Такой резкий переход от выспренной речи государственного мужа к детской жалобе вновь рассмешил собеседников, и улыбающийся Натон, взяв друга под руку, повёл его на процедуры.
– Значит, вы, осознаёте, какую ответственность налагает на вас эта должность, – кривя губы, цедил немолодой, обрюзгший чиновник, сидевший напротив Штригеля.
Тот, не отводя взгляда от своих пальцев, стиснувших край стола, кивнул.
– Не сомневайтесь, осознаю.
В голосе Дитриха прозвучала насмешка. Около получаса он слушал бессмысленную болтовню старика, и терпение его подходило к концу. Брови собеседника взлетели вверх.
– Вам смешно?
– Вовсе нет, – резким тоном ответил Штригель и, подняв, наконец, глаза, гневно посмотрел на опешившего человека. – Я лишь пытаюсь понять, вы, действительно, глупы или намеренно провоцируете меня, чтобы я возжелал поскорее отобрать у вас государство.
Присутствующий при разговоре Евлап, услышав слова друга, подавился воздухом, пытаясь сдержать смех, а визави Дитриха надулся.
– Что? Как вы смеете?!
– Смею. И если вы не осознаёте, почему, объясню. Свободное общество строил я: растил его на трупах и крови, я ответственен за его становление, развитие и все перекосы, в которых виноваты мои преемники. А вы, бесцельно тратя своё и моё время, учите меня им управлять.
Вскочив, чиновник зашипел:
– С самого начала я был против вашего прихода к власти, меня принудили…
– Как, вы сказали, ваша фамилия? – бесцеремонно прервал его Штригель. – Капп? Какое отношение к вам имеет некий Вольф Капп, некогда пытавшийся разрушить то, что я с огромным трудом возводил на обломках гитлеровской империи?
Мужчина замер и рухнул в кресло, со страхом глядя на Дитриха. А тот, не обращая более внимания на побагровевшего старика, обратился к Евлапу:
– Как вы могли допустить, чтобы это правило государством?
– Капп не имел детей, – возразил Евлап, – и Норберт лишь седьмая вода на киселе. Какое значение имеет их родство, раз прошло так много времени…
– Огромное, как же ты не понимаешь, – попенял Штригель. – Семьи Каппов, Геббельсов, Крюгеров несколько веков назад стремились к безраздельному господству, и власть, не доставшуюся им, получили их последыши, которых, как и преступных предков, не волнуют людские беды. Они не будут радеть об обществе и рано или поздно разрушат его, даже не из злого умысла, а по глупости, ведь деградация коснулась и их умов. Прежде чем прийти сюда, я хорошо подготовился. Недавно, собирая материал для исторической повести, я нашёл заинтересовавшие меня сведения. Ты знаешь, что человек с русской фамилией Котлов на самом деле прямой потомок Эрика Геббельса?
Евлап ошеломлённо покачал головой.
– Во-от. Этот…
Штригель кивнул на застывшего чиновника.
– … этот даже не скрывает, что он Капп. А Верховный правитель Кригер – выходец из семейки Крюгеров. И не вздумай сказать, что для тебя это новость.
Сжавшийся под полным ярости взглядом друга Евлап прошептал:
– Увы, я, действительно, этого не знал. Но Йарден наверняка был в курсе, он нередко намекал, что наше общество возглавляют недостойные...
– И вы ничего не предприняли?
– Но что мы могли сделать, они пришли к власти законно…
– В первую очередь, сообщить об этом мне; а я бы постарался принять меры в нашем прошлом. Прадеды этих людей в буквальном смысле слова подрывали экономику молодого государства, а их выбледки спокойно этим государством правят. Тебе не кажется, что это слишком?
Выбледок (устаревшее) – незаконнорожденный ребёнок, (бранное) – дурной человек, мерзавец, сукин сын.
Евлап выпрямился. Он принял решение.
– Я собираю Совет, – сказал он. – Депутаты неглупы, и, опираясь на них, мы уберём не оправдавших доверия и отдадим власть тебе. На твоих условиях.
Штригель кивнул.
– Я хотел просить об этом, но ты меня опередил.
Запищал видеофон, и на дисплее возникло лицо Натона. Пока Евлап приводил в чувство и выпроваживал перепуганного Каппа, Дитрих разговаривал с сыном. Когда он повернулся к чиновнику, лицо его сияло.
– Евлап, – дрожащим голосом сказал Штригель, – Йарден снова с нами.
Старик растерянно взглянул на экран, колени его подкосились, и Дитрих едва успел подхватить потерявшего сознание товарища.
Радостно возбуждённые Виктор и Ортвик не отходили от Йардена. Тот счастливо улыбался, хотя не мог не печалиться, глядя на изменившуюся с годами чету Пинкдроу. Одряхлевший, ссутулившийся Ортвик напоминал гнома, сошедшего со страниц детской книжки, и Аирин была ему под стать. Прокудиным повезло больше, если считать везением катастрофу, произошедшую с капсулой, в которой они летели на море. Обоих возродили, и сейчас они выглядели лет на двадцать пять.
Сам Йарден, несмотря на то, что из-за забывчивости Натона перешагнул возраст, в котором погиб, чувствовал себя прекрасно. Болело горло, но друг пообещал, что через месяц-другой неприятные ощущения исчезнут, и мужчина старался не обращать на них внимания.
