юные ленинцы были в те времена непременными атрибутами комсомольских горкомов, потому что до более серьёзных дел более партийные товарищи их не допускали). Он имел тонкие, капризно и требовательно изогнутые губы, хищный подбородок, откормленные щёки и пронзительный взгляд. Сразу чувствовалось, что это был опытный идеологический боец, проверенный не одним застольем надёжный товарищ. На таких всегда можно положиться. Они обязательно никогда не подведут, и на завтрашней утренней летучке честно расскажут всё как было, всё доложат подробнейшим образом, а, главное, как вела себя молодёжь комсомольского возраста и не было ли на торжестве алкогольных провокаций в виде угощания неизвестно откуда добытым алкоголем.
Наконец, рассадка и посадка завершились.
- Слово предоставляется нашим уважаемым, так сказать, отцам! – торжественно объявил тамада, прохиндеистого вида вертлявый молодой человек, специально приглашённый из городского комбината бытовых услуг, предоставляющего подобные речевые услуги по прейскуранту согласно тарифа.
- Па-а-апрашу!
«Так сказать, отцы» поднялись одновременно. Без лишних слов, лишь по их одинаковым, загадочно-блудливым, подозрительно красным рожам (это с компота, что ли?), было понятно, что они уже успели крепко подружиться.
-Дорогие гости и родственники! – командирским голосом отчеканил папаша Бенгальский. – Семья, это, сами знаете, святое и нерушимое! Несмотря на всякие и ни на что, и ни на кого, хотя хватает, да! Вот мы, а в это даже теперь уже и трудно поверить, сколько лет прошло, с моей супругой тоже в своё время сочетались. Да! Вот, доложу я вам, свадьба была! Жена - в платье, ребята – в гимнастёрках, на улице – мороз под тридцать, китайцы - у границы, ждут-готовятся, боевая техника по самые люки в снегу, я тоже в одних трусах, потому что натопили тогда в казарме – сил нет, как в бане! Гудели два дня, да! Пять ящиков зубровки выдули! А вы говорите - свадьба! Вот это, я понимаю… - из сладких воспоминаний его вывел ощутимый боковой пинок по скрытым под столом ногам: мамаша Бенгальская была старым караульным волком, устав гарнизонно-караульной службы знала не понаслышке и бдительность не теряла ни на секунду. Настоящая боевая подруга! Слуга режиму, мачеха – солдатам!
- Вот я и говорю! – вернулся к первоначальной теме отец и теперь уже тесть. – Веселитесь, не деритесь, плодитесь и размножайтесь! Горько, товарищи!
( При словах о размножении любимая дочурка брезгливо поморщилась: ей хотелось норковую шубу и персональный автомобиль иностранного происхождения, а что же касается сопливых и орущих сиськопросителей, то они пока вполне могут подождать. Она ещё сама не нагулялась.).
- Горько! – тут же подхватил истомившийся тамада и, профессионально выдохнув, мощным глотательным движением забросил в своё широко раскрытое нутро целый стакан. После чего ошалело огляделся вокруг, сунул в стакан свой уважительных размеров шнобель и с шумом втянул им оттуда ожидаемое алкогольное амбрэ. За столом послышалось издевательское хихиканье. Дескать, чего, милок, угостился? Вкусно? Ещё хочешь? Наливай, не стесняйся! Здесь все свои!
Паровозов-папаша тоже не ударил в грязь лицом, тоже выдал спитч, выдержанный в классических тонах и манерах передовика и ударника угольно-мазутного хранения.
