Закончилась зима. Пришла долгожданная весна, и потянуло нас – дачников на свои участки. С Белобородовым Юрием Сергеевичем я живу по - соседству. Соскучившись по дружеским беседам, мы поставили старинный самовар и за распитием ароматного чая, повели долгие разговоры. Я люблю слушать его истории, Сергеич всегда находит в кладовых памяти такие рассказы, от которых становилось жутковато. В семидесятых годах мой сосед служил в исправительной системе и работал начальником отряда в колонии, где содержали преступников. В 1977 году, ближе к Новому году, ему пришлось уволиться и найти себе более спокойную работу.
– Сергеич, а почему ушел с работы, я слышал, вам там неплохо платили?
– Не спорю, зарплата хорошая, доплата за опасность и прочие… Повод уволиться был в другом, в тот год, в августе, в нашей колонии заключенные страшный бунт подняли. После подавления волнений не один я уволился, несколько офицеров тоже бросили эту работу.
– А что случилось, почему зэки взбунтовались?
– Знаешь Семен, если бы все шло по закону, как положено, можно было бы договориться с костяком восстания…
– Восстания?!
– Да, именно так трактовало управление лагерей области, после бунта в нашей колонии другие зоны должны были поддержать восставших. Но бунт был подавлен и очень жестоко, из Москвы пришел приказ, чтобы ни один заключенный не вырвался на свободу.
– Так ты не сказал мне, какова причина бунта?
– Наше начальство не захотело слушать требования заключенных: о плохой еде, о повышенных нормах на производстве и о многом, чего не прописано в законе. Я помню один эпизод в тогдашнем бунте, меня глубоко затронул поступок парней - заключенных. Думаю, случись это на свободе, их бы к награде представили, – Сергеич прокашлялся от дыма сигареты и продолжил свой рассказ, – когда начался бунт, главный предводитель заключенных – Дронов не давал распоряжения захватывать вольнонаемных сотрудников, он сразу распорядился, отнесясь гуманно к работникам колонии: разрешил покинуть территорию зоны учителям школы, продавцам магазина и врачам.
К Дронову и его подручному Макарову подошли возбужденные зэки и попросили их подойти к вахте. Я имел тогда звание капитана и был начальником четвертого отряда и стоял на площадке на территории зоны, а за моей спиной, расположившись за закрытой решеткой, стояли солдаты с автоматами на изготовку.
– Дронов, ты не всех наших сотрудников отпустил, прикажи своим, пусть учительницу освободят, – обратился я к нему.
– Ты что говоришь-то! Всех до одного отпустили.
– Не всех, Натальи Петровны – преподавателя русского языка нет среди отпущенных.
Дронов махнул рукой Воробьеву:
– Санек, бери пацанов и рвите в школу. Похоже, какая - то училка испугалась и где-то там прячется.
– Щас командир, отыщем ее, – успокаивал меня Макаров, подручный Дронова.
– Мужики, не нужно ее обижать, – просил я.
– Никто ее пальцем не тронет, – заверил главарь.
Спустя время, после подавления бунта, мне рассказали, что произошло в здании школы…
Воробьев, подойдя к двери школы, дернул за ручку, но она оказалась заперта изнутри. Зельдман стал пинать ногами в дверь, а Глазунов пошел смотреть в окна. Никто не отзывался. Минут через пять изнутри послышался голос:
– Что надо?
– Ты кто такой, и что там делаешь? – спросил Воробьев.
– А вам какая разница, – послышалось в ответ, – мы вас не трогаем, так что валите отсюда.
Вдруг изнутри раздались еще выкрики и последующий смех:
– Сейчас мы тут одну сучку отстираем и выйдем.
Зельдман, посещавший одно время школу, сразу же понял в чем дело.
– Санек, эти твари решили Петровну изнасиловать.
Воробьев с силой бил кулаками в дверь и кричал:
– Вы, крысы поганые, отпустите училку, а не то…
По двери изнутри кто-то сильно ударил, заглушив слова Воробьева. Глазунов, махнув пацанам рукой, подбежал к оконной раме. Его подхватили под руки. Двумя ногами он вынес окно, стекла со звоном рассыпались по полу. Воробьев заметил, как внутри заметались люди, и двое подбежав к окну, угрожающе замахнулись палками.
– Не лезьте сюда, бошки поразбиваем.
– Вы, уроды, отпустите женщину, – предупредил Воробьев.
– Ага, щас! Это наш трофей. Тебе что, суку ментовскую жалко стало?
– Гнида поганая, какая она тебе ментовка, – закричал Зельдман, – она же учительница.
– Да пошли вы…, – в ответ посыпались матерки и угрозы.
