«Окрасился месяц багрянцем…» эти строки давно забытой песни, который день крутились в голове. Откуда они возникли в его сознании? Где он мог их услыхать? Пытаясь вспомнить, морщил лоб и перебирал в памяти события, прошедшие за последнее время. А на дворе буйно расцветала весна 2014 года.
Новое назначение и тут же ответственное задание, на которое согласился, ни минуты не раздумывая, узнав о сумме вознаграждения. Кое-кто отказался от выполнения приказа, и поговаривали, жестоко за это поплатился. Но он был другого склада, и его политические амбиции хорошо сочетались с присущей для большинства военных чертой характера: он был безупречно дисциплинированным исполнителем.
Период наполнения его внутреннего мира политическим содержанием пришелся на последнее десятилетие. В связи с этим, став военным лётчиком, принял идеи национального возрождения государства, полностью доверившись отцам-командирам призывавших защищать своё униженное и поруганное Отечество. Об этом ему напоминали ежедневно и ежечасно с газетных полос и экрана телевизора. Дядя Сэм улыбался ему с «иконы», которой он поклонялся, и своё благополучие он ставил превыше всего сущего.
«Что за наваждение! Надо же, как пристала, крутится и крутится в голове, ни о чём нельзя подумать, всё эти строки лезут. Вроде как в детстве слыхал, что-то подобное. Мда…Возможно, тогда были иные времена. Другие люди. Мои родители тоже были ещё той, старой закалки, вечно трудились, считали каждую копейку и радовались окружающему миру. Никогда не роптали на свою судьбу и были счастливы тем, что имели. А чужое взять или кого обидеть ради денег, — да за это отец, разгоряченный за столом с товарищами, обещал самолично пристрелить из дедовского ружья, которое висело у него в чулане. И меня старались таким воспитать. Не получилось. Не успели. Тихо жили, так же тихо и ушли. Новые времена настали. Всё поменялось. Воспитали меня другие люди, влив в ещё не заполненный сосуд вино иных идей, которые взбудоражили и подняли всю муть со дна. Где всё-таки я слышал эти строки из песни? Ну конечно, вчера утром, когда отвозил детей: младшую дочку в детский сад, а старшего сына в школу. Настраивал тогда радио и попалась вражеская радиоволна; вот там-то и исполнялась эта песня. Звучала какие-то доли секунды, всего три слова, а врезались в память, не вытравишь».
Первый боевой вылет. Он был важен и горд от оказанного ему доверия. Это не стрельба на учениях по « картонным» мишеням. Мишенью будут здесь скопление повстанческих террористов и техники, а уничтожение их гнезда и будет боевой задачей.
До вылета оставалось несколько часов, и за всё то время он ни разу не вспомнил этих строк. Только когда, выпустив первую ракету и увидев в облаке от взрыва багровые тона, всплыли в сознании слова — «Окрасился месяц багрянцем…» — и ни строчки более.
«Как же я мог забыть — это любимая застольная песня отца! Любил он за столом с гостями затянуть песню, растревожить душу. А мы с братьями и сестрами под столом шалаши сооружаем. Весело было, дружно, не сейчас! Куда всё девалось? Все по разные стороны баррикад».
Из разрушенных домов выбегали люди. Пилот хлестнул по бегущей толпе свинцовой плетью пулемёта. И вдруг они так приблизились к нему, что он мог различать их перекошенные от ужаса лица. Лица бегущих от самолёта людей в камуфляже. А он давил на гашетку, заставляя изрыгаться из недр крылатой крепости безжалостную смерть. Делая это, он не задумывался о чужой жизни, признавая, что выполняет свою работу и не несёт ответственности за свои деяния. Для этого есть командиры отдающие приказы. Он только бездушный исполнитель, малая часть отлаженного идейного механизма, который перемалывал и переделывал людские души. Главное — не задумываться. Спрятать свою совесть, если таковая имеется, как можно глубже, и с презрением смотреть на врага, кем бы он ни был. Такие мысли лакировали его мозг, пока неожиданно среди бегущих не разглядел женские силуэты и рядом с ними мечущихся в страхе детей. До укрытия было далеко. Безжалостная машина шла прямо на них, как вдруг внезапно, резко взмыв вверх выплеснула огненную струю в горизонт. Беглецы успели скрыться в подвале ближнего дома. Лётчик, шедший в паре, отметил эту точку и, пройдя над домами, выпустил ракету.
