а когда появилась Вера, стал он выглядеть рядом с ней и вовсе сумрачным. Правда, подвыпив, он, что называется, ослабил ремни, но «помолодел» не намного.
Вера, разумеется, сделалась центром внимания, а потом и душой компании – кроме обаяния, у нее был, и это несомненно, ум.
С Виктором она общалась не больше, чем с Бурцевым, а вот с мужем почти нет. От этого наблюдения к сердцу Мельникова подступила маленькая глупая радость, не прожившая и секунды, - мало ли супруги ссорятся… он-то тут при чем?
Да, впереди внезапную влюбленность Мельникова ожидало безнадежное одиночество, что было ясно, как белый день, или, точнее, как светлая ночь, в начале которой они с Бурцевым покидали дом супругов Зуевых.
***
Не хотелось Виктору Павловичу вспоминать молодость: она, как любое богатство, была прожита - остался лишь скудный достаток для существования, а жалеть о растраченных драгоценностях, - только душу бередить.
Мельников поразился: никогда прежде такие жестокие мысли не приходили ему в голову!
А Вера ведь и была одной из тех драгоценностей!
Он отложил в сторону марки, взволновано прошелся по комнате. Взяв первый попавшийся на книжной полке томик, попытался читать.
«… Спрятавшись за скалой, Левион наблюдает за ним. Енок приближается к тому месту, где скрылся Левион, но он так поглощён собой, что ничего не замечает вокруг…»
«Что за ерунда? – подумал Мельников. – Как можно кого-то заметить, если он от тебя спрятался и ты об этом даже не знаешь?!» И продолжил с нарастающим раздражением:
«Может быть, он почувствовал, что его недруг тут и идет к нему? (Не сразу и поймешь, что это мысль Левиона.) Когда Енок был уже почти рядом с Левионом, у того вырывается крик. (И режет слух, как это смешение прошедшего времени с настоящим.) Енок резко останавливается. Он поражен, смущенно улыбается: «Тут вот случился пожар, вот несчастье-то какое». (Странное поведение для человека на пожаре.)
Виктор Павлович захлопнул книжку. Нет, это не текст его раздражал, повесть нобелевского лауреата Кнута Гамсуна «Мечтатели» была здесь ни при чем, это его оставлял покой, уходило душевное равновесие.
Вот так - ни с того ни с сего, из-за случайной встречи, из-за марки!
Мельников потянулся к мобильнику и вызвал на экран номер Бурцева (они дружили до сих пор!), но в следующую секунду сбросил его. Он представил себе Сашкино лицо – наверно, таким же станет, как тогда…
***
- А давай Зуева навестим, - предложил Мельников спустя неделю после того визита.
Лицо Бурцева выразило понимание и сострадание, а сдержанная улыбка как бы сказала: да чего уж там, не таись!
- Ну да, - признался Мельников, - мне Вера понравилась…
- Дружище, но она же замужем. А Колька, хоть и зануда, не самый плохой человек.
- И что мне делать?
- Отвянь. Баб что ли мало?
Правильно все сказал. Только Виктор ничего поделать с собой не мог.
Во дворе Вериного дома он нашел скамейку, с которой было очень удобно наблюдать, поскольку находилась она за кустами сирени и сидевший там оставался незамеченным для прохожих.
Веру Мельников увидел сразу. Когда она вошла во двор, солнечный луч упал ей на волосы и, пробежав золотым по золотому, отразился на них переливом. Он, конечно, еще и ослепил Веру, которая улыбнулась и встала, подняв к небу лицо. Потом пошла.
Она подходила ближе и ближе, цокая каблучками, легкая, длинноногая, а у Мельникова все не хватало смелости выйти ей навстречу.
«Хватит тянуть, пора!» – наконец-то, решился он. «Курица – не птица, Польша – не заграница, прапорщик – не офицер», - будто бы перед экзаменом, мысленно произнес Мельников эту явно дореволюционную поговорку и шагнул из своего укрытия.
- Привет… - возник он у нее на пути.
Вера опешила.
- Привет…
В ее затихших глазах некоторое время читалось неузнавание, а потом они ожили, на губах появилась улыбка.
- Витя… Ты как здесь?
