"Этейбл, эпенсл, бэд, олтэгезе" - зубрил в соседней комнате брат домашнее задание по английскому языку, и Андрейка шепотом повторял за ним мудрёные, будто изъеденные цингой слова.
Шептал младший Ботов, как заклинания, как молитву, которая во дворе могла привнести в его авторитет больше значимости и одарить властной силой над сверстниками.
Брату на День рождения родители подарили новейший ленинградский магнитофон Астра-4. Стоил он сумасшедших денег - 200 рублей! Огромный и неподъемный сундук с
кнопками, прыгающими стрелками индикатора и устрашающими рычагами воспроизведения звуков. Неимоверных размеров бобины тянули в двух скоростях и накручивали магнитную ленту, звук источался из трех громкоговорителей по всему периметру музыкального сундука.
Событие это потрясло весь двор. Даже Лешка Пончик сглотнул обиду и молча скрылся домой - парировать ему было нечем.
Андрейка не мог предположить, что родители могли решиться на такой драгоценный подарок старшему брату.
Но ведь извернулись, ужались, чем-то пожертвовали... Отец, под завязку загруженный работой в институте и техникуме, взял дополнительные часы на чтение лекций, что-то чрезвычайно денежное, научно-новаторское протолкнул в ВОИРе, председателем которого он был.
Событие показало, что при необходимой изворотливости Ботовы оказались не нищенствующими интеллигентами, и деньги рационально расходовали на образование детей.
Георгий записывал на магнитофоне иностранные слова, выражения и вечерами отчитывался перед родителями о проделанной, тяжелой работе в деле освоения школьной программы.
Но в отсутствие родителей открывалось главное таинство, и единственное слово произносилось с молитвенным придыханием и на все лады смаковалось: "Битлс, Битлы, Битласы, Битл..."
Все, что истерично визжало, громыхало, давило на уши и вываливалось из динамиков оглушительным воем - были "Битлз", "Жуки", игравшие в стиле "бит" - четыре волосатых парня, имена которых Андрейка никак не мог запомнить, сколько ни пытался, пока брат не перевел ему с английского:
- Джон Ленин, Пол Макаренко, Ринго Сталин и Жорж Харитонов. А поют они простые песни:"Уан, ту, фри.. наш паровоз вперед лети!", и так далее...
В переводе на нормальный язык тексты песен были привычны и понятны... Но какова подача! Сколько буйства и нарочитой дикости было в пении парней с другой планеты под названием Ливерпуль!
Где находился этот недосягаемый Ливерпуль? Где-то в Англии. А где была Англия? Да-да, еще совсем свежо в памяти, Чемпионат Мира по футболу, наш судья Тофик Бахрамов, Боби Чарльтон, его брат Джеки и ... Битлз. Вот она, вся Англия, и где-то сбоку - королева, а королевы остались только в сказках. И, если исключить из правила Тофика Бахрамова, то правильно сказать, что и Англия - это всего лишь сказка.
Еще отдаленным эхом назойливо шелестело на слуху: "Роллинги" или Стоунзы, какие-то Катящиеся Камни, мхом не обрастающие. Поговаривали, что они тоже неплохо бацали на электрогитарах, и что в переводе на русский язык их песни были переполнены самой страшной, трудно переводимой матершиной. Этакие блатные и запрещенные песни на английском языке.
Правда, Андрейка никогда не слышал как поют Роллинги, потому что весь Великий рок-н-ролл исполнялся одними Битлами. Четверка из Ливерпуля сочинила и исполнила голосами в немыслимых диапазонах такое количество песен, что пожелай советская музыкальная индустрия запустить антологию битловских песен, у нее бы не хватило
мощностей и винила для производства пластинок.
Проще говоря, все, что исполнялось на иностранном языке и противоречило устоям советской эстрады, все это было Битлами, даже если они пели голосами Пресли, Хампердинка, Орбисона, Мэйла, Синатры, Джанис Джоплин и Бисера Кирова.
Иногда интерес к Битлам подогревали международные обозреватели критическими репортажами, или театр С. Образцова демонстрировал упадок западной культуры, пародируя куклами Ливерпульскую четверку.
Битломания в Андрейкином дворе возникла, казалось, еще до рождения Битлов и проявилась странным образом: никто из пацанов песен битлов толком не слышал, но все очень любили их музыку.
- Брат записал новый Гигант битлов, - хвастался каждую неделю, как бы между прочим, Андрейка, хотя сам даже не догадывался о значении слова Гигант: - Битлы там орут, что уши закладывает. Гигант называется: "О чем плачут кошки!" Особенно хорошая там такая песенка: "Оу, оу, кэтс, гоу, хоум кэтс, бэд этэйбл кэтс, олтэгезе", и ударник - дун, ду-дунц, - на ходу сочинял Ботов.
- Да! Ударник в вокально-инструментальном ансамбле - это гланый музыкант, - соглашались пацаны: - А у битлов кто главный ударник? Ленмон?
- Нет! Уних главный - это очкастый. Я видел у брата фотку.
- Очкастому трудно на ударной установке работать.
- А он очки на концертах снимает, у него специальный кармашек в костюме для очков есть.Я видел на фотке у брата.
С младшим Ботовым не спорили, а хотели дружить. Некоторым даже несказанно везло. Когда Георгия не было дома, Андрейка в доказательство того, что он с битлами чуть ли не родственник, приводил счастливчика к себе домой на премьеры новых песен битлов и они по несколько раз прослушивали очередные шедевры "Monkees", "The Kinks" Donovan", "Free".
Битлы покоряли пацанов не исполнительским мастерством, но всесоюзным запретом на их прослушивание. Еще битлов можно было услышать по радио на вражеской, короткой волне. Но прослушивание "Голоса Америки" приравнивалось к предательству Родины.