– Представь, и я помню то, чего, казалось бы, не должен, – сказал Виктор, выслушав рассказ Йардена. – У меня побаливают лёгкие, пробитые сломанными рёбрами. И само падение тоже сохранилось в памяти.
– А у меня не осталось никаких воспоминаний о крушении, – удивлённо взглянув на мужа, произнесла Ирина. – Надеюсь, это не свидетельство того, что я бездушна.
Натон покачал головой.
– Непонятный механизм, – ответил он. – Вряд ли наличие души осложнит мою работу, но я начал задумываться, а не слишком ли это – подменять собой бога.
– Скажешь тоже, – воскликнул Ортвик. – Бог, в которого я, честно говоря, не очень-то и верю, наверняка предвидел, что люди рано или поздно научатся воспроизводить себя не только привычным способом. Для новых открытий нам и дан разум. И я считаю глупцами американских религиозных фанатиков, добившихся запрета клонирования у себя в стране.
– Тупое стадо, – осуждающе качнув головой, промолвила Аирин. – Как можно назвать их верующими, если они не доверяют господу, ставя под сомнение его дальновидность. Ведь, позволив своему творению изобрести множество способов отнимать жизнь, он наверняка одобряет тот, что даёт возможность её сохранить.
– Похоже, вы уже не раз обсуждали этот вопрос, – улыбнулся Йарден. – И я полностью с вами…
Он не договорил, потому что в переднюю ворвались Дитрих с Евлапом, и мужчина едва не задохнулся в крепких объятиях друзей.
Вскоре они сидели за накрытым столом и рассуждали о грядущих переменах.
– Я не политик, – пожимая плечами, говорил Виктор, – но, если возникнет необходимость, готов встать под твои знамёна.
– Об этом рано, – отвечал Дитрих. – Мне понадобится время, чтобы проанализировать действия моих последователей, а особенно теперешнего правительства. На это уйдёт не один месяц.
– Времени нет, – возразила присоединившаяся к беседующим Генриетта, – нападения учащаются, и воевать надо уже сейчас.
Штригель задумался.
– Ты права, Грета, – наконец сказал он. – Сначала надо разобраться с пришельцами, кем бы они ни были…
Натон вдруг скрипнул зубами и, побледнев, откинулся на спинку стула.
– Опять, Тоша? – испуганно спросил Дитрих.
Йарден тоже встревожился.
– Что с ним? – испуганно спросил он.
– Сердце отказывает, – склоняясь над сыном, ответил Штригель. – За спиной у него полное переживаний детство, а в настоящем нервная работа с большой ответственностью. И меня беспокоит, что приступы стали повторяться слишком часто.
– Ничего, – пытаясь улыбнуться, выдавил мужчина, – мотор у моего сменщика будет понадёжнее, мы приняли меры.
– Слышать не хочу о твоём клоне, – сердито пробормотал Дитрих.
И, вводя лекарство, пояснил:
– Несмотря на достижения генетиков, я всё же боюсь смерти близких. Меня мучают опасения, что рано или поздно произойдёт сбой, и они не воскреснут. Я чуть не сошёл с ума от страха, увидев изломанные тела Вити и Иры, но, слава богу, всё закончилось благополучно.
– Я даже присутствовал на собственных похоронах, – засмеялся Прокудин.
– Не знаю, как у тебя хватило смелости, – промолвила Генриетта, – я бы не смогла.
– Хотел проверить себя на вшивость, – усмехнулся Виктор.
Пришедший в чувство Натон задумчиво посмотрел на друзей.
– Надо подключить психологов, – сказал он, – и выяснить всё о симбиозе мозга и души.
Дитрих хмыкнул.
– Сынок, душа суть мистическая, её нельзя исследовать.
– Я попытаюсь, – откликнулся учёный.
Он поднялся.
– Прошу прощения, но мне придётся вас покинуть. Мы с Арлисой пообещали сыну сводить его в парк развлечений.
Штригель тоже встал.
– Идём вместе. После смерти я ещё не видел своего маленького тёзку-внука. Грета, ты с нами?
– Я присоединюсь, но позже, хочу ещё немного побыть с Йарденом.
– Хорошо.
И, попрощавшись, Дитрих с сыном покинули друзей.
Кабинет Верховного правителя свободного мира тонул во мраке. Вокруг стола неподвижно и безмолвно сидели люди, казавшиеся безликими.
– Владимир Александрович, – прозвучал чей-то глухой голос, – хватит конспирироваться, включите свет.
Один из мужчин поднялся и, подойдя к стене, дотронулся до неё. Помещение осветилось. Теперь можно было видеть, что под старым покрытым кракелюрами портретом первого главы государства обосновался немолодой мужчина, удивительно похожий на недоброй памяти Людвига Крюгера. Остальные, однако, внешне нисколько не напоминали заговорщиков, которым суд Штригеля вынес когда-то смертный приговор.
Кракелюры – трещина красочного слоя или лака в произведении живописи, чаще всего у старых картин.
– Сколько можно говорить, что свет должен зажигаться от хлопка в ладоши? – проворчал глава. – Котлов, займитесь этим, наконец.
Некрупный седой человек хмыкнул.
[justify]– Долго ли нам
Приятно получить лишний отзыв. 
