Рассказ шестой.
После пред отпускных объяснений и заученных, как таблица умножения, пререканий, мама уступила отцу и позвонила своей матери, Вере Матвеевне, чтобы предупредить: младшенького оставят ей на месяц, а с Георгием мама уедет отдыхать в Гудауту к двоюродной тетке Соне.
Согласия у Веры Матвеевны мама никогда не спрашивала, а ставила перед фактом, потому что ни разу Вера Матвеевна своего согласия на то, чтобы внуки у нее гостили, не давала.
Внуки ей были в тягость. Они требовали к себе внимания и съедали всю пенсию, несмотря на то, что деньги на содержание внуков родители оставляли с запасом.
Андрейку не терпела Вера Матвеевна особенно. Но почему - никто не мог объяснить, даже сама бабка. Случился какой-то инцидент, о нем она забыла, однако осадок остался, и при виде Андрейки, каждый раз нечто поднималось со дна души взвесью обиды и мутило разум одинокой пенсионерки.
- Мне разницы нету: что ты, что фашистские окупанты. Результат одинаковый, - приговаривала Бабка, пересчитывая в ладони и укладывая по строгому счету в конфетницу липкую и замусоренную "Дунькину радость". Потом пряталась в соседнюю комнату в предвкушении, что ее мнение о внуке верно, как Генеральная линия партии, и акт вандализма неизбежен: Андрейка обязательно без спроса возьмет из конфетницы приманку и опять самым бессовестным образом обворует несчастную, одинокую старушку. Лишит ее последней сладости в жизни.
В то памятное отбывание срока каникул Андрейке было не до конфет. Помимо истерзанного комарами организма, на всем его теле вдруг начали появляться пузыри, точно после ожога. Заразу эту бабка обнаружила на другой день после отъезда мамы с Георгием на черноморское побережье.
-Это что у тебя, сифилис? - обрадовалась Вера Матвеевна: - Маленький, а болеешь уже по-взрослому неизвестным медицине заболеванием. Помрешь - и что я родителям скажу? Мамаша твоя - еще та стрекоза, подкинула полумертвого внука. У меня и денег-то нет похоронить тебя по-человечески.
- Может, обойдется? - пытался успокоить бабку Андрейка: - Зеленкой намажем. К утру пузыри подсохнут.
- Лоб себе зеленкой намажешь. А я соседа, Куню-Ваню позову, он не промахнется.
Куней-Ваней пугали всех детей поселка. Был он огромного роста, имел непомерную силищу. А прозвали его так за то, что из всей его речи, могли разобрать только эти два слова. Куня-Ваня любил поболтать. Его затяжные диалоги слышны были даже через закрытые окна: "Гвань гвань гвонь кунь воня квонь гвонь" - монотонно разносилась его китайская речь по округе. И, как всякий доморощенный философ, он презирал поселковую молодежь за то, что те не хотели понять и по достоинству оценить его суждения по всем житейским вопросам, и немного о космосе.
Его младший брат по прозвищу Куян (Заяц) часто выступал в роли переводчика. Вместе они составляли страшный, не убиваемый тандем, верховодили в поселки и управляли всеми бандитами. Семья их жила через стену от Веры Матвеевны, в одном доме барачного типа.
Вечером, перед сном, Андрейка по привычке прикладывал ухо к стенке и прислушивался к подозрительным звукам у соседей. Если что-т о удавалось услышать, то живо представлял, как братья волочат туда-сюда очередной труп по комнатам, раздевают его, разделывают огромным кухонным ножом и уносят в мешках за сарайки, где они уже сто лет закапывали в огромную яму всех своих жертв.
Зеленкой помазать Андрейке лоб не успели, но срочно пришлось вызывать на дом врача, потому что Андрейка вдруг ослеп, когда возвращался из туалета. Туалет был сколочен на двух хозяев и находился в ста метрах от барака.
Уже возле дома у Андрейки сильно закружилась голова. Он присел на лавку, закрыл глаза, отсиделся, поднялся, открыл глаза, но кроме белых соринок, живо снующих в кромешной тьме, ничего не видел.
"Бабка окончательно расстроится", - вслух подумал Андрейка.
- Гвань кань вонь? - услышал он рядом голос Куни-Вани.
- Я какать ходил и ослеп, - поделился Андрейка впечатлением.
- Квань гвонь гонь?
- Нет, сильно не тужился. Я от другого ослеп, - почему-то Андрейка понимал каждое слово, сказанное Куней-Ваней.
- Гвоаняга гана, - предложил Куня-Ваня, уложил птичье тельце Андрейки в огромные лапы, без натуги поднял, будто новорожденного, и понес в дом на вытянутых руках.
- Что с ним? Напоил внука бормотухой? - услышал Андрейка возмущенный приговор бабки.
- Гвоааяна гана гвоня.
- Не знаю. Уходил зрячим... Клади Это на оттоманку и беги за врачом.
