И Шамания исчезла, предпоследняя эпоха стала реальностью.
«Фьюить!..»
От шеи до указательного пальца – крыло резака, мощь кибер-механики...
«Фюить!..» повторился громко и полнокровно, от точки касания до скользнувшего по шее завихрения... Инфра-ультра, тончайшие нити в равной пропорции закрученные... Они стекли за воротник, за железную стойку с режущими уголками, с эмблемами карательного отряда.
Бульвар Отрезанного Города, полнокровный, многолюдный открылся ему внизу. Свист ветра, свист крыльев.
«Бум... Бум... Бу-бум...» Позвали издалека. И Гром пошёл на зов.
Начал складываться резонанс. Происходил «бум...» – происходил и шаг. Они как тропу прокладывали. И как в снегах, Гром мысленно благодарил того, кто шёл перед ним, прокладывая синеватый рез, преодолевая сопротивление целины, упорными, трудными шагами.
Лицо Пажа выражало не больше, чем на Ноу, то есть совсем ничего. А между тем, он первый без колебаний взял бы на себя лютую стадию, оставив новичку лишь идущее следом наслаждение. Слишком часто в проклятом прошлом Паж видел эту самую картину, заканчивающуюся трагически. Но решение принято, лицо его безразлично, ладонь, ударявшая по гулкой луне, уверенна.
Пока не попадал... Но вот... Вот уже... Ближе... Услышь! Слушай!.. И Гром пошёл на него. На зов: «бум... бу-бум...», дыхание начало успокаиваться, рывки приобрели размеренность, попадавшую в звук бубна хоть раз из десяти.
Гром упрямый, не покоряясь вначале, он замучил себя до предела, потому и выход был долог.
Для опытных ведущего бубна нет, есть круг, как свет далёкого костра, указание направления. Для новичка круг должен притихнуть, один бубен к нему вести, говоря: «Ступай... Сюда, теперь сюда, на мой голос... В направлении их голосов».
Вёл его Паж.
Каждый «бум-бумс...» развязывал что-то, убирал с рук, ног, груди, суставов. Узлы развязывались, затянутые вначале сверхъестественной болью, затем нечеловеческим в прямом смысле слова, кайфом от кибер-механики, что артефактом не сохранена, а Впечатлением ещё как сохранилась.
Побочный эффект: перед затуманенным взглядом, двоясь и пропадая, Паж предстал дежавю – человеком знакомым тысячу лет, так сильна образовавшаяся связь. Человеком, которого понимаешь без слов.
Таковым Паж являлся для половины братства точно. Чем и обусловлено его особое положение, а не силой демона моря. Удивительно, но знакомство с главным для него человеком Шамании ещё впереди.
Пажа, повторения кошмара, «фьюить!..» Гром не дождался. Появление светлячка означало, что он в пролёте. В сутки раз собирается лунный круг, сутки – пропуск, да и то лишку часто. Это для сопровождения, для каштана – нормально раз в семь дней, на свежую голову.
Сиди, гляди, ладонь положив на лунную мембрану. Это ему немедля и сообщили, а ещё, что Гром получает шанс увидеть редкое и понять больше, чем мог бы на этом этапе запрашивать.
Да-да, зрелище невероятное, но накрыло после.
Светлячки в танце исчерпываются резко, полностью. Сахар поддержка.
Развесив лунные бубны на деревьях, круг людей собрался рядом с фигуркой, светящейся не «венами», а сплошняком и слабо. Светлячок держал, к нёбу прижав языком, каплю сахара, щурился и молчал. Так же молча, поднялся, пошёл к выходу. Они сопровождали его. Для Грома, частого посетителя вольно-бойцовских, разбойничьих рядов Южного, такое сопровождение молчаливой толпой не ассоциируется ни с чем хорошим. Однако вот что случилось...
На полпути к водопаду ореол догорающего тела стал ровным, поле чего - белым, как налили молоко, и... Этот непроизвольный жест любой узнаёт инстинктивно, как инстинктивно и совершает его: светлячок будто Белого Дракона позвал. Прищур раскрылся, и весь он раскрылся вверх, к спасению, повисшие руки, как готовые к взмаху крылья...
Шамания, подземелье... Какие драконы?
