.
СВЯТОЙ ИСТОЧНИК…
________________________________________________
Мой город, он не бил баклуш, он дерзко
гремел за Нарвскими и строил корабли,
и полыхал как галстук пионерский
на майские… в ноябрьские дни…
Трех революций пережив обломки,
войну – страшнее не было нигде, –
мой город жил и прятались подонки
от них… от взглядов света и людей.
Мой город цвел тюльпанами на Троицкой,
взрывал сиренью марсовы поля…
мой город пел: «Как выйду за околицу –
кругом шумят родные тополя…»
Волшебный город щерился штыками,
опутанный мотком холщовых лент
в семнадцатом – лихими моряками,
или в другой ответственный момент –
все в ополченье! далее ни шагу…
пусть крысы на бадаевском снегу
текут рекой, и снег кипит как брага
от сахара горящего в пургу,
от пламени и всполохов термита,
от визга бомб и рева батарей –
мы не уйдем, мы не оставим Питера,
ни Марса, ни Исаакия полей…
. . . . . . . .
Поэзия жила как Золушка, вроде, и нет ее, но она присутствовала везде –
и в пыли библиотек, и на островах среди прибрежных камней, в шуме ветра и скрипе одинокой сосны под
финским (или карельским?) небом.
Я вспоминаю ребят и молодых еще мужиков из яхт-клуба, или аквалангистов и просто «путешественников». Был у нас на Промке Клуб подводных исследователей и путешественников – смех один, а не название, но точнее, пожалуй, и не назовешь. Это озерное братство карельского перешейка, а летом если повезет, то иных каких акваторий… Здесь все были поэтами, или почти поэтами, гитарой в той или иной степени владел практически каждый второй – неиссякаемый источник рождающий поэтов и бардов, иногда – художников,
как и ленинградский универ и горный институт, «корабелка» и что еще там?…
Море не рождает бандитов и подонков, это вам, чай, не «качалка» и фитнес-клуб.
Пострелять захотелось? Так нет проблем – были и стрелковый клуб, и стендовой стрельбой многие занимались, охотники – во всяком случае. Да и мотоцикл для десятиклассника совсем не роскошь, а средство передвижения.
Спортивные единоборства это наполовину романтика, так же как и фехтование, если конечно успеешь… после 14 лет тебя ни в одно ДСО без спортивного разряда уже не примут, на всех – не напасешься. А вот подпольные школы восточных единоборств совсем другое дело. Ассоциация карате? Да, и психика суперменов и убийц тоже.
А здесь! –
Здесь аисты на крышах, здесь уют
мальчишеский, здесь мельница на сваях,
здесь Родина – большая как салют,
а маленьких на свете не бывает...
как не бывает маленькой любви,
и крошечной не кажется отвага,
лови судьбу, за конский хвост лови,
– Сидай на конь, казак, – сидай, бродяга!
Как прадед, что родился на Дону,
а дед мальцом купался в тихом Доне –
служил еще в германскую войну
поручиком в сибирском эскадроне, –
как все, кто не припасами богат,
о ком, кичась, не голосили трубы,
кто ростом мал, а все–таки солдат,
– Сидай на конь, сидай на конь, голубы…
. . . . . . . .
Аэродрома клеверное поле, –
ни лошади, ни попросту скота…
он на посту, как старый бронепоезд –
уснувшая, застывшая мечта,
но до поры…
а клевер – по колено,
и земляника – яркая как кровь,
а ветер жжет,
как кровь бежит по венам,
и ты, казак, ему не прекословь –
ему виднее: быть горячим, если…
ему вольнее, да и ты горазд
рубить слова,
как жерди на насесте,
коль доведется отдавать приказ –
коль выпадет, – и ты, мальчишка, станешь,
как деды, что привстав на стременах…
и про тебя,
волнуясь и листая
страницы писем…
в прошлых временах
та девушка…
и как слеза мужская
та женщина…
и ветер за окном,
какие ветры занесут не знаешь…
когда взойдешь, когда вернешься в дом?
«Ты строй мне дом, но с окнами на Запад…»,
– чтоб песней разнесло во все концы,
как он любил,
как верил в счастье,
плакал…
И все же расстреляли, подлецы!
Поэтов убивать – не понарошку,
Расстреливать – и это неспроста,
скребется по душе когтями кошка
и потому на сердце пустота.
Боец Корнилов! Засветло расстрелян…
Васильев сотник! Вечная печаль.
Скупая жжет…
и чтобы вам поверили –
бумага,
дата,
подпись и печать…
От раннего, от репрессионизма
в дурной, картонный реабилитанс!
Ты, плачешь?
– Нет, здесь не придумать «изма»,
я ко всему еще – не шарлатан…
– Сидай на конь! – уже пропели трубы,
– Вставай, казак, – взмолились ковыли…
Пока стихи не позабыли губы
и песни неубитые твои.
.