Стукнули дверью. Покойницкая тишина и абсолютная темень надолго оккупировали бабкину квартиру.
Вера Матвеевна расположилась где-то рядом. Андрейка слышал короткое и быстрое дыхание. Думала, наверно, послать телеграмму отцу или иным способом избавиться от наказания, свалившегося на нее в виде гнилого и слепого куска мальчика.
Вспомнилось вдруг, как мама шептала на ушко:
"Ты, Андрейка, не думай плохо про бабушку. Твоя бабушка в глубине души человек добрый. Ей только не повезло с наследственностью. Наука такая есть, генетика - о зеленом морщинистом горохе. Знаешь, кем был твой прадед? Известным по всей округе разбойником. А прабабушка - видной барыней. Моей маме от родителей перепало этой гордыни. А вот мой папа - твой дедушка - был человеком веселым, бесшабашным, анекдоты любил рассказывать в больших, веселых компаниях друзей. Я - в отца, а ты - в меня. С бабушкой, думаю, ты уживешься. Папа мой как-то же с ней уживался".
У врача были жесткие и шершавые ладони, как подушечки на собачьих лапах. Наследил он ими по всему Андрейкиному телу, но зрение не вернул, хотя диагноз установил верно:
- Это у него от этого, - сказал он сразу бабке и Куне-Ване, вероятно, указывая на безжизненные глаза и ожоговые пузыри на теле.
- А это у него от чего? - допытывалась бабка, показывая, вероятно, только на пузыри, обложившие все тело и голову Андрейки.
- Это - аллергия. Сколопендры у вас не водятся? Нет? А клопы? Я понимаю, что на клопов не может быть такая реакция. Но, когда кипятком выводили из дивана клопов, могли и мальчика не заметить? Нет? Пузыри у него на теле не характерные для здорового образа жизни. Защитная реакция, должно быть. Вы осторожно ему пузыри иголкой проткните и смажьте спиртовым раствором все тело. Желательно - его тело. Если к вечеру не оглохнет, то завтра пойдет на поправку. Ни "куда" пойдет, а - на поправку. Выздоравливать начнет. если ноги не отнимутся. Вера Матвеевна, успокойтесь! У вас много внуков, и у этого организм молодой, авось поправится. Да и государство у нас постоянно оказывает помощь и поддержку всем инвалидам.
"Прощай, Галка Сметанина - последняя моя любовь!" - подумал Андрейка и представил, как безногого и слепого его вывозят в инвалидной коляске, смонтированной из пары не струганных досок и четырех шариковых подшипников на работу к привокзальной площади. И ему, как натуральному инвалиду бросают в кепку медяки на сахарную вату. А бабка стоит рядом с бухгалтерскими счетами и амбарной книгой и скрупулезно сводит дебит с кредитом.
- Вы, Вера Матвеевна, деньги не предлагайте! Честно, не возьму. Куня-Ваня осерчает. А вот сто грамм замахну с удовольствием! - напоследок сказал врач.
"Ничего себе, как в моральном плане поднялась у нас медицины?! Денег не берет!" - подумал с уважением Андрейка, вслушиваясь, как кряхтит врач, занюхивает мануфактурой и и выходит за дверь.
- Ты кого мне привел? - спросила у Куни-Вани бабка.
- Гвуань Кань кунь.
- Я посылала тебя за врачом, а не за санитаром из морга.
- Квань гвань.
- Что значит - "Никакой разницы"? Санитар все знает, а врач во сем сомневается. Как мне теперь ребенка лечить?
- Бабушка, я кажется чуть-чуть начинаю видеть, - решил обманом успокоить Андрейка.
- Какая я тебе бабушка? Называй меня мамой Верой. Я еще молодая. И вообще, не вмешивайся в разговор старших, сопляк пузырчатый.
"Нарвался на бабкину доброту, получил лаской по затылку, - думал Андрейка, уплывая под звуки перебранки в сон. Голоса утихали, точно композиции зарубежных исполнителей, урезанные в перепечатках на гибких пластинках "Музыкального калейдоскопа". Отчетливо только прослушивался треск жаренной картошки.
Выплыл из темноты дед Гриша, одетый в черную форму машиниста поезда, и спросил:
" Тебе мамка рубль на обратную дорогу оставила? Дай мне его на пиво и бильярд, а я друзьям скажу, и они тебя до дому бесплатно довезут".
"Мне бы сейчас уехать", - скромно попросил Андрейка.
"Сейчас - не время. Надо потерпеть немного. Я твою бабку и прабабку всю жизнь терпел. Меня за это дело сам Сталин Орденом Ленина наградил".
" За какое дело?"
"За правое. Я еще четырех дочек и сына на ноги поставил. Твою мамку как звать? А-а, вспомнил - вторая слева по старшинству, но она, кажется, первой выскочила замуж.
продолжение следует.
