пролетавшая мимо бабочка, и он тут же заковылял следом за ней.
- Совсем ещё несмышлёныш, - улыбнулся хозяин, как бы оправдываясь. – Всего-то полтора месяца ему.
- Судя по хватке, хороший сторож будет, - ответил Виталий.
- Да у нас тут и сторожить-то не от кого, - отмахнулся старик. – Ты присаживайся, в ногах правды нет. Может, молочка с мёдом?
- Спасибо, лучше потом… я сейчас в растерянности, не знаю, что и думать…
Виталий шагнул к скамейке и, опустившись на неё, с надеждой поглядел на старика.
- Где я?
- Это долго объяснять, но поверь – место хорошее, сам убедишься. А не понравится, что ж… уйти всегда можно.
Художник неуверенно пожал плечами и поинтересовался:
- Как вас зовут?
- Вообще-то Филимон Гордеевич, хотя все меня попросту кличут дед Филя…
- А фамилия?
Виталий подумал, что, может быть, фамилия напомнит ему о чём-то, что он позабыл. Но старик только рукой махнул.
- Нет у меня фамилии.
- То есть, как? – изумился художник. – У всех есть.
- А у меня нету, да и не было никогда. Она мне ни к чему. Ну, это ты чуток погодя поймёшь…
Виталий открыл, было, рот, собираясь что-то сказать, но дед Филя решительно остановил его:
- Вижу, у тебя вопросов полон рот. Но пока моего медку не отведаешь с молочком, больше ничего не скажу. Посиди чуток, я сейчас принесу…
Старик направился к дому, а Виталий от нечего делать откинулся на спинку скамейки и принялся осматриваться по сторонам.
День был тёплым, безветренным. Солнце сияло ярко. Но орех своей тенью бережно накрывал гостя. Щенок весело носился по двору за бабочкой, которая, словно поддразнивая его, порхала над самой землёй и каждый раз ускользала от шалуна в самый последний момент. В саду возле ульев озабоченно гудели пчёлы, а с улицы доносилось жизнерадостное чириканье воробьёв, купающихся в пыли. Где-то вдалеке хрипло прогорланил петух – ему тут же ответил другой.
Виталию показалось, что он различил голоса людей, о чём-то переговаривающихся дальше по улице. Он прислушался, но в этот момент прямо над ним раздалось хлопанье крыльев и громкое карканье. От неожиданности Виталий вздрогнул и вскочил, задрав голову.
На толстой ореховой ветке, низко нависающей над скамейкой, переступая с лапы на лапу, умащивался большой иссиня-чёрный ворон. Скосив голову набок, он пристально поглядел на художника, открыл большущий клюв и снова каркнул.
- Кузьма, не балуй! – раздался строгий окрик.
От дома возвращался Филимон Гордеевич, неся деревянный разнос, накрытый белым полотенцем. Опустив его на стол, старик погрозил пальцем ворону, который тотчас отвернул голову в сторону, словно он здесь был ни при чём.
- Не обращай на него внимания, - обратился дед к Виталию. – Кузя у нас дружелюбный, только на новичков любит страху нагнать для порядку. Ты ещё с ним подружишься… а теперь мой руки и к столу. Рукомойник и полотенце вон там…
Старик указал в сторону дощатой выгородки в углу двора.
Виталий беспрекословно отправился в указанном направлении. Здесь обнаружился старенький умывальник, мыло на полочке, полотенце и треснувшее зеркальце, закреплённое на стенке выгородки. Вымыв руки и ополоснув лицо, Виталий вытерся и заглянул в зеркало, встретившись взглядом с собственным растерянным отражением.
Зашелестели крылья, и на выгородку опустился Кузьма, с любопытством наблюдая за человеком. Не удержавшись, Виталий подмигнул ему. Ворон удивлённо моргнул, издав какой-то неопределённый звук, а затем снова перелетел на ветку ореха, опередив художника.
- Ну вот, признал он тебя, значит, больше кричать не будет, - удовлетворённо произнёс дед Филя.
Он снял полотенце и указал на угощение. На столе стояла большая чашка, стеклянная банка молока, керамический горшочек с мёдом, узкая деревянная ложка и четверть пышного белого каравая.
