Последняя осень

Он привалился к стене вагона, и под мерный перестук колес временами впадал в забытье. Короткие сны были тяжелыми… Он вздрагивал и просыпался, инстинктивно втягивая голову в плечи: сейчас начнется!.. Но ничего не начиналось. Он сидел в полупустом вагоне электрички, вагон мерно покачивался на стыках, и за окном проплывали волшебные, неземной красоты осенние картины. Бесчисленные, сменяемые друг друга уходящие за горизонт лесистые холмы блистали всеми цветами радуги. Были тут и зеленые ели, и рыжие березы, и медно-красные клены… И над всем этим великолепием плыли редкие белые облака. Белые кораблики, - подумал он, грустно улыбнувшись. Эту песню очень любила Марина, словно предчувствовала долгую разлуку.

Он радостно вздохнул и машинально ощупал внутренний карман. Документ, свернутый в плоскую трубку, был на месте. Он осторожно оглянулся по стонам, но немногочисленным пассажирам не было  до нег никакого дела. Кто дремал, привалившись к стене, кто озабоченно нахмурив лоб, что-то читал, кто вполголоса о чем-то говорил, и до него доносилось лишь чуть слышное «бу-бу-бу».

Достал бумаги, развернул и в который уже раз принялся перечитывать. Это было решение Верховного Суда, эта бумага дала ему свободу!.. В сотый раз перечитал определение: «… дело прекратить за отсутствием состава преступления, освободить… немедленно», - и радостно огляделся вокруг. Он свободен! Два с половиной года… два с половиной года унижений, страха и рвущей на части душу тоски остались позади. Грохот кирзовых сапог на построении, лязг железных калиток в «локалках», насмешливые взгляды, сальные, похабные шутки… И белые облака, плывущие туда, где осталась жизнь… Белые кораблики…

Поезд незаметно подошел к платформе и остановился. Послышалось шипенье сжатого воздуха, и двери распахнулись. Пассажиры потянулись к выходу, побежали по платформе, надеясь успеть кто на автобус, кто – пересесть на «подкидыш»-поезд.

Он вышел на платформу и невольно зажмурился. Скупое осеннее солнце светило не очень ярко, а ему казалось оно ослепительным. И воздух… такой пьянящий, сразу вскружил голову. Он побрел через площадь, в сквер, на улицу. Все так до боли знакомо, и все такое чужое, непривычное. Как будто в другой мир попал, и в нем, в этом мире, нет ему места.


— Саша? — услышал он неуверенный женский возглас, и резко обернулся. Женщина средних лет, в короткой, отороченной искусственным мехом куртке, в высоких сапогах, вопросительно смотрела на него.  — Ты откуда?.. Тебя выпустили?

— Выпустили… — неуверенно ответил он, и тут же узнал эту женщину. Мама Марины. — Выпустили, — повторил он более уверенно, ему показалось, она сомневается, — выпустили. Верховный Суд освободил. Я – не виновен!

— Ну и славно! Ну – и слава богу. Рада за тебя… Поздравляю.

Ему показалось, что прозвучало это не совсем искренне. Она не столько радовалась, подумал он, сколько чувствовала за собой вину… хотя, какая может быть вина? Она – мать, ну, и значит, права… Где-то эти слова уже он встречал, кажется, в каком-то романе. Вот дожил: цитатами стал думать!

Они оба неожиданно замолчали. Говорить было не о чем, но и молчать становилось все более тягостно, и оба мучительно искали тему для разговора. Она (он видел это) боялась, что он начнет спрашивать про Марину, а он боялся спросить, а еще больше боялся, что она сама начнет рассказывать. Кто знает, что его ждет.

— Куда ты теперь? — спросила она, не особо надеясь на ответ, и не особо-то и ожидая ответа. Так, лишь бы не молчать. Он пожал плечами. Куда?.. Разве мог он сказать, что единственное место в этом городе, на этом свете, это там, где она, Марина. И ехал он сюда, не ехал – летел, как на крыльях, с одной-единственной мыслью, с одним желанием: увидеть ее.

Снова повисло тягостное молчание. Наконец, мама Марины заторопилась, засобиралась и, сославшись на дела, ушла, пожелав на прощанье удачи. Александр, оставшись один, долго стоял и смотре ей вслед, затем повернулся и решительно зашагал к дому Марины. В конце концов, чего ему бояться! Он ни в чем перед ней не виноват, осудили его незаконно, по навету, вот, в кармане решение Верховного…

Долго стоял у двери, не решаясь нажать на кнопку звонка, а мимо ходили соседи и смотрели на него с ухмылками, со значением. Он решительно надавил на звонок и отступил от двери, словно боясь чего-то. Загремели замки, боже, как же оглушительно громко они гремели, словно запоры на тюремных дверях! – и дверь распахнулась. На пороге стояла Марина, и Александр невольно отметил, как она похорошела.

— Ты? — удивленно и одновременно испуганно воскликнула Марина
— Я… — глупо подтвердил Александр, чувствуя, как заливается краской лицо.
— Ты сбежал? — перешла на шепот Марина, и глаза ее округлились.
— Ага, сбежал… Отпустили. Насовсем. Не виновен я, понимаешь… Вот… — он полез в карман, запутался, с трудом отыскал бумагу из Верховного Суда и протянул Марине. — Вот! Освобожден за отсутствием состава…
— Освобожден… — повторила Марина, не притронувшись к бумаге, — освобожден…

Она не успела договорить, в глубине квартиры послышался детский плач, и она мгновенно исчезла, оставив ошарашенного Александра в одиночестве. Затем, вышла из комнаты, держа на руках ребенка, смутилась и на мгновенье опустила глаза, но потом решительно подняла голову и дерзко взглянула  на него, словно желая сказать: ну, смотри, вот она я – какая!





Он не помнил, что сказал ей, как вышел из ее дома, простился ли, или молча ушел. Шел по улице, ничего не видя вокруг и ничего не слыша, и чувствовал, что теряет последние силы. Машинально зашел в сквер и тяжело опустился на первую скамейку, и тут силы оставили его. Сидел, и молчал, вперив невидящий взор куда-то вдаль, сквозь поредевшие кроны деревьев, и ни о чем не думал. А над ним в прозрачном, озябшем осеннем небе все так же неспешно плыли белые облака… Белые кораблики…