29-летний Трейя так долго стоял посреди спальни с плотно зашторенными от полуденного малагасийского солнца окнами, что потерял ощущение пространства и времени.
Накануне у него было предчувствие значимой встречи, которая должна была состояться в этот погожий декабрьский день 1991 года прямо в доме, где он ночевал.
Решив проверить участившиеся после пересечения экватора предвидения и вывести-таки на чистую воду внутренний голос, спонтанно осваивающий духовные практики, недавний материалист из Совка дал слово не сойти с этого места, пока или встреча не состоится, или кондовая логика, служившая худо-бедно по жизни, не приструнит распоясавшуюся интуицию, одурманенную колдовским Мадагаскаром.
Ожидание затянулось. Улетучились, будучи передуманы, отголоски навязчивых мыслей.
Редкие звуки с выметенной жарой улицы едва долетали до комнаты для гостей, расположенной при входе в углу арендованной виллы на окраине Анантанариву, где бродягу приютили сердобольные соотечественники.
В какой-то момент неприметного погружения в прострацию силу проникающего в помещение света будто плавно свело на нет реостатом.
Взгляд недвижного столпника, исподволь превратившегося в стороннего наблюдателя, застыл на туманной инфракрасной завесе, таинственно разделившей миры, внешний и внутренний.
Впоследствии, прокручивая в памяти единственную в своей жизни классическую медитацию, Трейя не переставал изумляться, насколько ее начало было схоже по ощущениям со входом в зрительный зал комфортабельного кинотеатра.
Приглушенный свет в кинозале мягко угас, как только он удобно устроился в обитом бархатом кресле, оперевшись локтями о его широкие лакированные подлокотники.
Одновременно с этим развернутый в глубине сцены сумеречно белый экран скрылся за автоматически сведенными воедино массивными тёмно-багровыми шторами.
Мгновение перед последующим калейдоскопом событий легко могло оказаться вечностью, настолько вовлеченный в приготовление к действию зритель самозабвенно в нем растворился, утратив связь с собственным телом.
Беспросветная тьма поглотила монаду живого сознания, которым в духе стал Трейя.
Со всех сторон его окружало несметное число схожих с ним созерцателей: бесплотных одухотворенных монад, о присутствии которых он мог лишь догадываться.
Немыслимое давление в безвременье затянувшей их Чёрной Дыры спрессовало их всех в одну безмерную точку.
Внезапно мрак Небытия разорвался ослепительной Вспышкой; шторы, облекшие объёмный экран, раздёрнулись в разные стороны: бизонье стадо монад, превратившихся в кванты света по мановению палочки дирижера по имени Время, выплеснулось на свободу.
Новая галактика родилась.
Последующие голографические эпизоды галактической эволюции этого, разве что немого, 3d кинотеатра воспринимались соучаствующей в них монадой стороннего наблюдателя Трейи всеми фибрами … череды сменяемых ей оболочек.
Буйство сполохов света, соткавших оргию Вспышки, было сродни начальному Хаосу.
Вскоре турбулентные вихри сменились ламинарным течением, распространяющим во все стороны от эпицентра Большого Взрыва сферическую волну интенсивного светового потока.
В одном из направлений растущей галактики, свыкшись с умопомрачительной скоростью света, скользило сознание Трейи.
Когда горки бесконечной волновой траектории укачали в сон Трейю, световой поток стал настолько разрежен, что расползся на исполинские облака, приобретшие впоследствии форму шаров различных размеров.
В поверхностном слое суспензии одной из планет среди свалившихся с гребней световых волн уплотнённых корпускул монада Трейи, то, чем он впоследствии осознавал себя при всяких земных переменах, приняла форму протоатома духа.
Ощутимо увеличивая плотность, планетарное облако уменьшалось в объёме.
Когда световая туманность сгустилась до взвеси сродной на ощупь с сухим молоком, духовные протоатомы стали обрастать минеральной корой.
Со временем безбрежная земная поверхность сплошь покрылась мелким песком, средь которого выделялся камень размером с кулак. То был панцирь протоатома Трейи, укрывавший его от смены пекла, когда на небосклоне появлялось юное солнце, и стужи, когда его огромный ослепительный лик скрывался за горизонтом.
Устоявшаяся смена положения светила на небе действовала гипнотически.
Постепенно Трейя, воспринимавший происходящее вовне камня посредством имеющихся у того подобия органов чувств, стал впадать в дремоту.
Отчасти утрата интереса к окружающему была обусловлена сопоставлением недвижного пребывания в камне с динамичным процессом прободения Чёрной Дыры и галопом в табуне первозданных частиц, без оглядки бежавших из небытийного плена.
На периферии сознания Трейя различил появление чужеродной фигуры в тёмных доспехах с рогами на шлеме. Змейки разрядов стекали с защитной брони пришельца явно не из этого пространственно-временного континуума, что-то высматривающего под ногами.
Для удивления нужно было большее время, чем потребовалось невесть откуда взявшемуся существу, чтобы приблизиться к камню Трейи, приметив его среди барханов пустыни.
Бросив на булыжник пронзительный взгляд, ожёгший Трейю сквозь каменный панцирь, чёрный рыцарь приподнял левую ногу и резким ударом твердой подошвы разворотил его на две половины.
Пылинку протоатома Трейи стряхнуло при этом со среза, и она провалилась в катакомбы песка, прервав падение глубоко под землею.
С потерей казавшейся такой прочной каменной оболочки, очутившись в кромешной тьме и лишенный всяческих ощущений, дух Трейи впал в забвение на эоны времен.
Пробуждение Трейи было не из приятных.
