Холодной зимой

Вьюга выла голодной волчицей вот уже несколько долгих часов. Беспощадный ветер безжалостно бил по стенам и крышам хиленьких избушек, заметая мелким снегом, и будто старался снести их ко всем чертям. Было не просто холодно, было невыносимо, леденяще. Мороз, казалось, перепрыгнул все известные пределы, и сейчас гордился своей могущественностью и непревзойденной силой. Пел жуткую песнь непобедимости и всевластия.
В доме Симаревых господствовала мрачная тишина, лишь изредка нарушаемая болезненным постаныванием Настеньки – самой младшей из семейства. В воскресенье несчастная девочка захворала, да так сильно, что родители стали беспокоиться за ее жизнь – слишком уж она была мала и слаба. Да и погода, назло всему доброму, в последние дни выдалась совсем плохая. Что не день – то метель, да мороз трескучий, не дающий даже носа, не дай бог не укутанного в тряпки, высунуть из избы.
– Ох, совсем погода дурная стала, – неодобрительно покачала головой Мария, соскабливая ногтем налипший на стекло иней, и сощуренным взглядом попыталась разглядеть происходящее за окном. – И за что Бог нас наказывает?
– Да плевать ему на нас… Богу твоему, – пробурчал Павел с дальнего угла комнаты.
– Не богохульствуй, дурак! – ощетинилась старуха, зыркнув подслеповатыми глазами в сторону мужа, и чуть более нежным голосом добавила: – Нынче на одного его только надежда.
– Глупа ты, как коза наша. Сколько уж раз твердили тебе, что нет Бога. Нет. Даже учеными доказано, а они врать не будут. Все это выдумки чистоплюйной интеллигенции. Не хотелось им работать, вот и воображали себе невесть что. В Советскую власть верить надо. Только в ней спасение.
Мария промолчала, лишь тяжко вздохнув. Она знала, спорить с мужем – занятие не благодарное. До хрипоты будет на своем настаивать. Да и не до ругани ей сейчас – голова лишь одним забита – как помочь младшенькой? С ней ведь совсем худо стало. А больницу в округе и днем с огнем не сыщешь. Поселок маленький, с общественными учреждениями дела скверно обстоят. Ближайший госпиталь лишь в Райцентре, а до него, поди, верст двенадцать. Попробуй в такую метель дойди!.. Вовка, сын старший, помочь, конечно, смог бы. Да что с него теперь толку! Пьет, как проклятый, вот уже полгода, да из дому все прет неизвестно куда. Сволочь, а не сын! Управы нет на него, он и рад этому.
Старуха снова вздохнула и с тяжелой горечью посмотрела на мужа, вспоминая его молодым, красивым и еще ходячим, с обеими ногами. Скупая слеза покатилась по морщинистой щеке, блеснула, как льдинка, и упала на пол. Никто теперь не может помочь ни ей, ни Настеньке. Никто. На Бога лишь надежда. Только на него.
В дверь постучали. И тут же послышались чертыханья Павла – несчастный отец поминал рогатого, недовольно бурча под нос что-то о непутевом сыне.
– Вовка, небось, приперся, – вздохнула в негодовании мать.
– Да он самый, оглоед проклятый! Глаза б мои его не видели. Позор нашего рода, – недовольно бухтел Павел. – Не открывай ему! Ну его к черту!
– Да что ты! Какой-никакой, а сын ведь, – покачала головой Мария, хотя по ее глазам было видно, что она полностью согласна с мужем.
– Таких бы сыновей, да к стенке! За измену Родине. А я его, скотину такую, покрывал еще, дурак старый… Не открывай, пускай задницу свою пьяную поморозит. Авось, да мозгов прибавится.
– Так выломает же. Кто потом петли ставить будет? Да и где их взять то в такую холодину?
– И право, что не кому, – с нежеланием согласился отец. – Но опостылел он мне, как собака соседская. Видеть его не могу.
В дверь постучали снова. Спокойно, ненавязчиво. Словом, не так, как это обычно делал Вовка. Мария, немного помешкав, с трудом встала и заковыляла в сени. Раздался приглушенный звук засова. Дверь отворилась, впуская в комнату ледяной дух зимы.