- У нас в гортопе как говорят? – сказал он. – Будет уголь – будет и тепло, и светло, и на душе спокойно, и мухи никогда не закусают. Так что дай вам Бог, ребятки, столько душевного угля, чтобы хватило и на тепло, и на светло, и на деток и на мух! И я, конечно, согласен с моим дорогим теперь родственником-сватом. Мы все сейчас переживаем всю эту… - и он замялся, подыскивая самые верные, самые проникновенные, чтобы прямо от души, определения, -… всенародно любимую перестройку! Да! И как пел товарищ Высоцкий, который очень популярный у нас в гортопе, не испортють нам обедни злые происки врагов! Так что не волнуйтесь, товарищи мужики и пожелающие присоединиться к ним женщины, а также прочие руководящие комсомольские работники! Всё будет чики-чики! Все успеете нажра… - и тут же получил мощный толчок в бок: мамаша Паровозова хотя, в отличие от мадам Бенгальской, и не была специалистом в уставе гарнизонно-караульной службы, но бдительность тоже блюла и тоже зорко стояла на её страже.
- Так что это мы вам с моим дорогим сватом торжественно обещаем! – закончил-таки свою многозначительную речь папаша Паровозов. – Горько, товарищи!
Речи породнившихся цицеронов внесли в заскучавшую было публику явное оживление, а многозначительные намёки на то, что «всё будет чики-чики», вызвали в народных массах небывалый душевный подъём. Тем более, что сразу после речей эти намёки стали претворяться в жизнь: пока женская половина и вынужденные по долгу службы и свой идейной направленности товарищи горкомовцы наливались-надувались волшебным нектаром из, просто Господи, абсолютно безалкогольных сухофруктов, мужики, получающие соответствующие инструкции от подходивших и наклонявшихся к ним счастливых месье Паровозова и мистера Бенгальского, якобы для перекура дружно потянулись на терраску и гуляюще-скучающей походкой направлялись к маленькому и неприметному в тени окружающих его фруктовых деревьев сарайчику в самом углу здоровенного сада. А уж в сарайчике чего только не было! В смысле, что не было ни лопат, ни мотыг, ни граблей, ни компота. Их место заняли ящики с водкой, «красненьким» и пивом, а в углу блестела своими алюминиевыми боками молочная фляга с первачом (это так, на всякий случай, для подстраховки. Вдруг не хватит. Хотя, конечно, хватит наверняка и ещё останется. Хотя насчёт «останется» это я, автор, хрен угадал. Когда это у нас, у русских, чего-то на свадьбах оставалось?). На верстаке, заботливо застеленном газетками с антиалкогольными лозунгами, посетителей поджидала немудрёная, но сытная закусь – зелёный, прямо с грядки, лучок, такие же свежесорванные тепличные помидоры и огурчики, раскрытые жестянки с «весёлыми ребятами» (килька в томате, мировой закусон), а также щедро наструганные куски сала и хлеба. Нет, очень калорийно, очень! Мужики скоренько выпивали, скоренько закусывали и, пока не развезло, со скучающе-трезвым видом возвращались к столу официальному, который в доме, где можно было покушать уже основательно, не торопясь, запивая всю эту сказочную снедь этим похоронным компотингом.
Дольше всех, как это и было предусмотрено в свете последних партийных решений, продержалась делегация из горкома, но, в конце концов, дрогнули и они. Решающую роль в этом сыграл тот факт, что в их идеологически выдержанных рядах оказался предатель, он же молодчик с мутным взглядом (да-да, тот самый!), который с самого начала торжества проявлял беспокойство и загадочное нетерпение. Именно он, в отличие от остальных своих товарищей, легко согласился с предложением папаши Бенгальского прогуляться по саду ли, по огороду с обязательным экскурсионным заходом в неприметный сарай, из которого этот иуда вышел уже с донельзя довольной красной рожей, замаслившимися глазками, очень глупой улыбкой и стрелкой лука, прилепившейся к его счастливо отвисшей нижней губе. Естественно, что своими товарищами он был встречен с глубоким презрением, гордым молчанием и беспощадными в своей идеологической убеждённости взглядами. Вследствие чего он сначала стыдливо сконфузился, потом нахально распустился, и уже совершенно не стыдясь своих всё ещё трезвых коллег по воспитательной работе с молодёжью, резво почапал назад, в сарай, откуда очень подозрительно долго не выходил. Его товарищи, обеспокоенные столь долгим его отсутствием, дружно проследовали во всё тот же сарай, откуда вскоре донесся многозначительный стеклянный перестук стаканов и заедательное хрумканье. После чего произошло окончательное братание верных ленинцев, они же проводники никому не нужных идей и таких же законов, с остальной приглашённой мужской массой и даже частью с женской, потому что иные женщины хлещут водку увлекательнее мужиков, за что их принято публично осуждать, хотя кому они задаром облокотились, эти ханжеско-пуританские осуждения.
