Майор Непьянов сегодня снова пьян. Он вопреки своей говорящей фамилии почти всегда пьян, но сегодня он нарезался немножко выше меры. Такое с ним бывает не очень часто, примерно два-три раза в неделю. Что только с ним не делали! И вызывали на суд офицерской чести и выговоры влепляют регулярно раз в полгода, и уже пару раз задержали присвоение очередного звания. Начальству это давно смертельно надоело. Но, видимо, пока с ним ничего поделать не могут. Говорят, где-то в Москве у Непьянова есть «мохнатая рука». Да и Татьяна, жена майора, имеет какое-то странное и нелогичное влияние на некоторых офицеров полка. Стоит ей о чём нибудь попросить, загадочно сверкая неоновыми глазами, и они сразу сменяют гнев на милость.
Вот и сейчас она пришла, чтобы забрать своего благоверного домой. Видно, начальник штаба подполковник Нечипорук позвонил ей и попросил прийти в часть. С гордо поднятой головой, в полной боевой раскраске, она громыхнула металлическими дверями и простучала высокими каблуками мимо дежурного по КПП, даже не удостоив его взглядом. Играя своими объёмными бедрами в туго обтягивающей её прелести короткой юбке, проследовала по диагонали плаца в штаб полка. «Вах-х-х..., Вэнэра!» - сделав круглые глаза, только восхищённо и прошептал дежурный по КПП сержант Мелоян, зацокав языком и провожая взглядом её танцующие задние части тела.
Майор отдыхал от непосильной боевой службы, вальяжно развалившись на бильярдном столе в ленинской комнате, и только ноги в хромовых сапогах почти до колен нелепо торчали за пределами стола, видимо для того чтобы не запачкать зелёное сукно. Сверху, над самой головой Непьянова осуждающе прищурили глаза портреты великих маршалов Ворошилова и Буденого, и Ленин скорбно сомкнул уста, чтобы не сказать всё, что он думает об этой кощунственной картине. Эх, Непьянов! Зря твои предки оставили тебе такую неподходящую фамилию....
Можно было конечно не тревожить жену, запереть майора до утра где нибудь у писарей в штабе, чтобы он проспался. Но на носу предпразничные ноябрьские дни, и в гарнизон зачастило начальство с большими звёздами. А у майора была нехорошая привычка просыпаться среди ночи, выламывать запертые двери и бродить в неприглядном виде по ротам, устраивая построения и тревоги, поэтому от этой практики быстро отказались. Дома у жены он себе не мог позволить таких ярких пробуждений. А если и пытался, то наутро приходил на службу с тщательно затонированным поцарапанным лицом, а то и с фингалом, чем возбуждал тихое веселье у всего младшего командирского состава и кривые усмешки у старших офицеров. Рука у Татьяны была нежная и ласковая, но очень тяжелая.
Семейное гнездо Непьянова находилось в городке, до которого от части нужно было добираться примерно полтора-два километра по уже расскисшей осенней грунтовой дороге. Свободных машин, по словам Нечипорука, у штабников не оказалось и чтобы доставить майора домой, начштаба выделил майорше четверых бойцов во главе с младшим сержантом Кисилём. А сержант был явно не киселём. Недовольный тем, что его на ночь глядя подняли с постели и лишили ещё одной сладкой серии снов о скором дембеле, он мрачно сидел в ленинской комнате, со злобой поглядывал на спящего майора и морщился, как от зубной боли.
Грузноват был майор и тащить вдвоём его было малоперспективно, вот и пришлось отрывать от заслуженного сна четырёх вечноневыспавшихся духов, чтобы возложить его тело на супружеское ложе. Обсудив с Нечипоруком что-то не предназначенное для посторонних ушей, Татьяна, улыбаясь, выплыла из кабинета начштаба и словно по мановению палочки сменила выражение лица, увидев своего бессознательно-задумчивого мужа. «У, свинья противная, когда ты уже нажрёшься...?» - возвестила она своё мнение неизвестно кому и почти строевым шагом двинулась по направлению к выходу. Подхватив нецензурно мычащего майора под белы рученьки, бойцы покорно последовали за величественной Татьяной Ивановной. Нет, чего там кривить душой, Танькой! Все её за глаза так называли в части, и рядовые солдаты и отцы командиры, видно что-то в её репутации было не то.
«Ммм-м-м..., картын!» - качая головой и почти складываясь от восхищения пополам, на этот раз только и смог тихо произнести Мелоян, созерцая проплывающую выше него плотно обтянутую белой кофточкой пышную грудь, тёплые покатые плечи и тонко позванивающие в ушах серьги-кольца. За воротами части жена командира убыстрила шаг, видимо чтобы не попасться на глаза кому-нибудь в компании с такой непредставительской ношей. А бойцы для сокращения усилий равномерно распределили тело майора между собой. Каждому досталось ровно по одной руке или ноге. Туловище болталось где-то посредине и нечленораздельно перебирало всех своих родственников и Богов. Что было странно, наверняка ведь майор был неверующим. Впрочем иногда после долгого молчания прорывались и понятные фразы: « Шлюха...! Профура...! Ты мне должна ноги целовать...!». Но Татьяна не слышала этих искренних слов. Её выдающаяся фигура уже едва маячила далеко впереди. А если бы не хорошие боковые габариты, то возможно и вовсе была бы незаметна в вечерних сумерках.
Осень поддувает холодным ветерком. У самого горизонта уже видна восходящая луна. Солдаты шлёпают прямо посредине скользкой дороги, уже почти не обходя лужи. И только младший сержант идёт по щетинящейся пожухлой травой обочине. Стараясь не испачкать недавно начищенные сапоги.
