Сквозь тернии

алкоголик».
Нет, спиртного совсем не хотелось. Точнее даже: не хотелось вообще! Однако с организмом всё же было что-то не так. Не получалось спать в темноте. Вечер, пока работает радиоприёмник или телевизор, – ещё ничего. Но вот как только умолкали последние, и гас свет, всё переворачивалось с ног на голову! Под сомкнутыми веками возникали яркие вспышки, которые оказывалось совершенно невозможно снести. Было непонятно, что именно их порождает, да и порождает ли вообще. Свет просто царил внутри сознания, не позволяя заснуть, будто сон был во вред. Однако стоило лишь открыть глаза, как свистопляска тут же прекращалась, словно ничего и не было – походило на мигрень, но последней и не пахло. Лежать с открытыми глазами тоже не получалось: казалось что вот-вот от противоположного тёмного угла комнаты отделится незримая тень и медленно двинется к кровати, сковывая конечности и связки одним лишь своим всепоглощающим  взором. Не получится даже закричать! А если и получится, губ непременно коснётся ледяная плоть.
Пугали отдельные звуки: шелестящие обои, скрип половиц, предсмертный писк застрявшей в паутине мухи, просто капли из крана. Сердце заходилось ото всего, словно пойманный в силок заяц, завидя бездушного охотника. Казалось, что во всём прослеживается потусторонняя жизнь... Жизнь, которая явилась с одной лишь целью: претендовать на чужое место в реальности.
Сон приходил, ближе к рассвету. Точнее это был уже даже не сон, а элементарная усталость. Все интерфейсы в организме оказывались перегруженными, так что мозг просто медленно затухал, изредка продолжая реагировать на внешние раздражители томительными спазмами конечностей. Затем всё же происходила отключка. Но она царила ничтожно малый промежуток времени: вплоть до плотоядного писка будильника, после чего воцарялось сонное утро, которое затем перетекало в апатический день и заканчивалось поздно вечером состоянием полнейшей подавленности. Жутко хотелось спать, но лишь до тех пор, пока не гас свет и не выключался телевизор...
«Тогда всё начиналось заново...»

На следующее утро Яська проснулся раньше обычного. Он долго лежал на прохладных простынях, вдыхая утреннюю свежесть, попутно силясь вспомнить вчерашние события.
По оконному стеклу стекала роса. На янтарной поверхности капель играли блики отходящего ото сна солнца. Во дворе заливался соловей.
Перво-наперво в памяти всплыл шипящий стриж – Яська даже вроде как видел его в одном из своих сегодняшних снов... Однако вспомнить сон по горячим следам, – да даже просто в первой половине дня – довольно проблематично, если не сказать – невозможно. Затем вспомнился новый друг, голубятня с дырявой крышей во дворе за домом Колькиной бабушки, вечерние посиделки на берегу речки... домашний нагоняй за утерянную крынку.
Ну, конечно же! Яська ещё с вечера, практически засыпая, взял с себя слово, что встанет как можно раньше и, во что бы то ни стало, разыщет позабытую крынку! А раз взял это самое слово, значит, нужно действовать, как бы ни хотелось нежиться в уютной кровати и дальше.
Яська приподнялся на локотках, протянул руку к низкой тумбочке, повернул к себе круглую рожицу допотопного будильника с тюбетейкой звонка на макушке. Рожица не улыбалась, а это значило лишь одно: за окном и впрямь раннее утро. Стрелки, состроили невесёлую пантомиму: а-ля, четверть восьмого.
Яська вздохнул: и кто только придумал такую рань?
«Наверняка какой-нибудь противный зануда, в отместку за то, что на его ежедневную нудность никто не обращает внимания!»
Ну конечно, так всё и обстоит в действительности: зануда придумал раннюю рань в ответ на всеобщее недопонимание... только, вот, именно сегодня отдуваться за весь людской род выпало ему одному – бедному Яське!
Или всё же нет?
Яська прислушался: шаги, прямо под окном, словно кто-то мнётся в нерешительности, не зная, как быть дальше.
