9. Рукотворное море
Почему мы теперь в городе живём? Это он с шестьдесят первого года городом зовётся, а до этого станица была, хоть и райцентром считалась. А вообще здесь казаки уже четвёртый век живут, станица одна из старейших на Дону. Донское вино нашей станицы ещё Александр Сергеевич Пушкин в «Евгении Онегине» славил.
Мы с дедом и родителями вашими в город вместе с домом переехали. Да, вместе с домом и всем хозяйством. Разобрали, сложили на подводы и перевезли на гору. Но не мы одни. И даже не одна станица, а хуторов и вовсе десятки.
После войны стали в наших краях ГЭС строить. Людей нагнали многие тысячи: и комсомольцев, и заключённых, и военных, да и наши многие там работать стали. Соорудили платину, а нас, чтобы морем не затопило, стали выселять, по-теперешнему, выходит со дна морского. Видите, какое сейчас море безбрежное.
Выезжали станицами, станицами же и селились на берегу нового моря. Нашу станицу выселили за балки, а МТС, где дедушка ваш работал, в другое место, в станицу, где правление нашего колхоза. Но нам в этом месте в поселении почему-то отказали. Или в свою станицу или в район. Строго было, всё заранее спланировано, неукоснительно график отселения соблюдали. Да разве без строгости и планов можно такую громадную работу совершить. Машинами и подводами так же по графику обеспечивали переселенцев. Кой-какими материалами и деньжатами немного помогали для обустройства на новом месте. Вот мы и поехали в райцентр. У дедушки колхозного стажа почти не было, надо было до пенсии рабочий стаж дорабатывать. Вот так мы стали городскими жителями. Хотя, какой здесь город, как была станица, станицей и осталась.
Набирали донскую воду в водохранилище несколько лет. Образовывались временные острова, где спасались животные. Волки и лисы, зайцы и хори, домашняя отбившаяся скотина — все вместе пятились от наступающей воды, пока под ногами, лапами, копытами совсем не исчезала твёрдая земля. Кто-то пытался спастись вплавь, а многие звери погибали. Но основную часть животных спасали люди. Собирали отряды егерей и комсомольцев-добровольцев, отряжали их на лодках спасать живность, всю подряд, кроме волков. За сданные шкуры серых бандюг даже премию платили: за волчицу больше, за волка и волчонка — меньше. Я уже не помню, сколько платили, но по тем временам деньги немалые.
Вода прибывала, подбиралась всё ближе и ближе, не стало видно и земли на горизонте. Только водная гладь. А в ветреную погоду, заштормит море, волны многометровые бьют о бетонный берег. И в такую погоду особенно тоскливо на душе: там на дне осталась наша жизнь, трудная, временами почти несносная. Но наша жизнь, единственная. Там под водой наши корни, наши предки. Их могилы покрыты не ухоженными холмиками родной земли, а многими метрами донской воды. Царство им небесное да вечная память, которую вы, наши внуки, должны пронести через годы, от поколения к поколению...
* * *
В предрассветных сумерках сияет переливчатым светом сине-серая гладь Тихого Дона, тянется во всю ширь и, кажется, нет ни начала, ни конца этой водной благодати. Едва вышедший из-за горизонта краюшек багряного солнца стелется от водной границы до песчаного берега ярко-оранжевой дорожкой. Лишь едва заметное колебание воздуха изредка прогонит островок ряби по зеркальной глади воды и горяще-золотой солнечной полосе.
Тишина... Ничто, даже листок на склонившейся плакучей иве не шелохнётся. Непоседы ласточки-береговушки замерли, наблюдая дивное явление природы — восход солнца на Тихом Дону, рождение нового дня. Лишь неугомонная белуга изредка вывернет своё могучее тело и, посверкав перламутровой чешуёй, громыхнув о поверхность воды, уходит вглубь пучины.
Солнце оторвалось от горизонта, отделилось от воды и сразу же стало бледнее, сменив багрянец на выцвевше-жёлтый цвет. Лучи бархатно ласкают кожу, освобождая её от «мурашек», высыпавшихся в предрассветной прохладе. Разом весело суетно загомонили птицы, засверкали в стремительном полёте ласточки, замельтешили стаи чаек. А вверху, где-то рядом с солнцем, величественно парит хозяин степного неба — коршун. Эх, берегись, мелкий зверь: высоко сижу, далеко гляжу. И, точно прочитав мои мысли, стрелой упал хищник с неба и, едва коснувшись травы, взметнулся вверх, но уже отяжелённый добычей.
Солнце палит нещадно. Выжженная пожухлая степная растительность ещё ниже склонилась к земле, ища спасение от губительного зноя. И лишь ковыль бархатным ковром устилает бескрайние просторы казацкого края. И вдруг: спасение! Внезапно налетевший ветерок нагнал тучу, извергающую стрелы ослепительных молний, рождающую гром неземной силы, от которого, кажется, зашевелилась степная поверхность, заходили обрывы балок, вспенилась тихая вода Дона-батюшки.
Небо бросило горсть крупных капель долгожданной влаги, образуя на пыльных обочинах дорог отметины, похожие на фантастические лунные кратеры. И... остальная влага не достигла земли, испарившись на полпути от тучи, вновь вернулась в небо...
Родной Тихий Дон. Родная донская степь. Родина. Отечество. Рыбам море, птицам воздух, а человеку Отчизна вселенный круг.
Спасибо большое!