Виталий почувствовал аромат свежего хлеба и неожиданно ощутил, что проголодался. Он сел на скамью и потянулся к хлебу.
- Давай, не робей, - подбодрил его старик, наливая молоко в чашку. – Ты у себя там такого настоящего и не пробовал, поди…
Виталий отпил несколько глотков молока и, полив кусок хлеба мёдом, с наслаждением откусил. Одобрительно кивнув, старик отломил от каравая небольшой кусочек и протянул его на ладони ворону.
Кузя вытянул шею и с удовольствием цапнул хлеб. Запрокинув голову, он в несколько приёмов проглотил его и с надеждой посмотрел на Филимона Гордеевича. Но тот твёрдо произнёс:
- Хватит пока, а то разжиреешь и летать не сможешь…
Ворон обиженно каркнул и, снявшись с ветки, полетел вдоль улицы.
Виталий проводил его взглядом, затем вопросительно посмотрел на старика, не зная, с чего начать. Но тот сам опередил его.
- Вижу, невтерпёж тебе. Ну, так ладно, ты жуй да слушай...
Дед Филя на минуту замолк, словно собираясь с мыслями, а затем начал рассказывать. И чем дольше он говорил, тем больше изумлялся Виталий. Он даже и про молоко с мёдом забыл, хотя, признаться, очень любил и то, и другое.
- Стало быть, долина эта необычная, можно сказать зачарованная, - рассказывал старик. – Только создана она не какими-нибудь чародеями-кудесниками, а людьми… вот такими же, как и ты. Но она не рукотворная, а созданная силой мысли. Сюда так просто не попадёшь, и не каждому открывается заветная тропка. Да ещё и не каждый осмелится по этой тропе пройти…
- Я не понимаю, - не удержался Виталий. – Это какое-то другое измерение?
- Какое-такое измерение?! – нахмурился старик. – Я ж говорю: силой людского воображения создана эта долина.
- Всё равно, ничего не понимаю. То ли я сплю, то ли с ума схожу помаленьку… силой воображения ничего создать невозможно, разве что какую-нибудь иллюзорную фантазию.
- Ты, Виталий Степаныч, мудрёными словами не больно-то разбрасывайся, а то ведь я и не пойму, о чём это ты.
Художник взъерошил волосы на голове, словно пытаясь упорядочить мысли, а затем беспомощно развёл руками.
- Да я и не умничаю. Просто хотел сказать, что того, что сейчас происходит, быть не может никак, - признался он. – Всё должно объясняться с точки зрения науки, иначе это просто сказки. Ну, вот хоть убейте меня, не верю... не знаю…
Дед Филя снисходительно усмехнулся и сказал:
- Ну, тогда я к пчёлам, чтоб время зря не терять, а когда определишься – верить или нет, тогда и поговорим.
Он собрался уж, было, идти к ульям, но Виталий остановил его.
- Филимон Гордеевич, не сердитесь на меня, - попросил он. – Я растерян и не знаю, что и думать…
- Кто сказал, что я сержусь? – улыбнулся старик. – Просто не люблю время попусту тратить. А то, что ты растерялся, не удивительно. Поперву все так…
- Кто все?
- Постепенно разберёшься. А пока давай-ка я тебя на постой определю – не век же тебе у меня на подворье сиднем сидеть.
Он снял плетёную корзинку, висевшую на обломанной ветке, сноровисто сгрузил в неё мёд, молоко и хлеб, накрыл всё это полотенцем и, приглашающе махнув рукой, направился к калитке.
Виталий безропотно последовал за ним. Лопоухий щенок увязался, было, следом, но старик строго цыкнул и закрыл калитку перед самым его носом.
Прямую улицу устилали ровные плиты. По бокам стояли чистые ухоженные домики. С одной стороны они были похожи друг на друга, а с другой – в каждом из них ощущалась какая-то скрытая индивидуальность.