Вызволяя из недр, ток почвенной влаги повлёк его наверх, обдирая остатки каменной кожи о шершавые волокна извилистого капилляра.
На излёте движения очищенный от минеральной шелухи протоатом попал в ткань листа на нижней ветке дерева, выросшего к тому времени на неузнаваемо изменившейся планете.
В структуре своего нового земного пристанища Трейя постигал явления природы.
Он видел фрагменты ближайших деревьев и ощущал, как они общаются между собой, оповещая соседей обо всех лесных новостях.
Каждое утро радостным гулом окраинные стражи сообщали стоящим за ними собратьям о первых лучах восходящего солнца. Флюгерками веточек деревья указывали направление ветра, реверансом листьев выражали благодарность дождю.
Но однажды по лесу прошелестел трепет испуга, сопровождаемый вздохами боли. Вскоре в зону видимости то ли пленника, то ли постояльца юдоли друида попало стадо оленей.
Статный самец, за которым следовали важенки с молодняком, вздумал сдобрить древесными специями свой травяной рацион. Встав на задние ноги, оперевшись передней левой о ствол, вожак полоснул сведёнными челюстями по той ветке дерева, на которой ни жив ни мёртв замер Трейя.
Дрожью забился протоатом Трейи в унисон с приютившим его листом, когда на них надвинулся глаз оленя, скошенный вправо.
Слегка прожевав ободранные листья с корой, олень направил их языком в грот пищевода, а тот, волнообразно сжимаясь, протолкнул измятую массу в горячее брюхо.
Темнота волчьей сыпью хлюпала в травяном мешке в такт движению оленя. Когда стадо остановилось на днёвку, Трейю со жмыхом вновь вытолкнуло в ротовую полость оленя, где уплотнённая пища была неторопливо разжёвана, и на этот раз, трижды продавленная внутри двухвостой змеи пищевода, она провалилась в эластичную реторту желудка.
Ворсинки стенок желудка высосали протоатом Трейи из измочаленной клетки листочка. Ток крови промчал его по всему телу оленя, доставив в область мошонки. Откуда, оседлав семя оленьего рода, дух Трейи стал наблюдать окружающий мир посредством органов чувств своего возничего о рогах и копытах.
Вереницей рассветов пролетело лето. Туманной поступью прошелестела осень. Снег укрыл лес, где обитало стадо оленей.
В один из заснеженных дней наступившей зимы Трейя стал соглядатаем того, как вожак стада отстаивает своё право на продолжение рода. Морда к морде, сцепившись рогами, бодались олени в кругу, за периметром которого расставила задние ноги готовая к соитию самка. Отогнав соперника, вожак трубно взревел и вернулся на её возбуждающий запах.
Последним ощущением Трейи в теле самца было победное обладание томной рефери схватки, после чего мощным потоком секреций его выплеснуло внутрь её живота.
В темноте питательной колбы, матки важенки, с протоатомом Трейи стало происходить что-то весьма необычное: он делился и рос вместе со своим на этот раз собственным телом.
Период роста внутри просторного живота будущей матери закончился лёгкими родами.
Лишь только опробовав ноги, новорождённый олень инстинктивно потянулся губами к материнскому вымени…
Вновь зеленела трава на земле. Свежей листвой были покрыты деревья. Жизнь в лесу продолжалась, но теперь с ещё более яркими впечатлениями от возросших возможностей.
Лес, дававший пищу и кров, был Трейе, ставшим за пару лет грациозным оленем, ареной для изучения животного тела. В нём же впервые он испытал таинство развоплощения; уж лучше ввести в обиход новое слово, чем называть смертью магический акт возврата нетленного духа в бесплотное состояние.
Это случилось, когда встревоженное чужаками стадо оленей в панике заметалось по лесу.
Трейя в прыжке встретился через прицел глаз с глазом охотника, стоявшего наизготовку в засаде за деревом. Вспышка огня, и … пуля пронзила сердце лесного красавца.
Молодой олень совершил кульбит через голову и бездыханный свалился на землю.
В тот же миг будто грибница эфирных волокон стянулась в точку где-то в районе правой грудины, вернув дух Трейи в исходный сосуд протоатома.
Развоплощённый сгусток жизни отрешённо следил, как охотники свежевали его мёртвую тушу, пока ту её часть, в которой он затерялся, не положили в мешок из чёрного пластика, ограничившего ему кругозор.
После непродолжительной тряски мглу мешка сменил застеклённый прилавок, куда расчленённую плоть вкупе с живым духом выставили на продажу.
Здесь в медитацию был вмонтирован интерьер московского магазина «Дары Природы» на Сретенке, куда будущий мистик заглянул ненароком в студенчестве.
Сквозь лежащие за стеклом холодильника куски дичи протоатом видел крашеную входную дверь магазина, залоснённые окна на улицу и стоптанный кафельный пол.
Дверь открылась, и в полуподвал магазина парой ступенек сошёл покупатель.
Указав на приглянувшуюся часть грудины, мужчина обменялся разукрашенными листками и тусклыми кругляками с женщиной в белом халате, взвесившей на весах натуральный товар, ничтожным довеском к которому был взрастивший его протоатом.
При всём желании Трейя не запомнил бы путь к дому нового собственника остатков своего бывшего тела, изъятых из плотного пакета женой покупателя на их маленькой кухне.
Порезав и обжарив дичь на сковороде, женщина разложила еду по тарелкам.
Супружеская пара села обедать.
Кусок мяса с несусветно древним колобком протоатома попал в рот мужчины.
Жернова челюстей основательно пережевали жаркое, и в водопаде слюны протоатом с лоскутами былой оболочки
