Произведение «В Перестройке. 2000» автора Галина Сафонова-Пирус - Литературный сайт Fabulae (страница 2 из 3)

фракция.
...Тогда Платон пришел домой очень раздражённым:
- Представляешь, этот мерзопакостный Полупов привел с собой на суд аж целый взвод! Двух заместителей, бухгалтера, секретаршу и еще кого-то... чтоб они все против меня выступили. - Снимает пиджак, проходит на кухню: - Раскричался, стал доказывать, что я – мерзавец, что еще не все в своей статье обо мне написали, что я всегда выступал против Родкина и даже дважды с ним судился, что и теперь оскорблял Зюганова в своих статьях... - Я стараюсь как-то успокоить его, предлагаю выпить чая с мёдолм, но он все еще кипятится: - Грозился, что сотрет меня в порошок, что еще и не такое напишет! - Протирает очки, смотрит в мою сторону каким-то невидящим взглядом. - И напишет. Не известно ведь, что суд решит.
- А чего ж ты хотел от него? – всё же ставлю перед ним чашку с крепким чаем, кубышку с медом: - Получить, наконец, такую должность «под завязку» жизни и не лизать за это задницы Родкину? А ведь когда-то этот Полупов особенно не стелился перед тем режимом, даже в свое время выступал против редактора-коммуниста Якушенко, разгромив его сборник стихов в центральной прессе. Помнишь?
- Да, было такое. Особенно не стелился, но всегда всем завидовал, - прихлебывает чай из своей большой кружки, понемногу успокаиваясь: - А вот теперь, когда насмотрелся на особняки... Как-то пригласил его знакомый строитель посмотреть один из них, а там - отделка дубом, ручки на дверях импортные, паркет, зеркала. Так вот, пришел и говорит: «Если б дали сейчас автомат, то пошел бы всех этих «новых» стрелять, косить».
- Ну вот, видишь... Как же ему не подхватить идеи коммунистов об экспроприации?
- И самое обидное во всем этом, - Платон вроде бы и не слышит моей реплики: - что те, кто с ним пришли... секретарь, секретарша, бухгалтер, которые хорошо ко мне относились, уважали, а на суде... Да и после суда... Полупов еще прокричал мне вослед, когда уже в коридоре были: «Мы тебе и вторую ногу переломаем»! Знал, что меня машина зимой сбила.
- Да уж… конечно знал. Наверное, и до него слухи тогда доходили: покушение, мол, на Качанова было.
- И нет, чтобы поддержать как бывшего коллегу... следствие-то против сбившего меня милиционера так и захлебнулось… Так вот, не то чтобы поддержать, а еще: «вторую ногу переломаем!» Сволочь он.
Вот таким был очередной суд об оскорбленном достоинстве журналиста Качанова с когда-то родной газетой.
... И все же живем мы теперь с ощущением: наконец-то Россия едет по той самой колее, по которой проехали и другие страны. И пусть колея эта разбита, пусть бросает нас из стороны в сторону, пусть иногда и в грязи вязнем, но все же едем… продвигаемся в правильном направлении, вот только... Как вымыть, очистить душу от всего, что вошло в нее за годы социалистического прошлого?
Каждый раз, когда встречаюсь с братом, обязательно зайдется яростью:
- Этот лысый гад...
И разразится монологом-проклятием Ленину*.
- Вить, ну брось ты! - попробую остановить: - Реши раз и навсегда, как я, что он –авантюрист и чудовищный предатель России. И всё. И забудь. Не истязай свою душу. Ведь это настоящее рабство постоянно помнить о них... Ленине, Сталине* и прочих кровавых тиранах! Ведь достают они нас и из могил, мстя памятью о себе.
Но он, распаленный ненавистью, смотрит всё так же, а через какое-то время - опять:
- Этот сухорукий бес Сталин...
Господи, помоги нам избавиться от ненависти! Помоги оглянуться и увидеть вокруг себя другой мир, прекрасный мир… который скоро покинем.
