Памяти Исаака Бабеля

Солнце выскочило из моря жёлтым яйцом на Пасху. Зной брызнул на город июльским напалмом. Утро настало в разгаре.
- Прекрасное утро, реб Арье-Лейб – сказал Изя, чтобы вывести его из задумчивой дремоты.
- Только идиёт,  может называть жаровню, на которой жарятся его бейцы, прекрасной. Жоре Гликману тоже били морду за то, что он обозвал похоронную процессию замечательной. Хоронили старого Мозеса с Пересыпи, а он хотел понравиться вдове, матери Зоси, что имел к ней интерес. Имеете мне сказать пару слов, так зачем говорить тех глупостей!?
- На кладбище каждый еврей становится философом. Так действует тишина надгробного гранита.
- Таки, да. Молодость не знает, что пройдёт.
Ты знаешь за эту историю?
Ты не знаешь за эту историю.
Так я тебе скажу.
Циля Зайцуль думала, что выходит замуж навсегда. Так и вышло, но только на  три года.
- Её бросил муж!?
- Как раз, наоборот! Это она умерла от скоротечной чахотки. Вся Пересы плакали на её похоронах за своё горе. И то же Шимшон с погребальной конторы.
- За своё!?
- А как иначе, если Зайцуль грозил спалить до головешек всю Пересу, если не выздоровеет, как она заболела.
- Таки спалил!?
- Сначала нет. Он пошёл в запой, как последний кацап. А через неделю уснул в непотребном виде на постели с папироской на зубах. И стал пожар, что задохнул его дымом.
Вот что бывает, когда  еврей зарекается на вечное.
Это говорю я, Арье-Лейб, гордый еврей, живущий при покойниках.