворваться то он ворвался, но при всей стремительности своего появления, шума практически никакого не произвёл, дверь за собой притворил аккуратно и ужасающим призраком в ночи замер на пороге. Мгновение наблюдал за навалившимся на тумбочку дневальным, прислушиваясь к неосторожному смеху и громким голосам, разносившимся из ленкомнаты. И самым забавным образом, на цыпочках, пинцетом расставляя свои большие ноги, стал подкрадываться к прозевавшему его дневальному.
- Как службу несёшь, товарищ боец? – вкрадчиво и насколько мог тихим голосом, который всё равно раскатистым эхом, наподобе камнепада, разнёсся по казарме, спросил Алексеев. Спектр чувств, отразившихся на лице бедолаги Дё, вытянувшегося по стойке смирно, описать бы мог только самый талантливый физиономист. Наверное, никогда ранее глаза его не раскрывались так широко, мышцы лица охватила судорога ужаса и, загипнотизировано глядя прямо на страшного капитана, Дё истерически возопил:

- Восьмая тумбочка!!! Дневальный по танкам!!! Учебный курсант! В Багдаде! Такой-то Дё слушает! – На ходу, с трудом соображая, что говорит что-то не то, Дё, что было сил, проорал последнее:
- Рота, подъём!
Что тут началось!..
      Сто двадцать человек курсантов, все, как один, повскакивали со своих коек. В считанные секунды более половины из них уже стояли на центральном проходе, на ходу опоясывая ремнями свои, ещё расстёгнутые гимнастёрки. Конечно, при такой скорости, портянки в сапогах оказывались скомканными, но тут важна была именно скорость построения, важен был сам факт готовности личного состава к быстрому выходу по тревоге на гарнизонный плац. А там, скорее всего, будет время и портянки перемотать, и обмундирование подогнать, как следует.
- Тревога, что ли? – недоумёнными, спросонья, голосами, спрашивали друг у друга лихорадочно одевающиеся курсанты,
- Чё не объявляют-то?
Если посреди ночи дневальный объявлял в роте подъём, он должен был добавить:
- Учебная тревога!
Или:
- Боевая тревога!
Но Дё, онемев от ужаса, каменным изваянием застыл у своей тумбочки, не в силах оторвать взгляда от оторопевшего капитана. Тот, в свою очередь, в конце концов, придя в себя, страшным голосом проорал:
- Отставить! Рота, отбой!!!
Опять же, в считанные секунды, сбитые с толку курсанты оказались в койках.
- В Багдаде, говоришь? Ну-ну… - Как ни был зол ошарашенный в первый момент реакцией дневального капитан, в его глазах весёлыми огоньками заплясали лукавые огоньки,
- Ничего, и с Багдадом разберёмся. – Капитан встал напротив ленкомнаты.
- А ну, гвардия, выползай, пока дверь не разнёс к чёртовой бабушке,- грозно, стараясь тихо, но всё равно оглушительно громко, пророкотал капитан, впившись остервенелым взглядом в дверь ленкомнаты. Мгновение спустя мёртвая тишина за дверями была нарушена, щёлкнул отпираемый замок.
- Сюда, на центральный проход, мать вашу, – портупея на замполите торжественно поскрипывала,
- Становись!
Сержанты выстроились в шеренгу. Капитан, заложив руки за спину, начал с конца шеренги, подходя к каждому вплотную, глаза в глаза.
- Докладывайте!
- Младший сержант Герасимов!
- Не ори! Чем занимались в ленкомнате? В неположенное время? После отбоя?
- Праздновали знаменательную дату…
- Что за дата? – дразнил замполит, прекрасно осведомлённый обо всех, подпольно отмечаемых служивыми, датах.
- Так сто дней до приказа, товарищ капитан, святое дело… - Принятый накануне алкоголь способствовал недопустимой расслабленности в ответах младшего сержанта.
- Я тебе, Герасимов, покажу святое дело! Я тебе такое святое дело покажу, ты у меня в молитвах до дембеля будешь себе лоб расшибать! – Капитан шагнул к следующему сержанту.
- Младший сержант Колыханов! В ленкомнате находился по той же причине.
- Товарищ младший сержант! Насколько я помню, ты – отличник боевой и политической подготовки?
- Так точно…
- И этой ночью, всему личному составу, вся ваша шлёп-компания, надо полагать, эту самую подготовку, как раз и демонстрировала?
- Никак нет, - опустил голову Колыханов.
- В глаза смотреть! Позор! Рожи у всех – лиловые, вонь – на всю казарму и за версту от полка! И эта рота борется за звание лучшей в батальоне и в полку! Та-ак… - Замполит шагнул к Ивко. Тот весь как-то скукожился, лицо пошло красными пятнами. Впалая грудь судорожно вздымалась, наперекор желанию хоть немного задержать пропитанное самогоном дыхание.
- Младший сержант Ивко, - прогнусавил Гнида, стараясь говорить в сторону.
- И ты, крендель, туда же? Тебе же, Ивко, и напёрстка много будет! Вояки, мать вашу! – Капитан шагнул дальше.
- Сержант Григорьев. С целью поддержки коллектива, товарищ капитан.
