Жизнь собачья. Оборотень

   В установленный природой срок зелень лета сменилась жёлтыми и седыми красками. Огненная заря, неспешно бредущая с востока, усилила яркость октябрьской  палитры. Клочья и облака тумана лениво уползали в низины. В первых лучах солнца заискрился иней на деревянных заборах и стенах тучных северных изб.

  Тишину и сонную благость деревенского утра разорвали вопли: - Убиилии! Убиилии!

  Бросился на голос. Увидел соседку, напоминающую дородный вопросительный знак. Пушистые снежинки вились возле оборок длинного платья источника звука, нарушившего пейзанскую идиллию. Помнится, отметил про себя с недоумением: - Снега не было?

 Обратился к потерпевшей:   - Что случилось, баба Олёна? Кого убили?

  - Глашку сердешную порешили изверги!

  Удивился: - Нет у нас в деревне никакой Глашки.

  - Курочку ненаглядную, самую яйценоскую извели. Видела я тварь рыжую,  мельком, правда. Вроде на лису похожа? Не разглядела.  Вон сколько перьев зараза навырывала!  Лютую смерть приняла моя Глашенькаааа!

   Так в размеренную жизнь нашего околотка, стоящего особняком от остальной деревни и потому именующегося Хвостом, вошло наваждение местного масштаба.

    Немногочисленные хуторяне обсудили это происшествие во время ожидания приезжающей раз в неделю автолавки. Дед Кукуй своё толкование события предложил: — Приелись мыши рыжей паскуде. Видать, деликатесного мясца захотелось лиске.

   Девяностолетняя баба Нюра, подняв над головой клюку, изрекла сурово: — Погодите ужо, крови без меры будет выпито!

   Запаслись продуктами хвостяне, разбрелись по усадьбам.

       Следует сказать, что до этого печального события кудахтающие создания перемещались по единственной улице, огородам и подворьям деревни беспрепятственно. Охрану им обеспечивали серьёзные мужики-горланы со шпорами на ногах. Границы куриных территорий, установленные негласными петушиными конвенциями, нарушались редко, потому мир и покой царили в одомашненном птичьем стаде Хвоста.
 
   Между тем, бабанюровское предсказание начало сбываться на следующий день. Причём, расправа произошла над её курицей. В её дворе.  А вот не пророчествуй!  Видела издалека она рыжую шубу преступницы. Знакомой ей показалась. С каждым прожитым после трагедии часом укреплялась старейшина в подозрении. И, наконец, под вечер, выпив в компании деффки Любы несколько чашек чаю, озвучила его: — Динка это была, точно, её шкура! И хвост пушистый. …Колечком на спине. …Вроде бы?

   Восьмидесятилетняя деффка (она же молодка) энергично покачала седой головушкой. Овальный гребешок, прописавшийся на темени  с советских времён, покинул его, подпрыгнул на трамплине носа, скатился по горам сарафана и закачался, подобно детской люльке, на цветной клеёнке столешницы.  Товарки не моргая смотрели на колебания, словно надеялись получить ответы на вопросы, накопившиеся за их долгие жизни.  Не успели. Гребешок замер. Владелица водрузила его на привычное место, и шустро вскочив с лавки, устремилась к выходу.

  Вскоре во всех домах Хвоста обсуждалась принесённая молодкой новость. И только автор «лисьей гипотезы» дед Кукуй не узнал о сгустившейся над его карело-финской лайкой тучей.

   Между тем, куровладельцы от греха подальше, заперли птичье население в курятники.  Но, как известно, грех сладок. Это для человека. Для братьев наших, оставшихся в природе, его нет.  Безгрешны они. Живут инстинктами. Один из них знаком и нам  -  «кушать хочется всегда». В тумане наступившей ночи жертвой подкопа пал курятник деффки Любы. Добычей, неуловимой разбойницы, подсевшей на куриную диету, стала несушка. Пострадал и петух. Но лишь на одну треть, поскольку ему  удалось во время расправы над  подружкой протиснуться между дровами поленицы. Шикарный хвост туда не поместился и потому срезан зубами рыжей бестии.
   Прибежавшая на шум хозяйка, осветив фонариком поле боя, будто бы узнала в курогубе сына Дины – нашего любимца Валета.

