Хлеб и перо

хватить.
-А почему так много покупают?
-Скотину кормят.
-Белым хлебом?
-А ей, свинье, какая разница?
-Так людям же не хватает.
-Ты, видать, нездешний, что-то я тебя раньше не видела.
-Я из Верзино.
-Дачник, что ли?
-Вроде того.
-Тут своим не хватает, а еще дачники понаехали, – дама в брезенте с отвращением плюнула в лужу.
Из-за угла магазина подошли два мужика, утирая рот рукавом, один невысокий, полный, с желтыми ресницами и помордастее другого, а тот, второй, наоборот, востроносый и повыше, на нем была кепка бывшего зеленого цвета. Они пристроились перед дачником, очередь двигалась медленно.
-Вась, – спросил тот, что помордастее, – ты в порядке?
-Нормалек, – ответил востроносый, – а ты, Петь?
-И я в порядке.
-Мы с тобой оба в порядке, – констатировал первый, – в натуре, понял?
Они, видимо, обсуждали те же проблемы, что и камни на дороге. Человек, пришедший за хлебом и стоящий теперь последним, никак не мог взять в толк, в чем состоит смысл этого диалога. В природе есть вещи, недоступные моему пониманию, подумал Он.
Дождь, между тем, перестал моросить, появился откуда-то ветерок-шалун и стал поигрывать с беременной тучей, растаскивая ее по частям. Просинели кусочки поднебесья, немного желтизны упало на черный хвост очереди, которая уже почти вся втянулась в нору магазина.
Боль в желудке немного ослабла, видимо, устала от напряжения, и пора было решать: брать хлеб или перо.
Теперь принимать решение было значительно легче, что-то изменилось вокруг, и изменения были в лучшую сторону.
Дверь за стоящим последним в очереди захлопнулась и человек, пришедший за хлебом, увидел прилавок. У меня осталось десять минут, подумал Он, я должен сделать последнее усилие.
-Будешь третьим? – Спросил его востроносый, а тот, что помордастее, с желтыми ресницами, пересчитывал помятые, скомканные бумажки.
-Я свой последний член уже неделю без соли доедаю, – ответил человек, написавший пока половину исповеди и вспомнивший вдруг свое недавнее прорабское прошлое.
Оказалось, что Он еще не разучился говорить на русском, который был понятен всем без исключения.
-Наш человек, – ухмыльнулся востроносый, засовывая бутылку водки в карман телогрейки. – Ты не горюй, еще увидимся.
В магазине было пусто, все разошлись, продавщица пересчитывала деньги и записывала что-то в тетрадь, последний покупатель стоял перед витриной и нащупывал в кармане то, что Он называл ноль целых хрен десятых.
- Будете брать что-нибудь? – спросила продавщица.
-Да, – ответил последний покупатель, – я возьму авторучку.
Домой Он возвращался в приподнятом настроении, солнышко припекало вовсю, капюшон Он откинул, и голова сразу просохла, боль в желудке унялась окончательно, ибо поняла, что не может с ним совладать.
Я сделал свой выбор, подумал Он, сегодня я стал писателем. Писатель – это не тот, кто марает бумагу, а тот, кто в состоянии совершить поступок, превозмочь себя. Только так можно  чего-то добиться в жизни ради любимого дела, которым я занимаюсь последние тринадцать лет.
Я тебя обожаю, подумал Он об этом прелестном создании, которое оставил на крышке сундука, сейчас я вернусь, надену очки, и мы продолжим то, что я начал.
Подходя к своему дому, Он увидел тетю Шуру, старуху-соседку, которая жила по ту сторону пруда у разрушенной церкви. Она сидела на скамейке у входа в его избу и держала на коленях корзинку.
-Вовунчик, – прошамкала она, – я тебя заждалась, вот принесла тебе поесть.
Она стала вытаскивать из корзинки и ставить на скамейку сказочное богатство, которое и присниться не могло в самом сладком сне: два сырых яйца, вареную картошку, пол-литра козьего молока и самое главное – хлеб.
Вчера она замесила тесто, а сегодня его испекла.