Поп

умна, чтобы не сказать – глупа, она бестолкова, чересчур болтлива и не в меру любопытна. Впрочем, о ком из дочерей Евы нельзя сказать того же?..
Мы быстро сошлись и не прошло трёх месяцев, как поженились. Через год у нас родился первый ребёнок, потом – второй, потом – третий, а всего их у нас пятеро. Сейчас они все разъехались кто куда, одна младшая дочь приезжает к нам, – вы, ведь, её видели?
Мы сказали, что видели и помним его младшую дочь.
– Дети – это тяжёлое испытание, через которое должно пройти мужчине, – со вздохом проговорил отец Михаил. – Всех надо призреть: накормить, одеть, обуть, дать воспитание. Священнику же трудно вдвойне, у него нет другого заработка, кроме службы в церкви. Как потопаешь, так и полопаешь – сколь тебе прихожане принесут, на то и живёшь. В советские времена было проще: на рубли да трёшки, которые приносили в церковь, можно было жить не роскошно, но безбедно. После уплаты за коммунальные услуги по церковным строениям и по своему дому я отдавал двадцать процентов в епархию, остальное – моё. На что было тратить? Восстанавливать храмы тогда не разрешалось, а на жизнь нам хватало. Да, покупали, конечно, свечи, церковную утварь, облачение и прочее, без чего невозможно церковное служение: замечу, что покупать можно было только то, что сделано в патриарших мастерских, и драли с нас за это безбожную наценку. Сейчас, однако, то же самое: попробуй, купи я свечи и другое, что нужно, мимо епархиальной лавки, – сразу штраф! А в этой лавке цены ой-ой как кусаются! После всех выплат, бывает, ни с чем остаёшься. Но, с другой стороны, если ты весь отдался служению Богу, то не думай о том, чем тебе жить. Разве не сказал Христос: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их»? Разве не наказывал он служителям своим не думать о завтрашнем дне? Если ты живёшь по заповедям его, так соблюдай их буквально, а остальное всё – от лукавого. До чего дошло – сейчас за требы в храмах деньги берут: я слыхал, что в московских храмах даже ценники вывешены.
– Да, это так, – подтвердили мы.
– Какой позор, какое надругательство над истинной верой! – с горечью сказал отец Михаил. – Мыслимое ли дело, брать деньги за святые таинства? Они же суть благодать, от Христа переданная апостолам, а от них – священству. Как же можно за это деньги брать, разве этому Христос учил?
– Но, постой, отец Михаил, ты же сам говорил, что священнику надо содержать семью, платить за дом, свет, воду и прочее, – возразили мы.
– На пожертвования, на то, что принесет бедная вдова и даст добрый самаритянин, – отрезал отец Михаил. – И если суждено жить священнику в бедности, значит, будет жить в бедности, ибо цель жизни его, снова повторю вам, не забота о мирских благах, а служение Богу. Не от мира сего должно быть священство, – и это не мною сказано. А ныне что? Гляньте, – он поднялся из-за стола, достал из комода трудовую книжку и бросил её нам. – Моя трудовая книжка. В разделе «профессия» написано «настоятель». Интересно, что написали бы в трудовой книжке Христа? Профессия «мессия»? А в трудовой книжке апостола Петра что написали бы – «отец церкви»? Служение Господу по трудовой книжке, как вам это нравится?
– Но ты говорил, что потерял веру в Бога, – не удержался один из нас.
– Церковь Христову я не отрицаю, куда без неё податься неприкаянным душам? – немедленно отозвался отец Михаил. – Но что за непотребство, что за мерзость, когда церковь похожа на частную лавочку, наживающуюся на Боге. Стыд и срам! Недавно прочёл в газете чью-то статью о том, что все церковные деньги, все доходы и расходы церкви должны были известны всему обществу. Какое там! Тут же нашлись объяснения, почему этого делать нельзя. В бизнесе, мол, без тайны никак невозможно, а в России тем более – без порток останешься. Так чем, де, церковь хуже, почему она должна разглашать свои коммерческие тайны? И сказано это было не мирянином, не атеистом-насмешником, но исходило из уст высокопоставленной церковной персоны.
Большего искажения смысла церковной жизни придумать невозможно! Чем церковь хуже, говорите? Она не хуже, она другая! Не для того она была создана апостолами, чтобы зарабатывать деньги. А если и пришли деньги к ней, так покажи их всем, чего тебе бояться? Коли деньги честные, тебе бояться нечего. Но если ты обходными путями ходишь, тогда тебе есть чего бояться, ибо ты, а вместе с тобою и церковь утратили предназначение своё. Вот  почему иерархи наши превратились в фарисеев и лжецов, в ханжей и лицемеров. Вот почему, когда судили бесноватых девиц, которые устроили шабаш в храме, патриарх наш не поехал к президенту, не пал перед ним на колени и не просил помиловать сих несчастных. Куда ему – он от Христа дальше отстоит, чем язычники, что идолам своим до сих пор молятся!
– А ведь было такое уже у нас, было! – отец Михаил распрямился и сверкнул глазами. – Церковь так прикрепилась к мирской жизни, к её суетности, что была с ней неразрывна; к тому же, властью была поддержана и с нею так же скреплена. Чем это закончилось? Пришли большевики, пали прежние устои, уничтожилась прежняя власть, сильно пошатнулась и церковь, – едва устояла! Будет и впредь такое, помяните мои слова! Падет сия власть, – а она падёт, ибо неправедна и погана, и обманчива, и нет под ней надёжной опоры; дому она подобна, построенному на песке, – поколеблется и церковь, которая связано с нею столькими узами. А будь церковь не от мира сего, живи она как птица небесная, не страшны были бы ей никакие земные потрясения!
***
Отец Михаил заметно разволновался и дрожащей рукой наполнил свой стакан.
