кусочек письменного стола, слабо освещала его. Она упорно пыталась расширить свой круг, но тьма отчаянно сопротивлялась, растворяя собой слабые лучики света. По углам, в ожидании своего выхода, мрак содержал основные свои силы, в любой момент готовые вступить в вечное противостояние тьмы и света.
Подойдя к столу, он почувствовал на себе взгляд, и резко обернулся. В углу кабинета, одетые в мрачные погребальные одежды стояли тени, ещё только утром они были живыми людьми, и каждый из них был богат своим внутренним миром. Они просто жили, кто как мог, и не желали, что бы в их светлую жизнь вторглись ни те, ни другие. Но черные ястребы средь белого дня принесли им с голубого неба смерть. Смерть страшную и беспощадную. Они молча стояли, как мраморные изваяния, и пустые глазницы были обращены к нему, своему палачу.
— Поцелуй меня, как свою дочь. Мой папа тоже любил меня, меня и мою маму. Теперь он остался один, кому он будет говорить — Спокойной ночи? Чьи волосы он будет гладить? Быть может, Ты приласкаешь меня перед вечным упокоением … и вот эту голову. Голову моей Мамы… На, возьми, — раздался в тишине голос девочки и она выступила из мрака протягивая страшный предмет.
Голова, с трудом открыв слипшиеся от крови глаза, заговорила каким-то холодным, шипящим голосом.
— Чем ты так испуган, разве ты плохо справился со своей работой? Посмотри на нас! Мы и есть твоя работа, которую ты добросовестно выполнил, за что и получил награду. Твои дети теперь смогут теплее одеваться в зимние холода и летом купаться в теплом море… . Может и мне ты подаришь какой-нибудь шарфик, чтобы я могла обмотать его вокруг своей шеи. А?... Поцелуй меня в губы, как свою жену, ещё утром я была красива… Что же ты медлишь? Отчего молчишь, я тебе такой не нравлюсь? Подойди ближе, обними меня за плечи, пока моё тело не предали земле. — Голова пыталась усмехнуться, и это было ужасно, сквозь её разорванные губы и щеки проглядывался смертельный оскал.
Девочка медленно двигалась к нему, держа на руках голову, из открытых ран вытекала кровь, которая скатывалась по белым одеждам, не оставляя следа, на пол, где растекалась черными извивающимися щупальцами.
Пилот неотрывно глядя на приближающуюся фигуру, пятился назад, пока не уперся спиной о препятствие. Рукой, нащупав выключатель, вдавил его в стену. Яркий свет вонзился ему в глаза сотнями маленьких осколков, заставив зажмуриться.
Тишина.
Бешено колотившее сердце не успокаивалось, а наоборот рвалось наружу, призывно отдаваясь тупой болью в затылке. Воображение рисовало небо, огромное небо, бескрайние небесные просторы. И откуда-то из-за горизонта плыли на него тяжёлые кроваво-красные облака. Стараясь избежать с ними встречи, стал набирать высоту, но и здесь ждала его кровавая мгла. Она просачивалась к нему в кабину сквозь стёкла, выползала из-под приборной доски и проникала сквозь лётный костюм в его тело.
Он открыл глаза. Комната была пуста. Не твёрдыми ногами прошёл к окну и растворил настежь. Прохладный ночной воздух остудил его закипающую голову. Гуляющий в кронах деревьев ветер шелестом листвы успокоил нервы. Полная луна, ненароком раскрыв свою наготу и зардевшись стыдливым румянцем, пыталась прикрыться рваным одеялом из надвигающихся туч. Слова песни послышались откуда-то издалека и разлились по всему небу яркой вспышкой молнии в сопровождении раскатов грома, отзвуки которого воздушной волной отразились о землю и ворвались в дом, отбросив человека от окна.
Деньги, лежащие на столе, поднятые порывом ветра, взвились в воздух и кружили вокруг него, опадая на пол, как осенние листья. Он бросился их собирать и только тогда заметил кровавые пятна на полу. Доллары кружились и падали на эти пятна и впитывали в себя их содержимое. Когда пилот, собрав всё, до единой бумажки, вывалил их снова на стол, он заметил, что цвет их поменялся. Они были уже не зелёные, не серые, а кроваво – бурые. Ноги подкосились, и он рухнул в своё кресло. Бутылка, захваченная из машины, лежала у него в кармане, и её содержимое было немедленно выпито. Сигарета, другая, третья, одна за одной легли в пепельницу. Дым, поднявшись кверху, не растворялся в воздухе, а тяжело висел, прилипнув к потолку, покачиваясь от веявшей в окно прохлады.
