Так просто до невозможности, она схватила меня за руку и потянула за собой. Не объясняя куда и зачем, не тратя времени даром, просто однажды она схватила меня за руку и повела за собой. В неизвестность. Как выглядела эта неизвестность? Перед моими глазами всплывали красочные яркие картинки, и все вопросы при этом отпадали сами собой. Всё просто.
До определённого момента вся её жизнь состояла из этого «просто». И вот, теперь, она вела меня в неизвестность, возникшую перед глазами ярким размытым пятном. Она хотела всё перемотать назад. Вернуть, как было. Остановить эту пластинку! Она хотела, чтобы всё вновь стало простым.
Её теплая рука то и дело напрягалась и нервно одёргивала меня, потому что я не успевала за ней. Она молча спускалась по лестнице, так и не придя ни к какому решению, тёмное пятно залило глаза, впиталось в кожу и вязким воском сковало душу, окончательно превратив её в чёрствый сухарь.
Я ненавидела лестницы, не любила многочисленные ступени. Лестница ассоциировалась в детском сознании, как жуткое чудовище, отнимающее воздух и заставляющее меня задыхаться. Правда, я не совсем понимала, почему лестница – чудовище, да ещё и жуткое, а, впрочем, как сказала бы мама: «Это всё твоя дурацкая фантазия! Про это ты, наверное, и пишешь в своих тетрадях, не сомневаюсь». Моя «дурацкая фантазия» никак не вписывалась в её больной разум. Но я не имела ничего против такого ответа. Впрочем, своей «дурацкой фантазией» я была обязана ей.
Чудовища жили не только в образе лестниц. Они имели разные лица и приходили по ночам. Я ни раз просыпалась в холодном поту и забивалась под кровать, тщательно закутываясь в одеяло, которое было моим спасением. Да так, чтобы не оставалось ни дырочки, ни щелочки, а то не успеешь опомниться, как в горло вонзятся острые клыки и на ковёр брызнет кровь… При этом, я никогда не бежала к матери. Я просто лежала под кроватью и тихо плакала, и никто не знал об этом, кроме меня и одеяла, которому я доверяла все свои секреты.
А как я хотела ей всё рассказать! Как хотела, чтобы она обнимала меня по ночам, а не одеяло. Тогда бы все кошмары испарились сами собой.
Я любила её. Я жадно хваталась за любое её слово, редкий взгляд… Мне бесконечно не хватало её, от равнодушия щемило сердце, детское сердце ещё не понимало что такое «равнодушие», но там никогда не возникала ненависть к ней. Это сейчас, она сжирает мою душу живьём. Но не тогда.
Тогда, мы быстро шли по душным улицам и я была счастлива как никогда в жизни, потому что шла вместе с ней и крепко держала её за руку. И пусть, она ничего не говорила, не смотрела на меня, я простила ей это в ещё одну ночь под одеялом, но ведь она взяла меня с собой! Это было главным. Главным, в сердце ребёнка, который так желал этого. Мне не нужно было знать, куда и зачем мы идём, мне было достаточно того, что я могла чувствовать тепло её влажной руки.
Я могла только догадываться, что она, ведёт меня к себе на работу, чтобы показать, наконец, жизнь взрослых людей, которая меня всегда восхищала и, о которой я могла только догадываться. Или же в парк, куда она обещала сводить меня уже слишком давно… Но всё это было не так уж и важно. Главное, что мы были вместе, как другие дети со своими мамами и папами, проходящие мимо. Как я гордилась этим! Как улыбалась прохожим, сжимая сильнее её руку, когда те бросали на нас безразличные короткие взгляды. Всё это было огромнейшим счастьем для маленькой девочки, мечтавшей о простой мелочи.
Она вела меня по незнакомым улицам, и мне хотелось, чтобы эти улицы бесконечно тянулись вперёд, оттягивая конечную цель, цель нашего маленького путешествия. И улицы тянулись, как мне казалось, бесконечно, вырастая из каждого нового поворота, но, не отличаясь от предыдущих, таких же шумных и переполненных. Они двигались, и я вдруг пришла к выводу, что улицы тоже ходят, сопровождая нас всегда и везде. Живые улицы! Шумные и переполненные…
- Посмотри, мама! Улицы тоже ходят! – воскликнула я, но она даже не обернулась.
Она лишь машинально кивнула, после определённого времени, осознав вдруг, что эти слова адресованы ей.
И всё же, я думала, что она верит в эти слова. Ведь улицы ходят! Но, как бы там ни было, она пропустила это мимо ушей, расценив как дурацкую фантазию. Она была погружена в свои мысли. «Улицы ходят? И что с того?» - наверняка думала она. Она не понимала меня, я раздражала её своей непонятностью, странностью, своим присутствием в её жизни. Нытьё по ночам, никаких друзей, дурацкая фантазия и глупые реплики и вовсе выводили её из себя. Она считала, что я мешала ей достигнуть своих сверх-творческих целей, ненавидела её мужчин, мешала ей жить мечтами…. Она не знала, что ей делать и поэтому, однажды, взяла меня за руку и повела за собой.
Помню, когда мы, наконец, остановились, уже стемнело, и глаза её почему-то стали мокрыми. Я покорно стояла возле неё, не выдавая своей усталости и голода, боясь отпустить её руку. Всё это время я мечтала, чтобы улицы не кончались, и они не закончились, они просто остановились вместе нами, застыв в непонятном мне ожидании. Но в те минуты это ожидание было для меня сказкой. Её глаза, её улыбка, открывали передо мной весь мир, такой яркий, приторно-ванильный, фантастичный…
- Послушай, - вдруг произнесла она каким-то подавленным чужим голосом. – Маме нужно отойти в магазин ненадолго, но она скоро вернётся, а ты должна быть хорошей девочкой и подождать меня здесь, хорошо?
Она смотрела на меня как-то отстранённо, словно та прозрачная стена ещё была между нами.
Я кивнула в ответ. Да, я буду послушной девочкой, я сделаю для неё всё, только бы она всегда была рядом, никогда не отпускала моей руки.
- Тогда отпусти мою руку, ладно? – мягко попросила она.
И я отпустила.
Она не вернулась. Помню, как стояла на углу неизвестной мне улицы и долго смотрела ей вслед. Я не знаю, сколько времени простояла там. Было холодно, потом страшно, и я забилась подальше в сырой угол, потому что чудовища вернулись.
Позже, за мной и вправду вернулись.
Ночью, среди десятков таких же одиноких детей, спящих в своих кроватях, я думала о том, что мне необходимо быть там, у магазина, и снова ждать… ждать…
Дрожа от страха в своём тёмном углу, я обдумывала план побега, закутавшись в чужое одеяло, которому не могла ничего доверить.