– Может, хватит? – решились мы заметить ему.
Он нахмурился, выпил, закусил мочёным яблоком и сказал:
– Не уподобляйтесь вы, други мои, женскому полу, пустому и мелкому. Если суждено мне скоро умереть, так лучше я умру, вкусив напоследок хмельного, кое никому, кроме меня, вреда не доставляет, а мне даёт пусть и короткую, но радость… Так продолжать мой рассказ или нет?
– Да, мы слушаем, – отвечали мы и он продолжил:
– Первой мой приход я получил вскоре после отставки Хрущёва. Гонения на церковь прекратились, с каждым годом к нам шло всё больше мирян. Я тогда много размышлял, отчего это происходит, почитывал кое-какую литературку. Сызмальства имел я склонность к отвлечённым размышлениям, чем неприятно поражал родителей моих, – отец расстраивался, что священных книг мне мало, всё на мирские тянет. А я, в юношеский возраст вошедши, мечтал о философском факультете наряду с семинарией, и если бы это было возможно тогда, непременно осуществил бы.
Да, читал я много и много думал, да и жизнь подсказки давала, – и вот к чему я пришёл, вот какую картину нарисовал в своём воображении. Преисполненные беспокойного духа «шестидесятники» не нашли дома, где встаёт солнце, не смогли насадить цветов по всему миру, не смогли создать волшебное королевство свободы, красоты и любви, – не получилась и безмятежная жизнь на жёлтой подводной лодке под водами голубого моря, как о том пели Битлз. В начале семидесятых страстное стремление к развлечениям, удовольствиям и, естественно, богатству, без которого этого не достичь, пришло на смену наивным исканиям прежнего десятилетия. Надвигалось царство золотого тельца и безудержного потребления, – тонко чувствующие натуры первыми уловили его приближение. Беда была в том, что им нечего было противопоставить чудищу: у них не было героев и они были безоружны.
Это касалось не только Запада, испытавшего необыкновенный духовный подъём в шестидесятые годы, а потом столь же необыкновенный упадок, – это касалось и нас, это касалось России. Коммунистическая идеология к этому времени обветшала, выцвела и пришла в совершенную негодность; я враг опасной и жестокой коммунистической утопии, однако должен признать, что её творцы сумели уловить многие человеческие души, а тот, кто может уловить души человеческие, и горы способен свернуть с места, и моря создать в пустыне. Коммунисты смогли осуществить самые дерзкие мечтания, поразив мир масштабом своих замыслов и скоростью их воплощения. Другой вопрос: какой ценой это было достигнуто? Стоило ли это миллионов жизней?..
Но пока коммунистическая идея была крепка, об этом не задумывались, – всё изменилось, когда она побилась и поистрепалась. Кто в семидесятые годы верил в построение коммунизма в СССР, кто верил в победу коммунизма во всём мире? Не токмо что за рубежами нашей державы, но и внутри страны таковых мечтателей по пальцам можно было перечесть. Куда же было деваться тонко чувствующим натурам, – тем, кого называют «интеллигенцией» в русском значении этого слова, то есть людям, живущим духовной жизнью и духовными исканиями? Постепенно, медленно, но верно они приближались к церкви. Не сразу, нет, вы помните, конечно, духовный «набор» русского интеллигента того времени? Сами такими были, – я вас помню: молодые, неуклюжие, забавные, как трёхмесячные щенки.
Мы заулыбались:
– Помнишь, как мы к тебе впервые приехали?
– Нет, сразу я вас не запомнил; уж после запомнил, как чаще стали ездить, – улыбнулся в ответ отец Михаил. – Да, молодые были, задорные, а сейчас вон какие сделались: старые и скучные, да ещё толстые. Эх, други мои, что с вами сталось!
Мы снова улыбнулись, но несколько принуждённо.
– Вы тоже приезжали с эдаким духовным набором, – продолжал он. – «Братья Карамазовы», Шамбала от Блаватской и Рериха, «Всенощное бдение» Рахманинова и фильмы Тарковского. Гремучая смесь – христианство, русское мессианство, мистика, индийская теософия и видения на грани сюрреализма. С этим вы шли в церковь, ища в ней опору: художники, писатели, инженеры, академики, режиссёры – скольких повидал я тогда! Ни покою, ни отдыха не было, от службы отвлекали, – все жаждали со мною поговорить. Не в силу того, что я был знаменит, а в силу звания моего и места службы, древнего, намоленного. Да я что! – отца Панкратия до смерти уходили; какой был славный старик, тихий, благостный, мухи не обидит. Пошёл слух, что он святой старец, и повалил к нему народ денно и нощно! Каждое его слово ловили и записывали, какое-то особое значение в них искали. Не выдержал отец Панкратий, преставился, – так когда его хоронили, милиция дежурила, а из Москвы столько машин понаехало, что всё поле уставили...
Ладно бы интеллигенция, но даже сильные мира сего, власть предержащие стали ко мне наведываться. Вначале жёны их зачастили за советом и благословением, а после сами принялись заезжать, – тайком, украдкой, как бы мимоходом. Я раз не выдержал и говорю одному партийному начальнику: «Вы не последний пост занимаете, – вы, с позволения сказать, кормчий, что правит государственным кораблём; у вас в кармане билет коммунистической партии, – неужели у себя не можете опоры отыскать?». Ничего он мне не ответил, вздохнул да махнул рукой.
Отец Михаил тоже глубоко вздохнул:
– Но если бы они по-настоящему стремились к вышнему свету, к правде и справедливости! Нет, в церкви искали они не правды, но оправдания; они искали успокоения совести, не желая по совести жить. Когда при Горбачеве церковь начала возвеличиваться и можно было уже не таиться, начали делать пожертвования и открыто нас