– Пацаны, ломай двери, а мы попробуем в окно, – крикнул Воробьев Сашка и, сбивая прутком арматуры остатки стекла, ринулся в проем.
Ворвавшись через двери и окно, Воробьевские пацаны обезоружили троих зэков. Одному Сашка вдарил так, что его ноги оторвались от пола.
– Где училка? – Глазунов замахнулся на другого зэка арматурой.
– Там, в каптерке у дневального, – испугавшись, пролепетал заключенный.
Воробьев с пацанами бросились по коридору. Зельдман знал, где расположена комнатка и указал на дверь. Сашка, что есть силы ударил ногой, выбив внутренний замок. Все, кто находился по обе стороны двери, от неожиданности замерли: в углу, на топчане лежала женщина с завязанным ртом, а на ней, распластав свое тело, пыхтел дневальный школы. Второй зэк держал руки учительнице.
Увидев разъяренных пацанов, насильники замешкались и не успели прийти в себя, как на их головы, плечи обрушились железные прутки. Женщина, и так обезумевшая от страха, забилась в угол и пыталась сорвать со рта повязку, когда ей это удалось по всей школе разлетелся ее душераздирающий крик.
Воробьев снял с себя куртку и накрыл учительницу, а Зельдман, выставив вперед руки, стал ее успокаивать:
– Наталья Петровна, Вы меня помните? Это же я – Сергей Зельдман. Успокойтесь, мы пришли Вам помочь.
Учительница, узнав своего ученика, притихла. Пацаны с каким -то скорбным видом смотрели на распухшее и избитое до крови лицо женщины. И тут она не выдержала и, отвернувшись к стене, разрыдалась в голос. Она плакала надрывно, с неестественным завыванием, и все время старалась закрыть курткой оголенные ноги. Зельдман махнул всем рукой, и пацаны вышли из комнаты, прикрыв за собой дверь. Через некоторое время плачь прекратился и только слышался уговаривающий и успокаивающий голос Сергея.
Он вывел ее уже одетую и, поддерживая за плечи, повел к выходу. Пацаны, проводив их взглядом, схватили двух насильников и заволокли в класс. По всей школе разнеслись ужасные вопли, сменившиеся плаксивыми просьбами – не убивать, затем все стихло. Обоих насильников, лежавших в собственной крови на полу, бросили, даже не убедившись: остались ли они живы после жестокого мордобоя.
Когда бедную учительницу вели до вахты, взбунтовавшиеся заключенные притихли, затем по толпе прошелся ропот, и кто-то спросил:
– Кто ее так?
– Там – в классе, спроси у козлов, если они смогут еще чего-то сказать, – ответил Глазунов.
Дронов, когда выслушал короткий рассказ Воробьева, приказал троих зэков, захваченных в школе, отвести в промзону.
– Поступайте с ними на свое усмотрение.
Открыв входные двери на КПП, Воробьев позвал военных. С другой стороны показались офицеры и солдаты с автоматами. Осужденных и вооруженных военных людей разделяли двойные решетки.
Когда женщина скрылась в глубине коридора вахты, один офицер выхватил у солдата автомат и, передернув затвор, направил ствол на толпу зэков:
– Твари, б…., положу всех.
У него успели вывернуть из рук оружие и увести с вахты. Воробьев подошел к крыльцу и в запале выкрикнул:
– Вам нужно время, для того, чтобы судить этих тварей, а мы не стали ждать…
– Что вы с ними сделали? – спросил я Воробьева.
– Наказали. Может вам отдать их тела?
– Так вы их убили?!
– Не знаю, они там, в школе валяются.
Я приказал Воробьеву и остальным заключенным покинуть помещение превратной комнаты, только после того, как они вышли, солдаты, открыв решетки, забрали Наталью Петровну.
Со стороны свободы раздались гневные выкрики:
– Сволочи, вы еще ответите за то, что натворили. Звери недобитые!
Я смотрел на Воробьева, стоявшего недалеко от вахты, я ведь еще не знал, какой поступок они совершили, отбив учительницу у отморозков. А он тогда посмотрел на меня и мрачно заметил: «Вроде доброе дело сделали, училку спасли. Начальник, наверно мы со стороны кажемся вам зверьми». Он пожал плечами, и тяжело вздохнув, уныло побрел к главному костяку восставших.
– Что стало с Воробьевым? – спросил я Сергеича.
– Он тоже получил срок за участие в бунте.
– А как же поступок, разве суд не взял это во внимание.
– Понимаешь, Семен, главарей, поднявших бунт, наказали сурово, а Воробьев был подручным Дронова. Конечно, суд учел их поступок, но для основного наказания он не стал смягчающим.