... Перед третьим заседанием суда ходил Платон знакомиться с материалами дела, так того, что Полупов говорил в защиту Родкина и Зюганова, в них не оказалось. Видать, перестраховался редактор сдавшихся коммунистам «Новых известий», - а вдруг в следующий раз демократа Енина губернатором изберут?
А Платон выиграл дело. И даже четыре тысячи должна выплатить ему газета «за моральный ущерб».
... Машка в голубом комбинезончике бежит по желтой лужайке одуванчиков, а следом за ней с лаем несется черный пинчер Вилька. Живописная картинка! А мы с Платоном, проредив и подкормив малину, землянику, клубнику, сажаем лук.
И в этом году ненормальная весна! Снег лежал до конца марта, грязные клочья слюнявили землю почти до середины апреля, а потом вдруг нагрянула жара, да такая, что я полола землянику в шортах и майке. Быстренько-быстренько проклюнулась травка, распушились почки и в первых числах мая как-то сразу все зацвело, - вишни, сливы, яблони, черемуха, сирень, зазеленели липы, замелькали белые свечи каштанов, - а вот сегодня противный северный ветер нахально врывается в наш контейнер, с грохотом хлопает дверью, срывает со слив стайки белых лепестков, поднимает облачко пыли над вспаханным огородом и сушит, сушит землю. Неуютно, зябко. Но Машке здесь хорошо. Носится по тропинкам огорода, рвет одуванчики, снова сажает их в песок, варит из них суп и все говорит, говорит... весь день, без перерыва. Иногда пробую ее восторги и вопросы перебросить Платону, но она тут же возвращает их мне.
К вечеру под березами вдруг замелькала белая машина сына и остановилась возле наших, сбитых из жердей, ворот.
- Ма-аша, посмотри-ка, кто к нам приехал! - пропел дед.
Машка засуетилась возле крылечка, затараторила еще быстрее, а потом понеслась к машине.
- Данька, Данька плиехала!
И уже втроем – голубая Машка, розовая Дашка и чёрный Вилька - носились по огороду и Машка, как хозяйка, показывала всё молчаливой Дашке, Глеб бродил меж грядок, рвал нарциссы для жены, а мы досаживали лук, набирали из погреба для себя и детей картошки, морковки, бураков, капусты, а когда ехали домой, я сидела с Данькой на коленях, рядом тараторила Машка, а возле нее валялся вверх лапами разморенный теплом Вилька, - чешите ему брюхо! Потом в ларёчке дед купил чипсов и внучки весело хрустели ими до самого дочкиного дома, - она пригласила всех на ужинв:
- В честь инаугурации Президента.
Выпили своего домашнего вина, закусили зеленым салатиком с огорода, потом ели вкусные щи, лакомились жареным окунем...
И как же хорошо, что дети живут рядом и мы можем иногда вот так собираться вместе.
И как же здорово, что всё же смогли они вписаться «в рыночные отношения» и обеспечить себя!
А закончился наш нечаянный праздник отчаянно веселой песней итальянца Адриано Челентано, под которую, не удержавшись, плясали и я, и дед, и Машка с Дашкой, и когда-то беспризорный, но теперь наш пес Вилька.
... Сажусь в троллейбус, еду к дочке оверлочивать очередную партию брюк, которые только что раскроила. Смотрю в окно. Да, вот в этом огромном магазине раньше был «Детский мир» с незатейливыми детскими вещичками и игрушками, а теперь продают в нём мебель, на которую только глядеть удовольствие. А напротив «Детского мира», то бишь «Салона мебели» - магазин со старым названием «Тысяча мелочей», который дочка называет вшивеньким потому, что он не только не сменил названия, но и по сути остался таким же, - с безразличными продавщицами незамысловатой продукции советских предприятий, - но все же и этот стойкий островок понемногу сдается, - в левом крыле уже открыли продуктовый магазин, в котором и отделка, и продукты, и обслуга «продвинутые», как сейчас принято говорить. В двухстах метрах от «мелочей» - фирменный магазин «Селена», и в нем - импортные холодильники, стиральные машины, пылесосы, телевизоры, магнитофоны, сковородки «Тефаль», на которых можно жарить без масла, и еще много такого, что нам раньше и не снилось. А сервис какой! Молодые парни хоть час будут рассказывать о преимуществах того, возле чего остановишься...
