валяется. Вот ведь силища-то - ошейник разорвала! Где бабка-то, а, Саньк?
- Ба! – крикнул Саня в форточку. – Дядя Валя пришел!
- Чтоб ему повылазило, этому твоему дяде! – донеслось из сарая. – За деньгами, небось, негодник!
- Не знаю! – крикнул Саня. – Иди!
- Щас! Прям бежать разбежалась!
Михеев, слышавший весь диалог с начала до конца, скорбно поджал губы, но продолжал сидеть и даже ноги под табуретку на всякий случай засунул.
- Ты бы чего- нибудь почитать дал, а, Саньк? - вдруг попросил он, и до того эта его просьба была для будущего знаменитого опера неожиданной, что Саня прямо-таки натуральным образом растерялся. Но быстро взял себя в руки, нахмурился и. взглянув на портрет (давать или нет?), вздохнул.
- Вам про чего?
- А про собаку эту есть? – поинтересовался Михеев.
И как же Сане было жалко давать Михееву книгу! Это прямо очень - преочень! Самая, можно сказать, ценная на всей его книжной полке! Он опять, в который уже за сегодня раз, взглянул на портрет, всё понял, еще
раз горестно вздохнул и полез за бессмертным произведением.
- Нате…
Михеев сграбастал книгу своими похожими на совковые лопаты ручищами и, словно дикарь, уставился на обложку.
- Хороший ты парень, Санек, - сказал он и дружелюбно потрепал его по голове. – Книжки читаешь, курносый, серьезный…Был бы ты годов на десять постарше – Тоську бы, язву, за тебя отдал. Ей-бо! И прямо ни в секунду не задумавшись!
- Вот еще… - пробормотал, моментально смутившись, Саня. Михеев, сам того не ведая, наступил всей своей слоноподобной лаптей на его, Санину, тайную мозоль: Тоська, эта легкомысленная девица, Сане очень даже нравилась. Особенно когда выходила на улицу вилять задом в своей обтягивающей «монтане».
- Ты бы в гости как- нибудь зашел, а, Саньк? – окончательно раздобрел Михеев. – Чайку бы тяпнули с баранками, - ты баранки любишь? - про собак поговорили. А собак любишь?
-Ага, - признался Саня. – Коккер- спаниелей.
-Ну и люби! – великодушно разрешил Михеев. – Хоть кокеров, хоть брокеров, хоть этих самых баскервилей! Собаки, Саньк, это самые верные друзья! Они никогда тебе гадостей не сделают! Правильно я говорю, а, Матвеевн?
- Ы-ы-ы… - укоризненно затрясла головой бабка.- Ох, дождесси ты, Валька, ох дождесси! Вспомянешь тогда меня, да поздно будет!
Но денег ему все-таки после недолгого уламывания дала. Глупая ты, бабка, подумал Саня, глупая и слабохарактерная. Ведь ему же это алкогольное «лечение» только начать… И снова пожалел о книге.
И вот ведь какая случилось странность: после этого их разговора Михеев вдруг пить стал все реже и реже, а потом это поганое дело и совсем забросил!
- Участковый приходил,- объяснила это удивительное явление бабка. – Предупредил: если еще хоть раз будет по улице с палкой гоняться, то оформит его в психическую, к алкоголикам. Там утихомирють. Там так утихомирют! Вон, Семка-то Власов там цельный месяц отлежал - сми-и-рнай пришел! И водку больше – ни-ни, ни капли! Сразу выздровел! Только вздрагивать чего-то стал ни с того, ни с сего. Нет, если он тебя заранее видит, издалека, то ничего, стоит спокойно. А если, допустим, сзади к нему подойдешь и, например, свиснешь на ухо или крикнешь чего, то сразу дрожь его прошибает. И сразу слезы на глазах. И трясется весь. Зато не пьёть совсем. Танька сказала – даже воды. Во до чего вылечили!
Может, конечно, и в участковом было дело, но Саня считал, что и великий Конан Дойль к этому чудесному перевоплощению свою гениальную
руку приложил. Тем более (Тоська сама рассказывала), что Михеев все приключения знаменитого сыщика перечитал и даже в библиотеку, куда сроду не показывался, записался – нет ли и там еще чего непрочитанного?
Он задумчиво взглянул на портрет, и артист Ливанов, угадав методом дедукции его мысли, одобрительно качнул своей гениальной головой…