- А Танька у майора баба козырная! Ух..., я бы с ней на гражданке покувыркался...! – тяжело дыша и вытирая свободной ладошкой пот с лица, произносит самый маленький и худой из носильщиков майорского тела.
- Ты...? - Удивлённо спрашивает Кисиль, высоко поднимая свои пшеничные брови, - ты когда последний раз на себя в зеркало смотрел, чучело...? Да она и из начальства не каждому даёт, а на тебя, кривоногого урода, и не посмотрит! – зло заключает он, всё так же тщательно выбирая дорожку. Худой обиженно сопит и опускает голову.
- Перекур пять минут...! – командует неожиданно младший сержант, и прерывая попытку свернуть с дороги и положить майора на траву, добавляет, - ложи прямо на дорогу!
- Тут же лужа, - пытается вставить слово тот-же самый солдат, но замолкает и послушно ослабляет хватку, увидев недовольный взгляд Кисиля. Тело командира беззвучно опускается в серую мокроблестящую колею. Курить естественно ни у кого нет, а сержант принципиально не часто курит. Бережёт своё здоровье, что-ли? Постояли, вытерли пот.
- Смениться на конечностях...! – зачем-то говорит сержант, ногой перекатывая недвижимое туловище, так что майор почти утыкается лицом в жижу, - подьём, переворот и вперёд! Так тащить легче, - обьясняет он, и солдаты отрывают майора от дороги, подхватив его под руки спиной вверх лицом вниз, и голова его болтается почти у самой земли. Словно уже свободная от тела душа несётся над землёй, поддерживаемая четырьмя ангелами хранителями и пристально разглядывает грешную землю. Так нести действительно легче!
- Тащите, орлы! - нехорошо ёрничает сержант, - говорят, что тому, кто спасёт и вытащит тело командира, светит награда, может и нам медаль дадут.
Огни городка уже разливают жёлтый свет. Сапоги начинают постукивать по кое где встречающемуся асфальту, машин нет, прохожие почти не встречаются, магазины закрыты, городок готовиться ко сну. Заметив впереди приближающееся овальное зеркало лужи, сержант негромко командует:
- Отделение стой! Раз..., два...! Перекур пять минут...!
- Лужа же...! – опять пытается обьяснить маленький солдат, но заметив грозный взгляд командира, послушно опускает ношу прямо в воду. Майор в полосатой от подсыхающей грязи форме, уже мало похожей на мундир, беспробудно спит, лёжа прямо среди асфальтового пруда и пускает носом грязные пузыри положив голову на подложенные ладони. Солдаты стоят рядом и вытирают вспотевшие лица размазывая по лбу следы от грязных пальцев. Наконец дыхание у них восстанавливается, силы восполняются и по короткому приказу Кисиля, майор снова оказывается на худых руках у как обычно недокормленных и загнанных строевой и тактической подготовкой бойцов. Служба в Советских вооруженных силах не сахар, а первые полгода ещё и не масло.
Идут молча за сержантом. Видно он уже бывал тут неоднократно. Поступь его легка и уверенна. Грохоча сапогами по гулкому подьезду, процессия поднимается на третий этаж, где у раскрытой двери уже ожидает вноса супружеского тела жена. Майорша уже успела переодеться и на ней такой коротенький халат, что кажется он больше открывает то, что по идее должна закрывать женщина. Она удивлённо вскидывает огромные ресницы над большими голубыми глазами и, подозрительно глядя на Кисиля, спрашивает:
- Почему он такой грязный? Вы что, его уронили или за ноги волокли...?
- Нет, Татьяна Ивановна. Он сам упал. Вырывался, убегал, вот и свалился в канаву, - нагло врёт младший сержант.
- Ну ладно, тогда оставляйте его здесь, в коридоре, на полу, дальше я уж сама, - недовольно говорит майорша и выносит Кисилю из маленькой кухонки пачку сигарет «Стюардесса». Тот прячет пачку в карман, улыбнувшись, благодарит её и солдаты, топоча сапогами, спускаются по грязной леснице гулкого обшарпанного подъезда. На улице Кисиль распаковывает пачку, выдаёт каждому по сигарете. А остальное прячет в нагрудный карман.
- Навалялся в луже майор, простудится, наверное..., - размышляет разговорчивый боец, дымя цивильным куревом.
- Ничё ему не будет, - спокойно отвечает сержант, - я этого «упал намоченного» уже так раз двадцать домой притаскивал, он утром всё равно ничего не помнит, здоровый как кабан, проспится и завтра опять будет пьянствовать в роте. Он полгода назад отмёл у нас флягу бражки, которую мы прятали в кочегарке. Сам почти всю и выпил. Ох, и огрёбся я тогда от дедов. Ключи-то только у меня были. До сих пор злоба душит, особенно за то, что он при всей роте дал мне по лицу и обозвал свиньёй. Ну вот, теперь пусть все видят, кто из нас свинья!
Кисиль идёт впереди, сзади в неуставном порядке дымят сигаретами бойцы. У соседнего подъезда, в тени почти облетевших деревьев, стараясь быть незаметным, останавливается армейский УАЗик. Ну как его не заметить? Машину, на которой ездит начальник штаба Ничипорук, каждый солдат знает, как облупленную. Она стоит с потушенными огнями, шкодливо притихшая, оттуда никто не выходит, в кабине нет никакого движения. Там явно ждут, когда солдаты отойдут на достаточно далёкое для опознания расстояние. Но у Кисиля острое зрение, он этот профиль, едва-едва угадывающийся в кабине, узнает легко.
«Вот козёл!» – злится младший сержант: «для Непьянова у него машины никогда нет, а для его бабы - всегда пожалуйста».
- Отделение, шире шаг! – негромко командует Кисиль, - спать уже хочу, таскайся тут с вами до полуночи....