Еду дальше. У дамбы, по обочинам дороги, огромные рекламные щиты: «Покупайте царь-мясо!», «Сотовый телефон Билайн!», «Ваше счастье - европейские окна!» А сколько ж ларечков, палаток, прилепившихся на каждой остановке и набитых заморскими фруктами и пестрой всячиной!.. А вот и новинка этого лета: в укромных уголках появились огромные пестрые тенты, под которыми и возле которых расставлены столики. Мы с Платоном еще не сидели за ними, но опять же дочка говорит, что в таких барах пивка попить, - а его, кстати, сейчас везде продают сортов двадцать - очень даже приятно.
Ну вот, я проехала три остановки и сейчас выходить. Напротив - огромное здание технологического института с отделами, в которых были какие-то мастерские, а теперь их понемногу сдают под магазины, кафе, туристическое агентство... Подумать только! Разве могли подумать, что доживём до поры, когда запросто можно будет купить путевку в любой конец света! И не одно здесь агентство, а два, второе – на первом этаже гостиницы «Центральная», и там же «Предлагает свои услуги врач-стоматолог». Кстати, в советские времена попасть в гостиницу было большой проблемой, а сейчас стоит она почти пустая, и вечерами диковато смотрятся ее неосвещенные окна.
Теперь иду через парк... Года четыре назад снимала я сюжет о нем, и тогда был он пуст, - грустили меж пожелтевшей листвы ободранные олени и слоники детской карусели, тихо поскрипывали петли качелей-лодочек, словно робко напоминая о себе редким прохожим, и директор жаловался, что в парке запустение, открывать аттракционы нет смысла, - «Только иногда, по выходным, на несколько часов», - потому, что у людей нет денег.
А сейчас весело взлетают среди зелени подновленные качели-лодочки, мелькают разноцветные сиденья карусели, по аллеям неумело рулят малыши в пестрых машинах. А сколько разных кафе! Ведь еще прошлым летом их не было.
- Да нет, не шесть их, а девять, - чуть позже скажет дочка: - И мы с Машкой уже во всех посидели.
Так что, «живет страна, необъятная моя Россия», как поет Маша Распутина*! Живет и богатеет понемногу, чтобы там ни кричали зюгановцы-коммунисты, которые редеющей стайкой под красными знамёнами тусуются иногда возле своего идола* на площади его же имени.

Вот на этом и закончу свое повествование о том, как выползали мы из-под обломков советского лагеря. Да нет, не потому, что совсем выползли, - выбираться еще и выбираться детям, внукам нашим. И все же хватит об этом, хватит! Но, пожалуй, вот эту запись оставлю.

На тарелке - выращенный нами огромный помидор, на другой – нарезанный тоненькими ломтиками «Российский сыр», а рядом стаканы с домашним вином из ягод.
- Платон Борисыч, ведь сегодня восемнадцатое августа. Помнишь, что было в этот день девять лет назад*? Так давай выпьем за то, чтобы та попытка коммунистов снова захватить власть была последней.
- Выпьем... – помедлил: - И чтобы внукам нашим и правнукам не привиделось пережить такого, что мы от них натерпелись. - Выпили. Он помолчал, пожевал кусочек сыра: - И всё же те годы... конец восьмидесятых, начало девяностых были для меня самыми напряженными и... самыми счастливыми. – И, снова помолчав, добавил грустно: - И таких больше не будет.
- И таких больше не будет... – сглотнула вина. - А, впрочем, после переворота семнадцатого года разве могли предположить старики,