Сознание пилота прояснялось, стоило только задуматься над своей жизнью, над жизнью других. Над тем, как жил отец, и почему он не смог быть похожим на него. Не смог или не захотел!? На столе лежал ноутбук. Включив его, полазил по всемирной паутине и нашел нужное. Зазвучали звуки аккордеона. Песня «Окрасился месяц багрянцем» ворвалась в его домашний мир также оглушительно и уверенно, как и в его сознание. Взгляд упал на кучу измятых банкнот. Внутри заныло, сдвинулось с места; шелуха, налипшая за последние годы, надтреснула и спала, обнажив его душу, и она, взглянув на происходящую действительность, ужаснулась. Как такое могло случиться? Отчего?
Песня закончилась, и он, поднявшись, стал бесцельно бродить по комнате. От воспоминания о его первом боевом вылете волосы зашевелились на голове.
— Разве для этого ты появился на свет? Какому Богу ты молишься? — услышал он за спиной. В кресле сидел отец, пристально глядя на своего сына.
— Отец! — только и вымолвил пилот, протягивая к нему дрожащие руки.
Слёзы, впервые выкатились у него из глаз, смыв собою пелену бездушия с его сердца. Комната расплылась перед ним, потеряв очертания. Он шагнул к месту, где был родитель и упал на колени.
— Прости, отец! Будь милосердным! Прости …
Кресло опустело, мягкое сидение медленно возвращало свою пышную форму. Сбоку, прислонённое к спинке, стояло старое дедовское ружьё. Пилот всё понял. Он бережно взял их семейную реликвию, нежно провёл ладонью по холодному стальному стволу, взвёл курки. Ружьё, раньше висевшее в кабинете, было всегда заряжено, так повелось ещё при жизни его отца, любившего охоту.
Две черные дыры ствола глянули на него пустыми глазницами девочки. Он содрогнулся, и опустил руки.
— Это, слишком просто…
Подойдя к стене, вернул ружьё на место, не забыв разрядить курки. В столе лежало личное оружие. Удобная рукоять, полированная сталь, приятная тяжесть в руке, придающая беспечную уверенность владельцу. Он всегда с гордым бахвальством и чувством превосходства над другими носил его с собой. Но сейчас другие мысли вызывал пистолет лежавший в столе. Боевое оружие, как предмет защиты чести и достоинства, вызывало в нём отвращение. Чью честь он защищал? Сохранил ли он свою Честь, и достойна ли она защиты? Жизни десятков честных граждан стояли на пути к ответу. Пилот задвинул ящик.
В глаза бросился газетный заголовок, восторженно гласящий о героических подвигах в воздухе. Решительно сгрёб газету, незаметно лежащую на краю стола, и завернул в неё деньги. Осмотрев внимательно комнату и, не найдя ничего необычного, погасив свет, вышел.
В дальней части сада находился ветхий сарай, сохранившийся с той поры, когда стоял ещё старый деревянный дом его родителей вместо этого каменного, двух этажного монстра. Лампочка внутри была тусклой и свету давала не много, впрочем, яркий свет ему и не был нужен. В стоявшем за дверью ведре развёл небольшой огонь и бросил в него свёрток с деньгами. Газета быстро вспыхнула и прогорела, оставив банкноты тлеть. Не удовлетворившись этим, нашел какой-то растворитель, и, плеснув в ведро, вновь поджёг. Стены сарая окрасились багровым цветом пламени. В углу под верстаком в куче хлама откопал старые брезентовые вожжи, которыми когда-то отец обвязывал стог сена, приготовленного на зиму для кроликов, перекинул их через поперечину, потянул, крепки ли. Деревянный табурет устойчиво поставил на земляном полу. Огляделся, как бы прощаясь, и взошел на свой эшафот.
30. 10. 2014 г.