От приземлившейся на ее щеку ямочки у Мельникова слабо заболело сердце…
Но надо было что-то отвечать. И хотя во время сидения за кустами сирени Мельников придумал множество вариантов, выбрал он не входившую в их число правду.
- А я к тебе приехал.
- Что-то случилось?
- Ты мне нравишься.
Вера перестала улыбаться, отступила на шаг. У нее слегка порозовело лицо и опустился взгляд. Помолчав, она сказала:
- Не нужно, Витя… Я замужем и люблю своего мужа.
Почему-то после этих слов с Мельникова окончательно сошла робость.
- Люби себе и дальше, никто на ваш брак не покушается. Не кретин же я, хоть, наверно, на него и похож. Я только взглянуть на тебя приехал. Не могу теперь без этого - такая вот байда…
- Такая что? – не сдержала удивления Вера.
- Байда. Фигня, значит.
- А… И что дальше?
- Ничего. Живи себе, как и жила. Только не удивляйся, если вдруг меня увидишь. Я к тебе подходить не буду.
У Веры в глазах отражались растерянность, недоумение.
- Ладно, - наконец, сказала она. - Пока.
Но, отойдя на шаг, обернулась:
- Вить, это как-то совсем по-детски… Ну, глупо же…
- Мои проблемы…
Вера пожала плечами и направилась к своему подъезду.
***
Мельников вернул мобильник на место. Конечно же, дело не в том, каким станет у Бурцева лицо – тем более что он этого не увидит, а в том, что он толком не знает, о чем его спросить. Знает только, что о Зуеве и Вере, но что? А, главное, на любой вопрос Сашка, скорее всего, ответит: «Не знаю!».
И правда, что-то не припомнит Мельников, чтобы за столько лет Бурцев хоть раз обмолвился о своем однокласснике или о его жене. А самому Мельникову много ли известно о тех, с кем он учился в школе? Вон, если б не марки, о некоторых из них он и не вспомнил бы вообще.
«Нет, не надо старое ворошить!» - решительно заключил Виктор Павлович и, вроде бы успокоившись, начал укладываться спать.
Два дня прошли, как обычно, – спокойно, размерено. А на третий, утром Виктор Павлович испытал беспокойство, причина которого скоро нашлась: сегодня ему предстояло посетить бассейн и, возможно, встретиться с Зуевым.
Встречи этой Мельников не хотел, потому что воспоминания о Вере, а их-то и вызывал ее бывший муж, нарушали его душевный покой. Почему так - он не знал: Вера ведь не была единственно любимой им женщиной.
А с другой стороны, глупо же отменять поход в бассейн! Что, ему туда теперь вообще не ходить? Просто надо взять себя в руки!
Виктор Павлович напрасно волновался – Зуев не пришел. Встретил он его только через неделю. Николай снова рассекал неспешно воды бассейна, а рядом плыла его жена – и оба, как и прежде, сверкали черными очками.
И ничего Виктор Павлович тогда ровным счетом не испытал.
Нахлынуло вечером. Внезапно возникло ощущение страшной утраты - роковой, нелепой. Ощущение было таким, будто утрата эта произошла буквально утром.
В общем-то это была даже не утрата – это было горе, от которого начал рушиться прекрасный мир Виктора Павловича.
«Живу, как паразит, в свое удовольствие… Кофе по утрам пью, на Почтамт за марками хожу… с такими же бездельниками… И никому не нужен, даже собственному сыну. А ведь все могло быть по-другому…».
Мельников повалился на кровать, накрыл голову подушкой, и сами собой поплыли воспоминания.
***
Он продолжал вечерами посещать скамейку, сидеть там до появления Веры. Как и обещал, к ней он не подходил, а она, замечая его, всегда отводила глаза. Много раз провожал он взглядом и Николая, шествовавшего от подъезда или в подъезд, - всегда один. И хорошо, что без Веры. Увидеть их вместе было бы для Мельникова невыносимо. Впрочем, он понимал, что в его положении что-либо принимать или нет – абсурдно.
Однажды Виктор задержался на скамейке дольше обычного. Вера была уже дома, а Зуев недавно проследовал не очень твердой походкой в свой подъезд.
