Ночь перед Рождеством.

Sammy
Ночь перед Рождеством.
Вовочка целый вечер слонялся без дела, всё раздумывая над тем, чем бы заняться, как позабавиться?.. Наконец, в голову пришла не ахти какая, но всё же идейка. Вытащив из под матраса складной отцовский нож, что тот подарил ему этим летом, он вышел из своей комнаты, и с озадаченным лицом спустился в погреб. Достав из под вороха старых накидок, самую большую, слегка сморщившуюся тыкву, он удовлетворённо кивнул головой, мол, сойдёт для дела. Вернувшись к себе, некоторое время Вовочка трепетно, но, аккуратно творил свой шедевр с помощью ножа. Наконец, через полчаса, удовлетворённо улыбнувшись и прихлопнув в ладоши, тот накинул телогрейку, шапку, натянул сапоги и выскочил во двор, направившись прямиком к старому сараю. Там, из двух палок Вовочка соорудил крестовину, натянув на неё старую, ободранную фуфайку, перепачканную красной каской, а поверх насадил жутковатую, тыквенную голову, его собственный рукотворный шедевр. Реквизит был готов, жертва выбрана. Ей должна была стать, набожная, суеверная, и ну просто до жути вредная соседка, старушка Аглофена. Ох и немало же она крови попила у Вовочки, благодаря своему беспочвенному стукачеству. Ну, теперь расплата близка.  - Время бить в колокола Аглофенушка! – подумал про себя Вовочка, пару раз хихикнув, и направляясь к её дому. Суеверия старушки и её набожность, должны были сыграть на руку мальчугану.
    Подобравшись вплотную к дому старушки, засев перед окном её спальни, он выждал момента, пока старушка хорошенько прикорнёт. Затем, Вовочка достал свечу, вставил её в тыкву и зажёг, надёжно закрепив внутри. Чучело преобразилось при тусклом, зловещем свечении, приобретя воистину демоническое, потустороннее, жутковатое очертание. А дальше, в окошко прилетело грозное тук-тук.
    Аглофена, слегка приоткрыла глаза, доставая из-под подушки коробку с окулярами, вынув их из футляра, рассеянно водрузив на переносицу. На мгновение, воцарилась невообразимая тишина. Аглофена трясущимися  от страха старческими ручонками, сняла очки, нервно став их протирать краешком одеяла. Когда очки, снова оказались на переносице, на теле появилось ещё, нечто потустороннее, в виде мурашек. Аглофена же почувствовала, как волосы на её голове слегка приподнимаются, натягивая цветастый расписной платок, с которым та почти никогда не расставалась. Ещё секунда, и бабулька, полностью скрылась под одеялом, подняв к верху зад, который периодически подрагивал. На этот бугор, Вовочка глядел уже несколько минут, картина становилась невероятно скучной и нудной. Поэтому мальчуган решил добавить немножко оживления, достав из под снега старое ведро, он с душой побарабанил по нему палкой, при этом, пронзительно взвыв, и интенсивно пошкрабав по стене. Действо возымело успех. Бабулька затряслась под одеялом сильнее, а после воя, подпрыгнув, вовсе скатилась кубарем, с кровати, распластавшись на полу. Очки её остались где-то под одеялом, но, они ей были вовсе не нужны для того, чтобы разглядеть обезумевшего беса, скачущего под её окном в кроваво огненной мантии с горящими огнём глазами.
-   Свят, свят! – взревела она, стукаясь лбом о пол и зачитывая «Отче наш». – Уходи прочь с моего двора, нечистая! – Ох, господи ж, боже ш мой, да что такое творится то, ужо черти с бесами свободно разгуливают по земле русской. Ох, господи ж, боже ш мой, да в чём же я перед тобой провинилась, что сотворила, неужто за мной пришла нечистая, за моей душой бессмертный, это за что ж такое наказание?!.. – взмолилась она, снова ударившись лбом о пол. Вовочка тем временем похихикивал под окном, продолжая мотылять чучелом из стороны в сторону. В этот момент в его голову, словно вихрь, влетела ещё одна идея.
-   Да нечестивая бабка, Оглафена, это я бес бесовской со слугами своими пришёл, забрать тебя в царство своё, за проделки твои гадские! – взвыл Вовочка, поднося ведро к лицу.
-   Ой, ой. Батюшка бес, да что ж я сотворила-то такого, за что ж меня в ад то?
-   А это ты сама подумай Аглофена!  Кто у Семён Семёныча, коромысло стащил со двора этой весной?!
-   Да это ж я, дык оно, так это, лежало же, неаккуратно положено. Я думаю, ой не дай бог, кто мимо чужой пройдёт, подберёт, и плакало коромысло Семёныча. А я подберу, на сохранение положу, да и верну как Семёныча увижу. Ну, позабыла вернуть старая, что с меня взять?..
-   Хорошо. А у детишек, Сафроновых, кто мешочек конфет отобрал и втихаря съел? А деткам сказала, что сладкое есть вредно, зубки выпадут.
-   Ох, всевидящий. Я же о здоровье деток заботилась, весь удар по печени и по зубкам на себя взяла.
-   Эх, старая, старая грешница! А на соседского мальчонку Вовочку, кто постоянно доносы неправдоподобные родителям строчит?!..
-   Дык, я ж батюшка о его воспитании заботилась, чтоб не вырос хулиганом, чтобы воспитывали его правильно.
-   Так значит! В чужи глаза смотрим, а в своём бревна не видим? Ну, что ж пришло время Аглофена, нам за твоё воспитание взяться. Эй чертяки, подливайте масло на сковороду, неправедная Аглофена к нам на тышчу лет бока жарить идёт. Собирай бабуля котомки и сухари, будешь в масло обмакивать и хрустеть сухариками, чтоб не скучно было!..
-   Вай, вай, батюшка не губи, дай мне шанс ещё. Вай, всё исправлю, всё сделаю! – взревела она, доставая сухари из под матраса и нервно начав их грызть.
    Этого зрелища Вовочка не выдержал, громко рассмеявшись, уносясь вместе с чучелом со двора старухи.
    Наутро, чуть только рассвело, раздался стук в дверь дома, где жил Вовочка с родителями. На пороге стояла Аглофена, с распухшими от бессонной ночи глазами. Вовочка, заслышав её голос, протёр глаза, вскочил на ноги, слезая с кровати, прислоняя ухо к двери.
-   Вы ужо простите меня, за наговоры на сыночка вашего, это я не со зла. Старость не радость, поймите меня. Вот конфет вам мешочек принесла, да пирог спекла, чтобы не серчали на меня.
-   Что с вами, Аглофена, с чего такая щедрость? Иль случилось что? – спросила в недоумении мать.
-   Ох, случилось родная моя, случилось! Сегодня всю ночь за проказы мои, черти у меня под окном песни пели, да в пляс пускались. А самый старшой из них, мне и говорит: Всё Аглофена, собирай манатки, забираю тебя в ад, на тышчу лет обжарки, бока твои пропекать будем!..
    Тут Вовка опять не выдержал, и, прыгнув на кровать, схватившись за живот, так звонко и громко засмеялся, что Аглофена заслышав знакомый дьявольский смех, крестясь и падая, что было мочи, рванула от их дома к своему. Оставив на пороге недоумевающих и почёсывающих от удивления затылки родителей, которые напоследок, перед тем как войти внутрь, покрутили пальцем у виска, смотря ей вслед и вспоминая выпученные, помутившиеся от ужаса и страха глаза старухи.