  На следующее утро убытки подсчитывали во дворе бабы Насти. В куроеде она признала  беспородного,  совсем не рыжего, вполне жгучего брюнета - пёсика Кузю.

   Баба Нюра проанализировав поступившую за окаянные дни информацию, и вспомнив содержание просмотренных  с правнуком фильмов, сделала категоричный вывод: - Это лисий оборотень! Убить его можно лишь осиновым колом, воткнутым в сердце.

   Молодка вскочила с лавки.

    Угроза гибели нависла над собачьим миром Хвоста.

  И тогда взошла звезда отважной лайки Дины. Пустые собачьи языки брешут сейчас иное: мол,  из-за полного портретного сходства с лисьими образинами ей уже нечего было терять. В чём-то они правы, разница невелика - лишь в хвостах.  У Дины он закручен спиралью и уложен на спину, у лис болтается сзади. Да кто обращает внимание на такие мелкие детали в экстремальных ситуациях. Немало гибнет карело-финских лаек во время охоты. Палят по ним даже их хозяева. А потом, рыдая пьяными слезами, утверждают, что стреляли по лисе.  И списывают позор на нечистую силу.

   Созвала Дина собачье вече. Местом сбора назначила площадку перед баней. Почему там? Отдыхала она в нашем дворе частенько задолго до рождения отпрыска. После трудов праведных. Охотник-теоретик Кукуй не шибко-то баловал её пищей. Вот и приходилось добывать самой.  Мышковала на лугу, ловила уток, не брезговала лягушками. К нам забегала перехватить чего-нибудь вкусненького. В благодарность за угощение песни пела и рассказы баяла. Да глупы мы тогда были, не понимали язык нечеловеческий. А хотелось. Потому и попросили её стать матерью для нашего ребёнка собачьего. Родила нам на радость в мае. Валетом нарекли.

 Он и стал вторым участником чрезвычайного сбора.

 Прибыл на зов мелкий Кузя. Лет ему по собачьим меркам стукнуло немало – десять. Да, как известно, маленькая собачка до старости щенок. Вот и подружился он с нашим недопёском.

 Следом явился Тузик — высокий, поджарый метис овчарки и лайки, блондин с благородным седоватым отливом.

  В соответствии с негласными и неукоснительно соблюдаемыми правилами собачьего протокола каждый делегат встречался ранее прибывшими восторженным лаем, танцами, поцелуями, прыжками и мотаниями хвостов. Всё как в госдуме после летних каникул.

  Других собак в деревне не было. Кворум позволил начать экстренное совещание. Вела его госпожа Дина.

  Горячие дискуссии, перераставшие иногда в потасовки, длились белый день. Дабы охладить пыл депутатов обслуга (мы с супругой) подавала прохладительные напитки, припасённые для такого случая сахарные косточки, сыр, другие яства. После перекусов делегаты засыпали в тенёчке. С пробуждением съезд продолжался.

  Увы, к согласию не пришли. Огорченный вид спикера об этом говорил. Покидая трибуну-пригорок, она громко облаяла кобелей-пустобрехов и козлами назвала.

   Так перевёл её заключительное выступление начинающий собачий толмач, он же ваш корреспондент. Не поддержали её предложение объявить войну лисьим хищникам псы-нерыцари. Более всего женское сердце поразило равнодушие Тузика — первого жениха на её последней свадьбе. Очередная, кстати, ожидалась на днях.

  — Придётся самой решать проблему, — как-то так подумала Дина. И гаркнула по-спикерски: — Расходитесь, блохастые!

  Подчинились делегаты.

  Прошло несколько дней. Без куроедства?! Минула ещё неделя. Тихо. Сдержала обещание Дина. Каким образом?  

  Через два месяца родила она пятерых щенят. Оставил всех Кукуй для барыша, продавал через месяц, как лаек карело-финских. Покупателей смутили пушистые и прямые «как у лис» хвосты щенков.

   — Закруглятся они. попозже — успокаивал каждого продавец.

   Не закруглились.

   Ай-да, Динка! Не иначе лисьего оборотня ублажила?