— Окрасился месяц багрянцем, — вновь выдал его мозг эти строки, и добавил — Что же это?
— Чертова песня, да отвяжись ты от меня наконец, — выругался пилот и развернув машину, оставив остатки боекомплекта в зелёных тополях. — Пора возвращаться домой, пока не прилетели их соколы; не желательно с ними встречаться.
Дома жена, дети, все ждут его возвращения — скоро придёт любимый и ласковый муж, добрый любящий отец.
— Вот и есть жене на нынешний сезон шуба, зима обещает быть холодной, — мрачно усмехнулся пилот.
Возвращаясь ночью домой из штаба, он старался не думать о дневных деяниях и гнал эти воспоминания проч. Успокаивал себя. Жизнь прекрасна! По крайней мере для него, для его семьи. Он молодой, красивый, сильный. Успешная карьера военного лётчика. В перспективе новые погоны за участие в боевых действиях. Ордена и медали, звания и почёт. Смазливая жена и любящие дети, ради которых он был готов на всё. Но что-то внутри не соглашалось с этим, каплей за каплей поднимаясь из его душевных глубин, и не приняв пока определённую форму, сжимало сердце.
В ветровом стекле мелькнули тени. Он резко ударил по тормозам. Что это было?
Заглушив мотор, вышел из машины, не закрывая дверь, обошёл вокруг, заглянул под низ. Ничего нет. Свет от фар бил по дороге, освещая придорожные кусты и одинокие деревья. Где-то далеко сиротливо мерцал огонёк запоздалого автомобилиста, который то пропадал за косогором, то вновь появлялся, подмигивая и снова исчезая на очередном спуске.
Ночь. Полная луна висела над горизонтом, окрашенная отблесками прошедшего дня. Окружающая тишина, поглотившая шум далёкого шоссе, нехотя впускала в свои владения растущее светлое пятно встречного автомобиля. Секунда — яркая вспышка вынырнула из низины и, окатив снопом световых брызг стоящий у обочины джип, с шелестом растворилась в поглотившей её тьме. Только редкие, мерцающие всполохи вдалеке некоторое время напоминали о ней.
Выкурив сигарету, он вновь сел за руль.
— Выпить, что ли? — проговорил он вслух, — нервишки что-то расшатались.
Порывшись в бардачке, извлёк из него небольшую бутылку. До дома всего ничего осталось, дорога просёлочная, пустая. Сделал не большой глоток. Какое-то время сидел задумавшись, глотнул ещё и убрал коньяк на место. Рука сама потянулась за пачкой сигарет. … … …
«Окрасился месяц багрянцем…» — снова откуда-то из подсознания, вытекали эти слова.
— Что за наваждение! Только-только успокоился! — раздражённо выругался он и, включив зажигание, запустил двигатель.
Трогаясь, по обыкновению взглянул в зеркало заднего вида. Тормозить не стал, его машина медленно двигалась вперёд, отдаляясь от стоящей на дороге, как ему показалось, странной группы людей. Свет габаритов окрашивал их лица и фигуры в красный цвет, или это было что-то другое, темное и липкое, делавшее их тела нелепыми и странными, отчего страх, ломая все преграды разумного, ворвался к нему в сердце. Педаль газа вдавилась до упора. Колёса взвыли, потеряв сцепление с дорогой, в воздухе повис запах жжёной резины. Сбросив обороты, пилот рванул вперёд.
