15. Предложение
Весело посидев и потанцевав в кафе, вечером мы отправились ночевать к Машке. Ее родители встретили меня очень хорошо, а папа сказал, что в казарме мне делать нечего, могу и у них тут ночевать. До выпуска. Идея мне не понравилась, было тут еще и второе дно. Но Машка стала говорить, что ей в училище ездить далеко, через весь город. Ее родители недавно переехали из училищного городка, буквально на другой конец города. Я ее пожалел и согласился. Не надо было так делать, только дал надежду. Машка все равно ездила со мной в училище каждый день, утром меня проводить и в обед или вечером встретить. Говорила, что хочет подольше побыть со мной. Я тем временем спокойно сдавал госы, почти без проблем. Почти, потому что обидно: три пятерки, четверка по марксизму-ленинизму и три балла по Уставам!
Сдаю я госы до конца. До выпуска еще две недели. За это время мы должны научиться правильно ходить строем, чтобы на выпуске не ударить в грязь лицом! До этого наше построение лишь с очень большой натяжкой можно было назвать «строем» – мы же летное училище, а не пехотное, нам строем ходить не положено, толпой собрались и пошли. Я час-полтора в день маршировал, остальное время с Машкой развлекался.
Тут как-то вечером папа ее зовет на разговор. Сели на кухне с ним, он и спрашивает:
– Какие, хлопче, планы после выпуска?
Я начал что-то плести про полеты-самолеты. Он послушал и говорит:
– Это все хорошо, даже отлично, а с Машей что? Женится будешь? Ты три года спал с ней, бросал ее, теперь снова вернулся. Она, пока тебя не было, каждую ночь плакала! К психиатру ходила. Когда в Мариуполь к тебе ехала, вся дрожала от страха, вдруг ты ее не примешь. Мы серьезно опасались, как бы она руки на себя не наложила. Посмотри, как она теперь порхает, как бабочка! Она от тебя приехала счастливой и окрыленной, мы ее такой никогда не видели! А ты хочешь через две недели свалить с концами? Нет! Короче, выбор у тебя такой: или ты сам добровольно женишься или Маша берет справку, что беременна, и женим тебя через политотдел училища. Пойми, для меня самое главное – счастье моей дочери, а счастлива она может быть только с тобой. Подумай. Не хочу принимать крайние меры.
Надо сказать, что угроза женить насильно была более, чем реальная. Каждый год пять-семь девчонок таким способом выходили замуж. Из моего отдела (классного отделения) одного дурачка так женили. Правда, на мой взгляд, выбор был самый худший из всех. Он был и вправду дурачок, «с пулей в голове». Уроженец узбекской Ферганы, принятый в училище как нацкадр, хоть и русский. Я думаю, эта пухлая селяночка недолго с ним прожила, сама сбежала, наверно.
Я встал и пошел «думать». Сразу за дверью стояла Машка. Подслушивала. Она всегда так поступала. Всегда. Ее всегда интересовало, что я думаю, что читаю, куда смотрю, как дела в училище. Когда замечала, что я смотрю на других девчонок, говорила, смотри сюда и показывала пальчиком себе на грудь или на попку, или на ножки, и говорила: у меня лучше. Правда, лучше! А заодно демонстрировала мне свои острые красные коготки, намекая, что расцарапает мне спину. Я уже испытал на себе всю силу Машкиных коготков. Очень больно и заживает плохо, ну, а после первого похода в баню о моей спине не слышал только глухой! А когда Машке рассказывали о моей расцарапанной спине, она лишь многозначительно, но очень красноречиво молчала.
Машка всегда и везде ходила со мной. Обычно мне это нравилось: шикарная, роскошная Машка с грациозностью пантеры, все смотрели, все завидовали! Но иногда это приобретало гипертрофированные формы. Даже когда я шел со своими мужиками попить пивка, Машка шла со мной и ждала меня на улице. Потом укоряла меня:
– Я приличная девушка, а приходится стоять около пивнух, что обо мне подумают!
Правильно подумают – нечего ходить с мужиками по пивнухам! А то ты и мне не дала толком посидеть, и сама стояла, позорилась. Но весь ее интерес сводился только к одному – Машка не могла допустить, что у меня появится другая, даже в мыслях. Так что я находился под неусыпным надзором. А вот все, что не касалось ее прямо или косвенно, ее не интересовало. Совсем.
