РЫЦАРЬ, ПИСАРЬ И ГЕРЦОГИНЯ…

В лесу шёл дождь. Он шуршал в молодых, зелёных  дубовых листьях, стекал по ним  весёлыми струйками, обильно кропил кустарники и  орошал траву меж деревьев, питая землю живительной влагой.
Крестоносец отбросил за спину капюшон плаща, с поблекшими символами веры на серой выцветшей ткани, и с удовольствием подставил дождю узкое лицо, обрамлённое  длинными волосами, бывшими когда-то золотистыми, а теперь –  подёрнутые пеплом.
- Хорошо!!! – воскликнул он.  
- Лучше некуда! – гаркнул в ответ здоровяк, выскочивший из-за ствола дуба,  росшего у тропы, по которой ехал всадник, и схватил лошадь  под уздцы. – Тпрууу! Кобыла!
- Прочь с дороги, пёс смердящий!... –  крикнул седок,  хватаясь за рукоять меча.
Сбоку просвистело. Арбалетная стрела с глухим стуком вонзилась в щит, притороченный слева к седлу всадника.
- Ещё раз дёрнешься, отправишься к праотцам, не доехав до дома! – засмеялся громила.
Но рыцарь был не робкого десятка!
Обнажив меч, он сделал замах, чтобы зарубить хама, но верёвочная сетка, брошенная сверху, не дала ему осуществить  задуманное. Начав махать руками, он только запутался в ней, что позволило здоровяку и двум подоспевшим на подмогу бродягам не только стащить его с седла, но и спеленать, наподобие кокона.  Ему на голову напялили мешок, положили поперёк седла, а лошадь повели в чащу леса.

Глаза привыкали к темноте. В неровном свете очага на него внимательно смотрела пара блестящих глаз, принадлежащая  бородатому человеку средних лет, осанка и уверенная поза которого  выдавали  верховенство над окружающими.
- Ну, как там далёкие палестины!? – спросил бородач.
- Порушены во славу Божию!  Только я в Тунисе был… на Кипре тоже!

- А чего ради  искать  славу Господа нашего так далеко!? Что, её здесь  не хватает!? – насмешливо спросил собеседник.
- Гроб Господень охранять дОлжно! Недаром Иерусалимское царство создано верой и мечом крестоносным.
- Так-то оно так, только пришлые оттуда богатыми возвращаются, не в пример иным… Что с тебя взять?! Меч зазубренный да крест серебряный, вот и вся добыча. Плащ, и тот истлел!
- Это я нарочно, чтоб грабителям нечем было поживиться! –  рассмеясь, ответил рыцарь.
-  Мы не грабим нищих путников, с богатой мошной  – другое дело!
-  Знаю, наслышан… Видимо плохи в королевстве дела, если робин гудов развелось, как лягушек на болоте!  
- Дерзость перед лицом опасности - признак смелости! Так ведь  и  комаров во множестве развелось, кровь людскую пьющих, совесть потерявших да от денег очумевших. Вот и приходится дурную кровушку им пускать, деньги чужие чтоб истинным хозяевам вернуть… Но, оставим пустое! Хотел спросить, неужто только за веру подался ты на край света, голову под ятаганы сельджукские подставлять?!
- Прямой вопрос требует такого же ответа! Ладно! Посмотри, что ты видишь?! – рыцарь указал на щит, лежащий рядом с его мечом в углу лачуги.
- Сердце и крест на нём! Во имя любви к Господу, как я понимаю?!
- Можно и так, но есть и иной смысл!
- О! Любовь до гроба, что ли?!
- В сообразительности тебе не откажешь! Но не так всё просто!
- Не тяни осла за хвост, рассказывай!