- Я, уважаемый сержант, говорить с вами буду особо. Как с секретарём партийной организации роты и как с коммунистом! Не сейчас. Нет. Сейчас я просто хочу выразить вам своё недоумение и озадаченность. – Григорьев, красный, как рак, стоял по стойке смирно и ожесточённым взглядом дырявил пространство перед собой. По солдатским меркам, Григорьев, в свои двадцать четыре года, считался настоящим дедушкой. На момент призыва в армию, он уже был кандидатом в члены КПСС, имел на руках диплом машиностроительного техникума и, при таком раскладе, выгодно отличался от призванных вместе с ним курсантов. Замполит батальона капитан Алексеев, зорко высматривающий подобных хлопцев, обратил внимание на Григорьева сразу же. Лично и неоднократно беседовал с ним и, убедившись в его организаторских способностях, отметив исключительную собранность и дисциплину, рекомендовал по окончании срока учебки оставить Григорьева в полку на должности заместителя командира взвода. Некоторое время спустя, на одном из партийных собраний роты, опять же, замполит батальона, выдвинул кандидатуру Григорьева на место секретаря партийной организации роты. Возражений не было. К тому же новоявленный секретарь мастерски управлялся с вождением боевой машины. Излишняя колючесть, а иногда и откровенная грубость и хамство новоиспечённого секретаря ротным и батальонным начальством предусмотрительно не замечались, поскольку дисциплину во вверенном ему подразделении сержант Григорьев поддерживал безупречную, службу нёс исправно и приказы командиров исполнял безукоризненно. Словом, Григорьев был ставленником капитана Алексеева.
- Ну! – грозно скрипящая портупея стала надвигаться на Ровного.
- Старший сержант Ровный! – Цвет лица Александра Ровного в обычные-то дни отливал густой, от рождения, краснотой. Это нельзя было назвать просто румянцем щёк, нет, просто старший сержант всегда был равномерно красного цвета, шея имела тот же оттенок, но на этом месте пламенеющий отлив резко обрывался, переходя в молочно белое туловище, усыпанное частыми веснушками. Сейчас, добротно заправленный самогоном, старший сержант Ровный был не просто красен, он был багрово-малиново красен, ещё более мрачен и угрюм, чем всегда и стоял, понуро вытянувшись и слегка покачиваясь перед замполитом.
- Чего-чего? Как ты сказал? Ровный? Это ты то - Ровный? – Капитан вдруг дал волю бурлящим в глубине его души противоречивым чувствам и неожиданно громко и весело расхохотался. По спящей казарме разнёсся грохот миномётного обстрела.
- Ты, товарищ старший сержант, может и был когда-то Ровный, но теперь ты, что ни на есть кривой, кривее не бывает! Да-а-а! – Капитана разбирал такой смех, что, казалось, ещё немного, и его тугая и скрипящая портупея вот-вот лопнет. Наконец, смех пошёл на убыль. Алексеев, слегка прищурившись, разглядывал провинившуюся компанию. Ситуацию замполит понимал прекрасно, да и любил он всех этих сержантов отеческой, отцовской любовью.
- Значит так, гвардейцы, танкисты мои разлюбезные. Засекаю время: десять минут вам на то, что б всё прибрать, что б ни следа ни малейшего не осталось, ни крошки хлебной, ни духу поганого! Время пошло!
Сержанты ринулись в ленкомнату, показывая друг другу сжатые кулаки с оттопыренными большими пальцами, дескать, пронесло, замполит – свой мужик, не зря его все в полку уважают.
Алексеев подошёл к намертво вросшему в пол дневальному.
- Как ты там, товарищ боец, огорошил? Тумбочка в Багдаде? Курсант такой-то? Фамилия?
- Дё!
- Фамилия, спрашиваю, как?
- Дё!
- Ты что, заика, что ли?
- Никак нет! Курсант Дё! Дневальный восьмой учебно-танковой роты! – Дё внутренне изумлялся складности своей речи.
- Скажи, пожалуйста! Так ты и докладывать, оказывается, умеешь. А что ты тут за околесицу нёс? А? Танковая тумбочка в Багдаде… Ладно, неси службу, как положено, о моём ночном посещении докладывать не обязательно. Ясно, курсант?
- Так точно, - весело и с особым задором отчеканил Дё.

      Наутро, после завтрака, рота повзводно отправлена была на соответствующие расписанию занятия по политподготовке. Занятия проводили лейтенанты, командиры взводов. Сержанты, задействованные в ночных приключениях, были срочно вызваны к штабу полка замполитом батальона, капитаном Алексеевым. Предполагая самое худшее, те спешно направились к штабу. Из широких окон классных комнат озадаченные курсанты, да и лейтенанты тоже, на протяжении двух часов, отведённых на занятия по политподготовке, могли наблюдать, как капитан Алексеев, лично, водил строевым шагом провинившихся сержантов по широкому гарнизонному плацу. Шагали сержанты образцово и, даже, как будто с каким-то особым вдохновением. Лейтенант Веретенников, задумчиво глядя в окно, привычно дёрнув головой, вымолвил:
- Вот, товарищи курсанты, полюбуйтесь, как правильно надо ходить строевым шагом! Думаю, наш замполит батальона специально устроил для вас этот показательный смотр. Видите, как чётко и слаженно наши сержанты исполняют команды? Учитесь!