Ее «тотальный» контроль меня совсем не трогал. Я тут действовал по принципу – чем бы дитя ни тешилось… Я всегда делал то, что считал нужным, и Машка все равно делала то, что я считал нужным. Даже если не хотела. Но я, подыгрывая ее самолюбию, разрешал ей думать, что она меня контролирует.
Однако, сейчас мне надо было принимать решение. На тот момент самое трудное решение в жизни. Хоть было темно, но я почувствовал, что она смотрит на меня, она пронзала меня взглядом. Вздохнув, я безо всякого энтузиазма сказал:
– Будем жениться.
Вопреки моему ожиданию, Машка ничего не сказала, она не издала ни одного звука! И это Машка, которая может говорить часами! Машка, острая на язычок, которая за словом никогда в карман не лезла. Сейчас она ничего не сказала. Ничего! Молча повернулась и ушла. В ту ночь я впервые за последнее время спал один.
Но поспать не удалось. Полночи Машка с плачем упрекала папу.
– Зачем ты вмешался, он меня не любит, я знаю это, я ему не нужна, он не будет жить со мной! Я хотела прожить счастливо эти две недели. А ты все испортил! Теперь он будет думать, что я специально ездила к нему, чтобы замуж выйти. Это же не так, ты же знаешь! Я его просто люблю! Если хочешь, чтобы я вышла замуж, то хоть сейчас, тут желающих много! Но я люблю только своего Алешу!
Папа что-то неуверенно отвечал, а Машка на него с плачем нападала. Под утро она легла и рыдала, рыдала, рыдала...
Я лежал уткнувшись лицом в пустую Машкину подушку, лежал и ненавидел себя, я казался себе полным ничтожеством. Здесь, за стенкой рыдает и убивается самая красивая и самая лучшая девушка на свете. Я обрушил все ее девичьи мечты. Я был для нее принцем на белом коне, я предмет ее мечтаний и гордости. И, что теперь – заставили жениться? А где предложение, стоя на колене, где романтическое объяснение в любви? Где все это? Не дождалась!
Я лежал и думал о ней, вспоминал, сколько радости и счастья она подарила мне. Терпела мой несносный характер. Ждала в любую погоду. Всегда была весела, никогда не грустила. Боготворила меня, дурака! Шла на любую авантюру, которая мне приходила в голову. Дралась с подругами, и все это ради того, чтобы сейчас рыдать в полном одиночестве! Чувствовать себя брошенной и никому не нужной? Я проклинал себя, но ничего поделать не мог. Если бы я пошел ее утешать, то еще сильнее обманул бы ее! Хотя судя по тому, что я слышал, она все понимает и трезво оценивает.
Я всю ночь не спал и утром встал совершенно разбитым. О том, что за эту ночь пережила Маша, я старался не думать. Я готов был сам разрыдаться от жалости к ней, моей прекрасной и нежной девочке, которая без остатка подарила мне всю свою молодость, красоту и любовь. Моей, но не любимой. К сожалению.
Встав, я пошел курить на балкон, там уже был Лукич. У него был вид побитой собаки, похоже, он всю ночь тут простоял. Мы кивнули друг другу, и я молча пристроился рядом с ним. Мы молчали и курили, вдруг Лукич говорит:
– Леш, прости меня за все! Не нужно было мне лезть в ваши дела. Теперь, наверно ничего не исправишь?
Он с надеждой посмотрел на меня. Мне нечего было ответить. Я себя чувствовал последним подлецом, еще и порядочный Лукич за меня пострадал, Маша ему этого никогда не простит!
Через полчаса пришла мама и позвала нас завтракать. Стол был сервирован изысканно-обильно, впрочем, как всегда. Заботливой Машиной рукой мне была положена персональная салфетка с вышивкой «А+М=сердечко», это меня особо растрогало. Маша будет делать свое дело всегда, что бы ни случилось! Но ее самой за столом не было. Мама сказала, чтобы мы ее не ждали, а садились есть сами. У них в семье порядок: садиться за стол всем вместе. Мы молча ели, уткнувшись в тарелки, и старались друг на друга не смотреть. Машина мама, видимо, очень хотела что-то сказать, но, глядя на Лукича, не решилась. Так и просидела в задумчивости, водя вилкой по пустой тарелке.