Ходили слухи, что одного "бритоголового" из нижних бараков района "Шанхай" контрразведчики вычислили, арестовали и посадили на 15 лет в тюрьму - дали срок как за умышленное убийство.
Музыка оказалась и запрещенной политикой малолеток, впрочем, как все запретное обретало аполитичный окрас и нагоняло рисковый страх - быть уличенным и арестованным.
Ленька Панин был абсолютно убежден, что битлов никогда не пустят в СССР уже потому, что даже за прослушивание их песен на контролируемых гэбистами волнах, могли дать срок.
А уж самих авторов-исполнителей товарищи из КГБ должны расстрелять сразу же, после приземления на Советскую землю.
Кроме битлов на вражеских волнах слушать, собственно, было некого. Не трепачей же, клеветавших на самый лучший в мире строй?
Конечно, битлы были политикой и были политиками. О чем они пели, во дворе никто не знал. Подавляющее большинство изучало в школе немецкий.
Но явно, пели битлы что-то очень крамольное. Их песни принижали достоинство известных советских и партийных деятелей, и были направлены против советского строя.
И, если Советский Союз вёл борьбу за Мир во всем мире, то,значит, битлы не хотели, чтобы советские люди боролись за Мир, и своими песнями битлы пытались воспрепятствовать проведению правильной, миролюбивой политики Политбюро ЦК КПСС. Логично? Битлы были воплощением зла,секретным творением западной культуры и капиталистической идеологии.
- Это правда? - приставал Андрейка к брату, пересказывая ему мнение Леньки Панина: - О чем Битласы поют? О разжигании войн?
- Недоумок ты, - отмахивался от назойливого Андрейки брат, - битлы поют о любви.
- А чего о ней петь, о любви-то? - не доверял Андрейка брату: - Не птички ведь на ветках. Ну, полюбили, поцеловались и разошлись по разным комнатам. У них что,
тысячи песен об одном и том же? - чувствовал Андрейка подвох. Все не так просто. Спрятаны в стихах битлов глубокие социальные проблемы. Одной любовью Политбюро и все КПСС так не разозлишь.
- Молодежное течение такое есть на Западе, - пытался объяснить старший брат, - себя они называют битниками.
- Поклонники битлов?
- Нет, миссионеры, носители идеи о свободной любви.
- Ага! На Западе и любовь запрещена! У нас, например, люби сколько хочешь и кого хочешь. Я маму люблю, папу, бабушку, а у них, значит, нельзя.
Еще одна была любовь. Её Андрейка скрывал. Боялся ненароком раскрыть себя перед родителями, поскольку воспитание подсказывало, что любить можно только родных и близких, и страдать ради какой-то одноклассницы не имел морального права. Любовь к Гальке Сметаниной представлялась ему низким общественным поступком, подлостью и предательством по отношению к единственной в его жизни женщине - маме.
Но избавиться от мучительных и страстных мыслей о Сметаниной, задушить в себе желание видеть как можно чаще предмет своего обожания он не мог. Да и страдать ему, честно говоря, нравилось.
Он ходил через два квартала к Галкиному дому, - обычно вечером, когда в окнах зажигался свет, - усаживался на железный скамеечный остов под окнами и с трепетом следил за плавающими в шторах тенями, силясь угадать в них знакомый и щемящий душу абрис.
Сметанина была круглой отличницей, и Ботов представлял, что аккуратная, ухоженная, дисциплинированная умница не имела права воспитываться в неблагонадежной семье.
У нее был старший брат. Говорили - тоже круглый отличник, что наводило на мусль о семейном хроническом заболевании. У ботовых отличником числился только Георгий.
Андрейка в школе знаниями, оценками и усердием не блистал. Едва ему хватало ума ниже хорошиста не опускаться. Да еще держался в хорошистах за счет авторитета старшего брата.
Учителя почему-то обожали Георгия, возлагали на него большие надежды и гордились его успехами то на математических олимпиадах, то на спортивных городских соревнованиях. Георгий всюду успевал: рекордно пробежать стометровку, сыграть в республиканском финале хоккейного матча на приз "Золотая шайба", решить по физике невероятно сложные задачи, а сочинения по литературе написать так, что эту писанину еще лет пять во всех городских школах демонстрировали ученикам, как эталон критической оценки чеховского "Человека в футляре".
Кроме брата и Галки Сметаниной все отличники страны и мира у Андрейки вызывали неприязнь и давили на самолюбие. Он тоже мог бы быть круглым отличником, но как-то сразу не задалось. Училка определила его в хорошисты с первого класса и больше даже не пыталась разглядеть в нем какую-нибудь уникальность или скрытые возможности.
Наличествовало знаний и дисциплинированности у Ботова младшего на жиденькую четверку. И из этого диапазона бесполезно выдираться выше, но легко можно опуститься на бал ниже.
Недооценка учителем Андрейкиных способностей бетонировала в нем убеждение, что все отличники - это послушное стадо механических исполнителей желаний и приказов, исходивших от родителей и учителей.
Битлы учили другому. Адрейка нутром прочувствовал. Битлы взывали к сопротивлению. Он еще не догадывался - к какому именно сопротивлению. Но пели битлы не так и музыку создавали не ту, что умиляла родителей за праздничным столом в хоровом и тоскливом подвывании друзей: "Подмоско-овные вечера-а".
Ботов долго сомневался: надо ли делиться с отличницей своей тайной? Но однажды решился и на перемене, пока она, отстав от подруг, перевязывала банты на косичках, он проходя мимо, развязно так произнес:
- У меня есть битлы. Если хочешь, можем послушать их последнюю запись.
-