– Здравствуйте, славяне! – услышал чужой голос Павел. – Разрешите войти, а то холодно на улице.
– Кто там, черт возьми? – заинтересовался отец, подавшись вперед. Но ничего разглядеть не удавалось – лежанка Павла находилась в плохо обозреваемом месте.
Послышался тихий голос Марии, в нем скользнули нотки смятения. Вскоре оба вышли из сеней, и Павел мог в полной мере лицезреть нежданного гостя. Это был мужчина лет тридцати пяти, одетый по-солдатски, в шинель и ватные штаны, с покрытым трехдневной щетиной лицом, с уставшими проницательными глазами. Он немного сутулился и поджимал плечи, что, впрочем, могло быть следствием переохлаждения.
– Кто это? – озадаченно уставился на гостя хозяин дома.
– Здравствуйте, Павел Афанасьевич! Меня зовут Николай. Я тут проходом и хотел попросить у вас ночлега, – заговорил незнакомец.
Отец семейства недовольно посмотрел на жену – взглядом осуждая за то, что та поторопилась позвать непонятно кого в дом, да еще представила его, Павла, имя.
– У нас тут не постоялый двор. Ищи другую ночлежку, – с некоторой враждой сказал он.
– Вы не поняли. Я вам заплачу, и весьма неплохо, – не отступал гость.
Павел хотел было что-то сказать, но тут же осекся. Деньги. Они действительно были нужны им.
– Сколько? – после недолгой паузы спросил он.
– Сто рублей.
– Сто рублей? – удивился отец семейства, и, надо признать, удивился не зря. Такие деньги обычно за ночлег не давали. Рубль, может, тройку, ну от силы – пятак. Но целая сотня – это уже выше всяких пределов.
– Да, именно, сто рублей.
– Вы, должно быть, шутите, молодой человек, – скривил лицо Павел, ему этот новоявленный тип не нравился. Казалось, что незнакомец хочет его обдурить.
– Даже не думал об этом, – пожал плечами Николай, рука юркнула за пазуху и извлекала оттуда пару бумажек. – Вот. – Незнакомец протянул два полтинника Павлу, но, сообразив, что тот не может до них дотянутся, положил на стол.
Глаза престарелого ветерана были уже не те, что раньше. Дальнозоркость портила зрение с каждым годом. Но даже при слабом освещении Павел вполне мог отчетливо различать предметы в пределах нескольких метров. И сейчас он видел две пятидесятирублевые купюры, лежащие на старом выцветшем столе. Глаза его не обманывали, это действительно были настоящие деньги.
– Так и быть, оставайся. Но только до утра, – наконец принял решение хозяин избы.
– Паша, а как же Вовка? Он же будет недоволен, – возмутилась жена, тревожно глядя на мужа.
– Сейчас для нас деньги важнее, Маша. А Вовке попытаемся объяснить.
– Но ты же сам знаешь, что…
– Все, цыц! – шикнул Павел на жену и чуть более добрыми глазами поглядел на щедрого гостя. – Что ж, располагайся.
Спустя четверть часа Николай сидел за столом, разложив свои пожитки. При себе у него оказалось на удивление много еды. Сообразив, что у хозяев с этим делом беда, он и их пригласил за стол.
– Выпить бы, согреться. – Гость многозначительно поглядел на Павла.
– Да куда ж там, выпить! Вовка, скотина такая, все давно выжрал, – отчаянно махнул рукой отец.
– А у меня есть. На крайний случай берег, – пожал плечами Николай, сунул руку в вещмешок и тут же извлек из него полулитровую бутыль самогона.
Мария с недовольством, но вынужденным покорством поставила две кружки на стол. Щедрый гость тут же наполнил их мутной жидкостью.
– За дом, и его добрых хозяев! – Николай поднял кружку, губы растянулись в улыбке.
Павел лихо опрокинул кружку, крякнул, жадно схватил соленый огурец, занюхал и положил обратно. Ладонь прошлась по губам, вытирая капли самогона. Тяжелый взгляд лег на незнакомца.
– Служивый?
– Угу, – кивнул Николай, хрустя огурцом.
Павел задумчиво пожевал губу, потер щетину на подбородке.
– Как там сейчас, в армии?