- Любовь к прекрасной даме вынудила меня пуститься в дальние странствия. Банально говорить,  но ради неё я был готов отправиться и в ад!
- Знакомо… А что значит это твоё  - «вынудила»?
- Род наш старинный, но небогатый. Замок, земли акров  с сотню да лес небольшой.  А через речку располагался Мидлвилль, поместье графа Мидлвильского. Сам-то он вдовствовал, а графство получил от короля за какие-то там заслуги,  через кои  ослабел здоровьем, и где-то на пятидесятом году почил в бозе. Осталась после него дочка на выданье, красавица Брунгильда. Вот в неё я и влюбился без памяти!
- Хм! Интересно!  - перебил его бородач.
- Ты прав, очень интересно! Она ко мне благоволила, как мне казалось. Ну, открылся я ей и предложил руку и сердце.
Вот тут-то она мне и сказала, мол, не то, что она против замужества , но выйти за бедняка,  при её привлекательности, было бы верхом глупости.
После такого заявления, честно признаться,  я совсем голову потерял.
Приказывай, говорю, что хочешь, только согласись моей стать!
И поставила она мне условие – отправиться в крестовый поход, чтобы разбогатеть. В это время Эдуард Английский как раз войско собирал,  Тунис от неверных освобождать. Подъёмные деньги приличные давали…. В общем, я и не раздумывал ни секунды. Экипировался,  как  должно, а остальные деньги ей отдал, кроме того и поместье на неё переписал, родители мои к тому времени уже на погосте пребывали. А перед  отъездом мы обвенчались.
- Так как, ты говоришь, тебя зовут?! – поинтересовался собеседник, щурясь.
- Габриель Браун, граф Стронвильский!
Бородач громко расхохотался, чем вызвал у крестоносца не только большое недоумение, но и гнев.

- Чего такого смешного ты усмотрел в словах моих,  разбойник лягушачий!? – воскликнул он.
- Плохи твои дела, рыцарь! Так выходит, что не граф ты уже! – ответил тот, пропустив мимо ушей оскорбление.
- Как это возможно?!
- Всё просто! Погиб  ты смертью храбреца в пустынях знойных  от меча неверного! Говорят, долго не мучился! – ёрничая, ответил бородач.
- Как  ты смеешь…
-  Не горячись, послушай сперва! – перебил он Габриеля. – Я тоже не простолюдин! Мой отец учёным лекарем был. И меня на ту же стезю хотел определить – учил грамоте, математике, основам наук разных.  Жили мы в Портсмуте в собственном доме. Но грянула беда – началась чума! Отец, несмотря на предосторожности, всё же занёс в дом эту заразу, и пошлО…! Первым умер младший брат, потом мать… А когда слёг отец,  то  приказал мне бежать в деревню, подальше от городов. Он заранее  выправил мне грамоту о том, что я  прошёл курс обучения правописанию и могу работать писцом.
Это было почти правдой – грамотой я владел, писал чисто, ровно и красиво.

Скитался  около года, пока не попал в услужение  к одной молодой   красивой госпоже.  Жила она в своём поместье в гордом одиночестве. Муж её, как она говорила, исчез в пустынях Переднего Востока, когда ушёл в крестовый поход под знаменами принца Эдуарда. Поначалу я был просто писарем, но со временем  стал при ней вроде стряпчего и  вёл внешние дела. Она начала со мной кокетничать, и, что греха таить, влюбился  я в неё таким же манером, как и ты! Бегал за ней, как собачонка, и в рот глядел, не отрываясь!  Она – графиня, а я сын лекаря, вот и хорохорился перед ней, как только мог!

Надо сказать, что помимо хорошего писания, имелась у меня ещё одна способность – ловко  почерки подделывать. Однажды я показал   копии с писем, ей самой написанных.  Так она свою руку от моей  отличить не могла и долго, удивляясь тому, смеялась.
И как-то так случилось, что завела она разговор о замужестве, мол,
где муж неизвестно,  жизнь проходит, а потомства нет – кому всё это достанется, и вроде так выходило, что первый кандидат на её сердце – это я!
Тут меня словно бесы закружили – пылаю страстью, горжусь её выбором….
А как же муж, спрашиваю!?
Достаёт она  одну бумагу –  ответ на её запрос о муже, подписанный  писарем  принца Эдуарда, в коем писано, что жив супруг и здоров, но находится сейчас с войсками в недрах пустыни.
Я сначала не понял, к чему это!?
Она мне, бестолковому, объясняет, что надо написать другую бумагу, но уже не за здравие мужа, а наоборот!
Будто погиб он в бою во имя Господа нашего Иисуса Христа, за что честь ему, вечная память и блаженство на небесах.
Тогда, мол, она станет свободна и будет принадлежать только мне!
Меня уговаривать не пришлось – так повезло по жизни, что больше и мечтать не о чем!
Изготовил я ту бумагу, печати подделал.
И чтобы всё вышло натурально, выехал я на почтовую дорогу, и за золотой уговорил почтового курьера завезти  депешу в поместье. Вроде сюрприз хозяйке сделать, ради шутки!
А звали её мужа???
Правильно!  
Габриель Браун, граф Стронвильский!  
То есть, ты!