Зато тут были они, лунный круг, которые тоже Шамания, её часть, её люди. Они объединили тигели ладоней единым, как волна движением, захватив светлячка в цепи, сделав её звеном. Они чутьём знают, когда подхватить. Живых – в танце, а светлячка – где угодно. Его легче, он очевидный. К сожалению и «тяжёлый». Один шаманиец, встретив в затопленном здании такого светлячка, увидев, как цвет регенерации бледнеет в молоко, не сможет помочь. Нужно два человека для двух тигелей его рук, но надёжнее – цепь, чем длинней, тем лучше.
Памятно старое происшествие.
Двое пытались вытащить друга опередившего их в деградации, он был исходно слабей. Навещали его, смотрели на бессмысленный ритуал взмахов, словно кого-то встречал в дверях... Кого они все встречают?.. Тогда шаманийцы ещё надеялись, что стадия светлячка принципиально обратима, что способ есть. Увидев зловещие признаки, они образовали цепь из трёх звеньев с ним посередине, надеясь вытащить. Погибли все трое. Харон, мимо проплывавший, лунному кругу рассказал.
Это Паж, объясняя, скажет – «тигели», морское слово. «Через тигели ладоней община берёт светлячка на руки, чтобы ему перескочить мигнувшее сияние».
Центр ладони сухопутные люди не сознают как тигель, помимо господствующих на первой расой. Но шаманийцы считали руки, кисти рук несколько особенными. Как бы запачканными лунной пылью, считали, что гуденье мембран остаётся в них и делает особенными. И так можно сказать.
Толпа стала цепью за мгновение. И пошла к водопаду как непрерывная волна, где набегая, где отставая, но не размыкая рук.
Гром шёл посторонним, так показалось ему. На самом деле, он сделал лишь шаг прежде, чем оказаться крайним слева в цепи. Рука, поймавшая его, была ещё шире и крепче его руки, а человек одного с ним роста.
Профиль, сделанный грубым резцом, тремя зигзагами: надбровные дуги, нос и подбородок. Профиль кивнул ему: смотри, учись. Суровый голос, охрипший, как выяснится, навсегда, до потери интонаций, сказал:
– Понимаешь, шаманиец, он – это тоже мы. Для реки устье – смерть. А без устья? Болото? Есть ли у вас, континентальный ведь ты, верно, рассказчики? Слышал ты сказки о смерти, которая бросает людей навещать? Правда, страшные сказки? И одинаково заканчиваются.
Гром помнил такую от Амиго.
– Вдохни сейчас. Свежо? Он не может вдохнуть без нас. А мы без него не можем попробовать эту свежесть. Сейчас мы грудь, а он воздух. Мы и он – Шамания. Светлячки, шаманиец, кто знает, не за смертью спускаются ли сюда? А мы? Не к продленью ли отчаяния их выводим? Но как иначе, как?..
Гром слушал его под шум воды, с удовольствием понимая, что не требуется ответа.
Левая сторона цепи отставала, Гром видел, как светлячок наполняется из бледного обратно синеватым, призрачным тоном не срабатывающей регенерации, возвращаясь в свою остаточную, загадочную жизнь. «Нет, не обратно к отчаянью. Я уверен, что нет!..» Гром чувствовал его сомнамбулическую улыбку на своих губах. Он просто-напросто знал, что светлячок улыбается.
На водопаде лунное братство, поднимаясь, выхлопывало простой ритм. Получалась волна. Гром слышал особый ритм Шамании. Не сопровождения, не для лунного круга. Возникающий в моменты праздности, как местная песня без слов, гимн что ли...
Гром выхлопывал ритм под шаги светлячка, чувствовал на губах его бессмысленную, ни к чему не относящуюся, надмировую улыбку, встречал ею начало какого-то, - лучше не загадывать, какого, – но абсолютно нового пути.
Хлопал, и руки казались в лунном тальке.
Уносимые водопадом, красные, размытые огоньки отражались на сводах, рисовали «sos, sos, sos...». Иногда обе «s» загибались в центральное «о» и кричали: «Беги! Спасай себя!»
«Я остаюсь...» – сказал Гром-шаманиец Грому-изгнаннику на верхних ступенях водопада. Сказал обширной, подземной, во мраке оставшейся степи. «Я здесь навсегда. И будь, что будет».