– Не все гладко. Людей не хватает, провианта тоже.
– А ты что ж, куда направляешься?
– Домой. Отслужил свое, довольно с меня.
– Оно верно. Долго там засиживаться не стоит, – понимающе закивал хозяин избы.
Мысли же его были направлены совсем в другое русло. Мозг точил один неразрешенный вопрос, задать который ему не позволяла совесть – откуда у простого солдата столько денег? А то, что их у Николая много, Павел допускал без противоречий – ведь если он за обычный ночлег выложил аж сто рублей, стало быть, бумажек этих у него не меряно. А много их бывает либо у высших чинов, либо у прохиндеев. Ни на того, ни на другого незваный гость похож не был.
– А родина то где? Далёко?
– Далёко, – кивнул гость. – Сибиряк я.
– О-о-о, – понимающе покачал головой Павел. – Это да. Как у нас оказался-то?
– Да штаб наш неподалеку расположился, вот я…
Из сеней громыхнуло серией увесистых ударов, не дав Николаю договорить. Мария испуганно вздрогнула. Павел насуплено покосился в сторону источника звука. В воздухе повисло гнетущее напряжение.
– От… ет… вашу мать! – раздалось сквозь завывания метели.
– Явился, гад! – озлобился отец. Резко махнул рукой в сторону жены. – Открывай, что сидишь? Хочешь, чтоб дверь к чертовой матери снес?
Мария второпях поковыляла в сени. Раздался деревянный скрежет засова, вьюга снова ненадолго запустила свои холодные лапы в дом. Дверь закрылась. По комнате поплыл ядовитый запах перегара. Послышалось злобное бурчание, и на фоне дверного проема появился крупный силуэт Владимира. Мужчина лет тридцати, неотесанный, небритый, с огромными мешками под глазами. Он пьяным взглядом окинул окружающих, сдавленно рыгнул, утер красный нос. И двинулся к столу, оставляя за собой снежные следы. Но, не дойдя до него несколько шагов, внезапно остановился – глаза, наконец, наткнулись на Николая. Владимир озадаченно огляделся, покосился на мать.
– Кто это? – прозвучал пьяный бас.
– Гость наш, – осторожно заговорила Мария. – Переночует, а утром уйдет.
Незваный гость привстал, вытянув дружелюбно руку:
– Николай.
Владимир, проигнорировав знак приветствия, заговорил снова:
– На кой черт нам гости? От них проку нет.
Мария некоторое время молчала, ища подходящие слова, глаза взволнованно бегали.
– А мы решили помочь бедолаге, – заговорил отец. – Тем более он решил поделиться с нами едой.
Взгляд Вовки медленно опустился на стол и тут же зацепился за недопитую бутыль самогона.
– О, и выпить принес… Хороший гость.
Вовка бесцеремонно схватил вожделенную бутыль и, приложив к губам горлышко, начал отчаянно хлебать содержимое.
Николай благоразумно молчал. Не подавал никаких признаков протеста. Даже тогда, когда его уже пустая бутылка звякнула, ударившись о пол.
– Что же ты делаешь, скотина проклятая? – взвился отец, с горечью в глазах наблюдая за действиями сына. – Ни стыда, ни совести! Все б тебе самогон жрать целыми днями…
– Отстань, батя. Не до тебя сейчас, – пьяно скривившись, отмахнулся Вовка. И повернулся к Марии. – Мать, дай денег.
– Нету, – замотала головой Марии. – Давно всех до нитки обобрал.
– Есть, я знаю, – не отступал сын, медленно приближаясь к Марии. – Дай мне денег.
– Да нету ж, говорю тебе! Нету! – Мать попятилась, ее губы нервно подрагивали, в глазах начал просыпаться откровенный страх.
– Отойди от матери, нелюдь! – закричал Павел, подавшись вперед. – Отойди, кому говорю!
– Заткнись, батя, – махнул рукой на отца Вовка. – Мать, дай денег. Я знаю, что они у тебя есть.
– Нет. Ничего у меня нет, – повторяла Мария, глаза наполнялись слезами.
– Врешь, карга старая! – взбесился Вовка, тяжелая ладонь звонко шлепнула по лицу матери.
–