Проходя мимо одного из дворов, Виталий обратил внимание на пожилого мужчину, расположившегося в кресле-качалке под соломенным навесом. Его седые волосы были стянуты шнурком на затылке. Аккуратно стриженные усы с бородкой обрамляли плотно сжатые губы. Ритмично помахивая карандашом, словно дирижируя, он внимательно всматривался в раскрытый альбом, лежащий у него на коленях. Этот мужчина кого-то очень сильно напоминал, но Виталий никак не мог вспомнить, кого же именно.
Словно почувствовав любопытствующий взгляд, седой повернул голову в сторону проходивших, чуть улыбнулся и помахал рукой.
- Привет, Фил, это новичок? – слегка прищурившись, поинтересовался мужчина.
- Да, только что прибыл, - откликнулся дед Филя. – А как у тебя успехи, Джонни? Заканчиваешь свою симфонию?
- Вроде бы, да.
- Значит, скоро отбываешь?
- Похоже на то… но я к тебе забегу попрощаться.
- Договорились, буду ждать.
Дед Филя, взмахнул рукой и пошёл дальше. Шагая за ним, Виталий усиленно пытался вспомнить, откуда ему знакомо лицо седого. Невероятная догадка молнией сверкнула в голове. От неожиданности он даже остановился, словно налетел на препятствие.
- Ты чего? – удивился старик, тоже останавливаясь.
- Послушайте, а это случайно не Джон Лорд? – несмело предположил художник.
- Он. Ну и что?
- Но ведь… он же умер...
Старик добродушно отмахнулся:
- Это там. Да и то не совсем так, как ты думаешь. Идём, я тебя устрою, а там уже постепенно во всём разберёшься.
- Погодите, но ведь он говорил по-русски, я же сам слышал.
- А здесь все говорят по-русски. Вернее, каждый думает, что все говорят на его родном языке, а на самом деле это общий универсальный язык. Потом поймёшь…
Высокий дом с большими окнами, к которому дед Филя привёл Виталия, стоял почти на другом конце улицы. Во дворе было чисто. На клумбах красовались разноцветные хризантемы, плотные желтовато-коричневые бархатцы и белые розы с бледным кремовым отливом. А возле входной двери вскипала розоватыми шапками пышная гортензия.
Старик толкнул дверь и вошёл внутрь. Виталий последовал за ним.
Здесь царил свет, благодаря большим окнам, выходящим на две стороны. Комната была обставлена простой, но добротной мебелью. По краям противоположной стены находились две двери.
- Там спальня и ещё одна комната, - сказал дед Филя и, неожиданно подмигнув, добавил: - Думаю, она тебе понравится.
- А кто хозяин этого дома? – спросил художник.
- Теперь ты. Располагайся, а я вечерком к тебе заскочу.
Виталий открыл, было, рот, намереваясь ещё что-то спросить, но старик уже вышел.
Оставшись один, художник ещё раз оглядел комнату, удивляясь, как здесь всё хорошо устроено, словно он сам это продумал. За левой дверью, по словам Филимона Гордеевича, должна была находиться спальня – с этим было понятно. Поэтому Виталий подошёл к правой двери и с любопытством открыл её.
Одного взгляда хватило, чтобы понять, что это мастерская-студия художника. У левой внутренней стены стояли несколько мольбертов разной величины и конструкции. На многочисленных полках широкого открытого шкафа выстроились баночки и тюбики с художественными красками. Керамические вазы ершились кистями всевозможных размеров. У дальней стены располагался специальный стеллаж для сушки картин, а рядом с ним множество чистых холстов на подрамниках.
Правая стена, чуть наклоненная внутрь комнаты, состояла из трёх широких окон, благодаря которым студия была отлично освещена. А справа от двери у стены стоял мягкий уютный диван, на котором можно было при желании даже прилечь отдохнуть.
Виталий с восторгом вертел головой по сторонам. О такой студии он мог только мечтать. Там, дома его художественная мастерская ютилась в маленькой кладовой, больше всего напоминающей колодец, с крошечным оконцем почти под самым потолком. И в этот миг он понял, что никогда не вернётся обратно к вечно недовольной жене, к серым унылым будням, к полунищему существованию и неопределённому будущему. Здесь он мог спокойно заниматься