Был вечер бабьего лета, вокруг - тишина и угасающий свет. Мельников засмотрелся, как таяло небо и проступала лежавшая под ним чернота.
Вдруг со спины его освежило легким ветерком, и в следующую секунду он увидел перед собой… Веру. Виктор даже не встал со скамейки от растерянности.
- Не ожидал? - улыбнулась она, но Мельников заметил, что глаза ее не сияют, как прежде, а влажно мерцают печалью.
После паузы он кашлянул и, наконец, ответил:
- Вообще-то ожидал.
- В самом деле?
Вера села рядом.
- Конечно, - начал Виктор, удивляясь тому, что нужные слова стали легко приходить на ум. - Всякой женщине, в том числе и замужней, лестно быть предметом чьей-то влюбленности (прямо, как по писанному говорю!), и она рано или поздно проявит к своему поклоннику интерес. Именно интерес, самое обыкновенное любопытство (ну и несет же меня!), а вот ответит взаимностью далеко не всегда… Но в нашем случае я на нее бессовестно рассчитываю.
- Действительно, бессовестно, - сказала Вера, забирая руку, которую Виктор уже успел накрыть своей ладонью. – Хотя, по большому счету, ты прав… Откуда такое знание женской психологии? Что, богатый жизненный опыт?
Мельников, шутя, согласился:
- Да, я расчетлив и циничен.
Вера укоризненно покачала головой, но ее недавно печальные глаза теперь улыбались.
- И долго ты будешь приходить?
- Пока не добьюсь тебя…
- Наглый же ты…
- Пойми, выхода у тебя нет.
- Почему же?
- Впереди зима, морозы, а иммунитет у меня ни к черту. В общем, прогноз неутешительный: воспаление легких и, как следствие, смерть. Ты сможешь с этим жить?
- Во-первых, воспаление легких сейчас успешно лечат, - включилась в ироничные рассуждения Вера, - во-вторых, закаляйся, а, в-третьих, зачем ты мне такой хилый нужен.
- Вот-вот, хилый, незакаленный, с воспалением легких – а где сострадание? Совесть где?
Вера с восхищением смотрела на него.
- Надо же так все обернуть?!
- Да, Вера, времени у тебя немного, - подытожил Виктор. - Осень я, положим, протяну, а дальше конец…
И правда: все решилось еще до зимы.
***
Виктор Павлович так и уснул с головой под подушкой. Проснулся посреди ночи от духоты, наславшей кошмар: Зуев с нынешней своей женой топили его в бассейне. Освободившись от жаркого подушечного плена, он тут же угодил в сон без сновидений и очнулся от него только поздним утром.
Кофе пить не хотелось. И вообще ничего не хотелось.
Виктор Павлович позвонил Бурцеву.
- Я перезвоню, - строго ответил тот, - у меня совещание.
«Ну да, блин, он же не пенс какой-то, он же делом занят!»
Через полчаса Бурцев перезвонил.
- Витя, у меня мало времени…
- Ничего, Саня, передохни немного, тебе вообще на пенсию пора.
- Не все еще высоты взяты! Ты чего хотел?
- Я тут в бассейне Зуева встретил.
- Кого?
- Ну, одноклассника твоего.
- А… был такой.
- Ты про него что-нибудь знаешь?
Бурцев затих.
- А ты, Витя, - после паузы сказал он бархатным голосом, - не про него спросить хочешь. Ты про Веру хочешь узнать.
Мельников представил, как Бурцев с проницательным прищуром смотрит сейчас на свою перьевую ручку, заправленную, конечно же, зелеными чернилами, и вертит ее в руках. «Сукин кот, у него даже голос подобрел».
- А хоть бы и так.
- Увы, мне ничего про Веру неизвестно. Ну, разумеется, кроме того, что у тебя сто лет назад был с нею роман и вы спалили на моей даче сарайку.
- Всё-то ты помнишь, дружище. Ладно, передохнул и будет, пора работать. Пока.
«И никто ему сарайку не палил. Да и сарайки никакой не было!»
***
В том, что Вера уступила Виктору, главную роль сыграл вовсе не он сам, то есть не его настойчивость, а разлад в