«Мнётся? Но кто?!»
Яська поёжился: ему вспомнились байки деревенских мальчишек о седом могильщике по имени Макар, что живёт на той стороне реки в ветхой лачуге у самого погоста.
Естественно, страшилки бродили по деревне недетские, а стоило завидеть самого Макара у местного магазинчика на ветхом мотоблоке с прицепленной сзади тележкой – тут уж и вовсе начинало попахивать самым настоящим триллером, в конце которого царит полнейшая неизвестность!
Похлеще самого Макара, ужасала его мототелега, с традиционной лопатой и неподъёмным ломом у заднего борта. Яська не мог сказать, почему лом казался неподъёмным – он ведь к нему никогда не прикасался. А если бы и рискнул прикоснуться, его прямо на месте сковал бы самый настоящий паралич, так что все конечности поникли бы и без того! В смысле, без непосильного груза.
Наверное, именно поэтому всё и обстояло, как обстоит. Точнее как кажется.
Ребята рассказывали, что иногда, глубоко за полночь, с той стороны реки доносится противный скрежет двигателя мотоблока, а это значит одно: Макар не спит! Конечно же, относительно того, чем именно он занят в эти часы, так же было доподлинно неизвестно, а оттого понапридумано ещё с тонну страшилок. Мало кто из ребят взаправду верил в них, однако оставшись наедине с собственными страхами, – как сейчас Яська, – думается, кто угодно сдрейфил бы не на шутку, услышав вкрадчивый шорох под окном.
«Хорошо ещё, что уже рассвело. Стояла бы темень – точно быть беде! В ночи можно запросто потеряться или не заметить того, кто подкрадывается всё ближе и ближе... тянет уродливые клешни, истекает смрадной слюной...»
Яська сполз на пол. На ощупь отыскал под кроватью шорты, майку, кеды. Кое-как нацепил нехитрую одёжку на своё угловатое тело. Нерешительно заскользил к окну, страшась выдать себя скрипом старых половиц. Вроде бы удалось: не выдал, однако у самого подоконника всё же подкараулило несчастье. Пыльный плинтус оказался врагом: подпустил как можно ближе, после чего злорадно крякнул, на какое-то время лишив осевшего на пол Яську доброй половины души!
За окном словно этого и ждали.
Яська чуть было не слился с полом, прислушиваясь к тому, как сквозь бабушкин крыжовник к нему ломится страшный Макар!
Свет в окне заслонила тень. Пространство комнаты погрузилось в зловещий полумрак. Однако так, скорее всего, из-за страха. Хотя как знать...
Яська понял, что просто зажмурился, не желая пропускать в собственное сознание ни частички воцарившейся за окном действительности, а возможно, самой обыкновенной жути! Сердце загнанно металось в груди, в голове стоял оглушительный тартарарам, а подошвы ног даже покалывало – вот он страх, во всей красе! Хотя это уже скорее самый настоящий ужас, что в коей-то веки завладел рассеянным утром.
Под самым окном хрустнула извёстка осыпавшегося фундамента, противно заскребли когти по стеклу, послышалось прерывистое дыхание.
Яська снова зажмурился и стиснул зубы. Да так, что в ушах зазвенело!
- Яська... Яська, ты не спишь?
Яська оторопел: откуда Макар знает его имя? Да и зачем он, Яська, потребовался деревенскому могильщику?.. Если бы всё обстояло всерьёз – как в киношных страшилках, – монстр, вне сомнений, явился бы за полночь или около того – по крайней мере, пока темно. А пытаться напугать или утянуть поутру – это, в большей степени, наивно и противоречит общепринятым правилам.
«Вот дурында!» – обругал сам себя Яська и выглянул в окно.
Колька отшатнулся в крапиву – он видимо тоже кого-то опасался: естественно Яськину бабушку, кого же ещё!
Яська улыбнулся, ощутив, как с души свалился, по крайней мере, валун, и снова подивился про себя, насколько у страха глаза велики! Хорошо еще, что сам Колька испугался не меньше его – иначе жди насмешек, как пить дать!