А и хороши летние вечера на реке Оке! И редкий воробей долетит в такую вот благодать до её середины, и не потому, что он, разбойник, не может (воробьи, в отличие от орлов, могут всё!), но только на хрена ему куда-то лететь, когда можно спокойно приземлиться на свадьбу, и пользуясь всеобщим безудержным алкогольным весельем, уже и не маскирующимся под трезво-компотное, нахально склевать с праздничного стола что-нибудь вкусное и высококалорийное из любой закусочной тарелки, благо все эти тарелки вместе со стульями, столами и некоторыми уже окончательно обкомпонившимися гостями благополучно перекочевали на свежий воздух, под яблони и груши, сливы и вишни! И вот уже все – и родители с многочисленными родственниками, и герои-гортоповцы с отважными комсомольцами (да нормальные они ребята! А что сначала кочевряжились, так это понимать надо! Это согласно должностям!), и просто соседи с соседками – заделывают вокруг этих самых столов и закусок такого гопака, что всем трезвым чертям становится пресно и тошно! Пляшут все, в том числе и тот глухослепой старикашка, любитель и знаток бражки, по-бабьи вертя над своей плешивой головой так ещё до конца и необсопливленный платочек (подожди, батя, ещё успеешь насморкаться! Там, в сарае, ещё целая фляга с первачом нераспечатана!) И вот кто-то, загнанно дыша (жарко! Пива! Немедленно! И побольше, побольше!) скидывает свадьбишную рубаху и, нырнув в освежающий сарай, опять пускается в яростный пляс. А кто-то, обнявшись с кем-то, старается вспомнить общих знакомых, но вспомнить таковых не может, потому что таковых просто нет, и вообще, оказывается, мы видим друг друга впервые! А кто-то сидит на крыльце, скамейке, пеньке для рубки дров или прямо на земле и, глупо улыбаясь, просто смотрит на веселящихся, потому что ни плясать, ни орать песни уже не может или стесняется по причине своего глубокого алкогольного состояния. А вот очень серьёзный и сосредоточенный мужчина справа (он, наверно, ударник коммунистического труда и обязательно висит на заводской Доске Почёта) никак не может накушаться и поэтому тянется за очередной котлетой, совершенно не слушая заботливого укора миловидной женщины, похоже, его персональной жены, что, дескать, как бы у тебя, Вова, от такого пережора опять не случился многодневный изнурительный запор, который не пробивает никакой широко разрекламированный, чтоб его собаки сжевали, «регулакс». Так что ты бы, Вова, метал потише, люди ж всё-ж-таки кругом. Ещё подумают, что я тебя не кормлю, Вова, хотя жрёшь ты, барбос ненасытный, всегда как из ружья… А вот – глядите! сомлел, сердешный! - уже пьяно дремлет на террасных приступочках тот платочечный старичок, про которого я вам совсем недавно говорил, и блаженно улыбается в своей усталой дремоте. Он, милый, устал, потому что перенапрягся. Вы не беспокойтесь, граждане, ему тоже налили! А как же! И сейчас ему очень хорошо! Наверно, ему снятся воспоминания его босоногого детства, и в такт его сладостным всхлипываниям у него на груди мелодично
"Ах, эта свадьба пела и плясала и крылья эту свадьбу...."