Где бурлила река на ярком дневном свету, светлячок ушёл по ней вброд.
Парни разбирали подвешенные лодки.
Спутник Грома, человек с резким профилем обернулся к нему на свету... Оп, что ни шаг на этой земле, то неожиданность. Впалые щёки, круто вырезанные ноздри. Если присмотреться, – и это у полудроида! – видна сеть морщин, как сиреневые разводы наметившейся регенерации... Без пяти минут светлячок! А держался, будто тронный дроид. Среди старейших борцов бывают такие, флегматики, кряжисто стоящие на ногах, как ухватив ими землю.
Реакцию его мгновенную, сразу подавленную, шаманиец считал, конечно, хмыкнул.
На Харона глядя, у Грома спросил:
– Что, безлодочный брат, с проводником загробным на выход поплывёшь? Или затопленную Шаманию с иного ракурса предложу тебе посмотреть?
Снаружи Грома никто не ждал, и ничто не ждало. Как там жить, зачем туда возвращаться? Напомни ему сейчас про пляски на Мелоди, не поверил бы.
Он выбрал этот, пересохший от каштанов голос. Эти сиреневатые морщины и новую жизнь.
Харон пожал плечами и раскланялся, отплывая.
– Докстри, – представился шаманиец.
Они плавали вместе. Они читали вместе. Молчали, говорили.
Докстри много говорил. Без вдохновения, как по обязанности, и в то же время, как одинокий человек, привыкший сам с собой разговаривать. Брюзжал, ностальгировал, открывал Шаманию новичку.
– Шаманиец родился, когда попробовал. Если сразу не умер, то направился к смерти... Зря Паж суетится... Он всё думает, нельзя ли как-то исправить... Нельзя. Проба запускает порчу регенерации. А затем... Всякий ведь знает, что начал умирать, каждый из нас знает. Не имеет сомнений... Один Паж суетится зачем-то. Чего суетится, когда всё понятно?.. А поняв, каждый, кто как может... В меру своих, как говорится, сил и возможностей... Кто – «фить-фить...» – навстречу Шамаш летит. В объятья Шамаш. А бывало, что и прочь от неё летят, перепугавшись... Только почему-то имя её берут! Гром, я шесть человек знал, пытавшихся не возвращаться, всех их на рынках, на континенте звали Шаманами! Смешно, нет?! Я не такой. Я навстречу летел. Я... «Фить!..» Безоглядно упивался, каждым каштаном, не оглядывался вообще, вперёд, назад, что там было, что будет... Но в один прекрасный момент, видишь ли, все одинаково перегорают... И те, что бежали прочь, и те, что хотели захлебнуться в каштане, не выныривать из него... И тогда начинают бежать быстрей. Из последних сил. И добегают быстрей! А я остановился... Я как-то совсем перегорел. Ну, и оно замедлилось... И регенерация, и её упадок... Сижу вот, смотрю, наблюдаю распад... Как смерть приближается... Подходит... На тебя вот взглянул, а она ещё два шажочка подошла. На неё – глядь! Она – стоп! И стоит... Хитрющая! После первого глотка... Первого горла окрученного... После первого «фить», всё, назад пути нет. Теперь я чаще вспоминаю «фить», чем беру следующий каштан. Не из страха, нет. Не чтоб отодвинуть светлячовую пору, а мне стало почти вровень. Почти всё равно, как «фить, фить»... И ей, кажется, всё равно, не торопит... Но и не отступает... Замечтался, она, бац, ещё ближе стоит... Не могут люди, Гром, прямо на жизнь, прямо на смерть смотреть, а то б не умирали...»
– И не жили, – добавил Гром.
– Ну, это как взглянуть!.. – тихо смеясь, Докстри не согласился и не возразил. – С какой стороны взглянуть.
– А где тут другая сторона?
– А если нет её, о чем спорить?
Хитрющий! Не поэтому ли она и медлит.
Его дразнили – «док», того, кто придумал резаки, эту кибер-механику, считай, всё племя стрижей... Долгие годы в школе его дразнили так и за спиной и в лицо. Ибо был никакой не «док»,