Бывший граф вскочил и с воплем бросился, было,  к рассказчику,  с целью вцепиться  руками  ему в горло, но как бы сломался на полпути и осел на землю.
- Дальше… - глухо сказал он, опустив голову.
- Ты мне поведал о страсти своей неземной, а я тебе, как графиня твоя ненаглядная на той безумной любви  жирный крест поставила!  Так что герб  твой очень правильный!
Рыцарь  поднялся и сел на прежнее место, на топчан у очага.
- Почему же ты не граф!?  А если граф, то, что ты тут делаешь?! -   кривя губы, съязвил он.
Бородач рассмеялся и ответил.
- Два графа Стронвильских на одну хижину – это много! К тому же, на дураках воду хоть и возят, да, вот беда,  пить не дают! Ладно! Слушай дальше!

- Поехала Брунгильда твоя к епископу, получить от него подтверждение, что вдова она теперь!  Там они и встретились!
- Кто?! – прохрипел Габриель.
- Графиня и герцог Тарберийский.  Тот в это время гостил у епископа. Он их и познакомил. Слово за слово, разговорились, и она его приглашает к себе в гости. Так герцог до того ей увлёкся, что уже через три дня был у нас в поместье вместе со своей свитой и охраной. Человек пятнадцать!  Брунгильда устроила целый пир в их честь, до первых петухов гуляли. А утром объявила, что у неё пропал фамильный  перстень  с  бриллиантами.
Ну, бросилась челядь искать его…
И что ты думаешь?!
Нашли! Причём, быстро нашли!... В моём матрасе!
Я ни сном, ни духом!...
Меня в колодки!
Графиня  заявила, что я, пользуясь её доверием,  бессовестно её ограбил,  и  попросила герцога незамедлительно отправить вора  в тюрьму.
Но сама того не ведая, этим меня и спасла!
Стражников было трое, и по дороге  я был отбит у них вольными братьями!
Ты же знаешь, что грозит вору в нашем славном королевстве!
И вот я здесь!
- А графиня!? –  спросил рыцарь.
- Графиня!?  Ха! Бери выше! Герцогиня Тарберийская!
***  

Собеседники долго молчали, смотря на огонь, который бликами играл на их задумчивых лицах.
Наконец,  рыцарь заговорил.
- Веру я потерял, когда алчущие злата крестоносцы  именем  Господа протыкали мечами грудных младенцев вместе с матерями, прижимающими своих чад к груди, а потом рвали  с ушей серьги и сдирали перстни с отрубленных нежных пальцев. Заодно стал питать непреодолимое отвращение к деньгам, узнав, какой ценой они  достаются. Славу воина похоронил под стенами Абу-Синдаба под градом падающих  камней, копий и стрел.  Имущество отдал любимой  женщине, которая предала мою любовь ради богатства и тщеславия. Имя у меня отнял лесной бродяга, бывший лжеписарь. Надежду на возвращение к семейному очагу уничтожили твои слова.
Что же осталось?!...

Он встал,  отошёл в угол, где лежали его меч и щит.
Вынул из ножен оружие и сломал о колено лезвие клинка.
Затем поднял щит,  внимательно осмотрел герб, как будто хотел увидеть в нём что-то ранее неизвестное,  и аккуратно положил его в огонь.  Следом туда же отправился и плащ.
Затем,  улыбаясь, обратился к бородачу .
- Дурацкая  привычка доделывать всё до конца! Ну, что, брат, где на вашем болоте кинжалы выдают? Пора кое-кому кровь дурную пустить!