Он мчался по узкому коридору света, проложенному фарами его автомобиля, шаркая боками о напирающий со всех сторон мрак. Еще поворот, и он у своего загородного дома. Выскочив из перелеска на бетонный мост, приготовился к повороту, снизив скорость, как вдруг на вираже дальний свет выхватил группу людей, двигавшуюся ему на встречу. Они сближались, машина и люди. Он не убрал ноги с акселератора, а продолжал давить.
Впереди всех, неловко переставляя ногами, шла сгорбленная женщина, держа что-то в руках. Сбоку к ней жалась маленькая девочка. Какие-то доли секунды — и он оказался совсем рядом, разглядел их лица или то, что было на том месте. Он ужаснулся. Не хотелось в это верить! Какими разумными доводами это можно объяснить?
Леденящая действительность, вытесняя весь здравый смысл, двигалась навстречу автомобилю. Согбенность фигуры оказалась обманчивой, женские плечи были пусты, голова, повёрнутая к нему лицом, была у неё в руках. Он узнал это лицо, он узнал бы его из сотен тысяч лиц. Перекошенное от ужаса и страха, оно глядело на него, прямо в глаза лётчика, в его глаза. Из памяти вырвались события сегодняшнего дня и заполнили всё его сознание. Днём казалось, что свершённое им безвозвратно кануло в прошлое, что он замуровал сие глубоко в своём подсознании, поставив на страже черствость и бессердечие. Но всё пошло по-другому — то, что было сильнее его воли, выпустило сокрытое наружу.
Машина остановилась, не было силы давить на газ. Фигуры тоже встали, застыв в страшных позах застигнутых смертью. Он, не отрывая глаз, воззрился в них. Вдруг девочка, стоящая в тени за матерью, выступив в свет, обратилась к нему.
— Можно я подойду к вам ближе, отсюда я не вижу, — и двинулась.
Только когда она была в двух шагах, удалось разглядеть её личико, измазанное запёкшейся кровью, которая вытекала из её пустых глазниц и заливала припухшие щёчки, с ямочками, как и у его дочери. Приблизившись к дверце машины, она протянула свои руки со словами:
— Посмотрите, какие у меня глазки.
Взглянув на маленькие ручки, тянувшиеся к нему, он содрогнулся. На детских ладошках лежали глаза, они смотрели на него с безнадёжным отчаянием, жалобно и скорбно упрекая за прерванное детство. Пилот не выдержал взгляда этих глаз и рванул машину вперёд. Стоящие на дороге фигуры молча расступились.
Судорогой свело руки и, вцепившись в руль, он долго сидел в своей машине возле дома. Постепенно усилием воли и с помощью аутотренинга восстановил сердечный ритм, пульс вошёл в норму и мышечное напряжение спало. Для полного расслабления достал початую бутылку коньяка.
Дома все спали. Пройдя к себе в кабинет, он высыпал на стол содержимое карманов. Доллары, куча долларов. За эту кучу бумажек он бомбил мирный город. С минуту постояв над этим богатством, он вышел в коридор и, стараясь не шуметь, прошёл в детскую комнату. Каждый вечер, отправляя спать своих детей, он целовал их, а в сегодняшний вечер вышло всё не так.
При свете ночника, на цыпочках подойдя к детской кроватке, он наклонился и поцеловал дочку в лобик, погладил ласково её льняные волосики своей шершавой ладонью. Милое создание недовольно засопело, заворочалось и притихло. Из другого угла донёсся заспанный голос сынишки.
— Пап, это ты? Почему так поздно? Мы тебя так ждали.
— Задержали дела по службе. Ты спи. Спокойной ночи, сынок, — поцеловав сына, он вернулся к себе.
Кабинетный сумрак обступил его. Старая настольная лампа бесстрашно боролась с темнотой, и, отвоевав небольшой