Колька с трудом сдержал болезненный возглас, соприкоснувшись голыми коленками с жалящими иглами разросшейся под окном крапивы, но тут же взял себя в руки: аккуратно придавил толстые стебли ногой в поношенном галоше к бетонной крошке фундамента и перенёс на них вес собственного тела. Сорняк сдался, поняв, что ловить в неравной борьбе ему просто нечего.
Колька потёр изжаленную голень и недобро посмотрел на улыбающегося Яську.
- Чего смешного? – Он шмыгнул носом, опасливо покосился по сторонам.
Яська развёл руками, открыл пошире раму, осмотрел новоиспечённого друга с головы до пят. Надо сказать, одет тот был странно – и это ещё мягко сказано. На голове – драная бейсболка, нахлобученная козырьком назад, как у киношных рэперов; на плечах, будто на вешалке в прихожей, повисла старая телогрейка, из-под пол которой выглядывают голые коленки. На ногах, как уже упоминалось, – стоптанные галоши. К правой пристала ряска. Голень чуть выше рассечена, – скорее всего, об осоку.
Внезапно Яська понял, что Колька не ночевал дома. По крайней мере, если и ночевал, то встал по заре. Только, вот, непонятно зачем.
- Чего вылупился? – Колька явно смутился пристального взгляда друга, снова затоптался на месте, окончательно добивая неуступчивую крапиву.
- А ты чего так вырядился?
Колька оглядел себя со всех сторон – выглядело комично: будто сурикат, на которого надели костюм, как в рекламе.
- Вырядился... А ты попробуй поутру, по росе-то! Небось, сразу к мамке в кузовок запросишься!
- Куда-куда?
- А, не бери в голову, – Колька махнул рукой: мол, всё равно не поймёшь всех деревенских тонкостей.
Яська собирался уже обидеться, но попросту не успел.
- Я чего пришёл... – Колька зашарил в сорняках под окном. – Вот. Ты ведь его из-за меня позабыл вчера.
Яська от удивления чуть было не свалился с подоконника.
- Колька, да зачем!
Колька вздрогнул, прижал крынку с молоком к полам телогрейки, шикнул:
- Ты чего горлопанишь, будто на пожаре! За уши не тягали давно? Сейчас, вот, бабка твоя проснётся, не поздоровится тогда!
Яська ухватился обеими руками за рот, мысленно вновь и вновь обзывая себя беспечным и несмышлёным.
- Ой, я не ожидал просто. Прости.
Колька по-взрослому выждал, потом снова скользнул к окну, протянул крынку.
- На, в холодильник запихни, а то скиснет – ночи нынче тёплые стоят, – он поёжился.
Яська благодарно принял вчерашний опус, за который изрядно проехались по мозгам, – чего уж там: заслужил.
- Да я бы и сам за ним сгонял! Я только потому так рано и поднялся.
- Рано?! – На сей раз сорвался уже сам Колька – чуть было не присвистнул на всю округу, – но снова вовремя совладал с эмоциями и лишь усмехнулся: – Ну ты и отлил, засоня.
- А чего? – Яська пропустил странную «засоню» мимо ушей. – Я так рано только в школу встаю. Смысл ещё и на каникулах организм изводить?
- Изводить... – Колька сплюнул. – Если так долго дрыхнуть, он ещё скорее изведётся! Организм твой.
Яська надулся: и кто сказал, что когда ума много – это хорошо? Вон, достаточно на Кольку поутру посмотреть: зануда занудой.
Яська хрюкнул.
Колька тут же отреагировал:
- Да хорош тебе давиться! Я полночи по росе бродил... – Он тут же осёкся, скользнул взором в сторону, принялся напоказ чистить телогрейку от приставучих семян одуванчика: по всему надеялся поскорее уйти от невольно затронутой темы.
Однако было уже поздно.
- Полночи? – Яська ловко перевалился через подоконник и встал рядом со сконфуженным Колькой. – Так ты разве не за крынкой бегал? Я поначалу подумал...
- Сдалась мне твоя крынка! –