- Сашок! Ты деда давно не видел? – спросила Зинка, когда принесла тому пивка и селёдочку на тарелке.
- Не-а! – ответил тот, порядочно хлебнув из кружки.
- Что вы за мОлодежь такая!? Он с тобой возится, как с грудничком, всё уму-разуму обучает, а человека уже неделю нет, и ни одна сволочь даже не спросит – где он! Мож дуба дал уже! Эх, ты!
- Зин, я тя умоляю, не гони волну. Позавчера звонил, типа, не беспокойтесь, я ещё на недельку задержусь. Чё ты наезжаешь-то?!
- Так бы и сказал, я ж волнуюсь! И скушно без него, слова некому сказать, одни придурки вокруг, пивососущие воблоедущие, блин! Аж, материться охота!
- Матерись, мать! Не стесняйси! Главно, шоб от сердца шло! – раздался знакомый голос за спиной.
- О! Дядя Сеня! А говорил через неделю… Чё с глазом!? – воскликнул Сашка.
- Бааа! Да, ты, никак, побитый весь!? – удивилась Зинка.
- Есть маненя! Однако, естества свово не порушил и причиндалы на месте в своей природной цельности пребывают….
- Тьфу ты, охальник! Не успел рожу казать, а уже мать-перемать! И не стыдно, сидит – щерится! – возмутилась буфетчица столь интимным подробностям.
- Эх, Зина! Чуть меня не поглотила арт-модьерна пучина! Там не то что «мать-перемать», ноги бы после таскать! Об голове ваще молчу, не каждому она по плечу!
- Ну, всё! Началось! – засмеялся Сашок.
- Смех, Саня, хреновый выходит! Ты глякось, на стенку.
- Чё я там не видал?! Пиво, раки на тарелке. Ну, вобла сбоку лежит, ржавая уже… Чего ж ещё-то?!
- Я давно тебе толкую, шо вкусу у тебя к натуральности жизни не было отродясь! Одни болты да гайки в башке, как ёй мотнёшь – они гремят!
- Мож я, конешно, и туп, как железяка, но это не искусство, а мазня!
- Рассудил верно, на моё удивленье, потому как такой же дурновкусец напИсал сие «творенье»! Натворил от души! НО…!
Если б ты видал, чё нонешни модьерняки вытворяют, то почитал бы этого мазилу, аки Боттичелли.
- Ну, ты, дядь Сень, пули-то отливай, а размер всё ж знай!
- Вот ей-ей, не вру!
- Так объясни, чего темнишь-то!?
- Ладно! Слухай! По правилам совремённого арт-модьерна сия мазня должна выглядеть примерно так.
Вместо пива должна быть бассейна с жёлтой жидкостью, пенящейся по краям. А в ём лежат красные от загара бабы, ногами врозь раскорячимши - энто будет стилизация под раков. Сбоку три воблы стилизованные под фаллосы – вытянутые такие, с головой на конце. А из ейных ротов изрыгается в бассейну водопад, типа пивко свежайшее подливаеца! А сверху по голубому небушку плывут зелёные огурцы-облака, наверное, солёные, потому как с их чё-то вниз капает! Для пикантности вкусу, видать!
- Огурцы-то причём?! – Сашка, аж, глаза растопырил от удивления.
- Так то ж фаллосы! Это ж пивной бар, то бишь, концентрат мужчинской силы!
- Ааа! Если в этом смысле… А чего ж с них капает тада?! – хитро спросил Сашок.
- Так символизм, опять же! В древности фаллос, почиталси, как символ жизни и плодородия! Особо в Индии. Там даже храмы есть, сплошь частокол из разных фаллосов. Женсчин прям с ума скидыват от такого сартимента богатого.
- А капает-то што!? – не унимался Сашка.
- То чё надо, то и капат! Орошает, так сказать!
- Кого?!
- Баб, конечно, кого ж ещё-то!?
- Во ты навернул, аж, жить не хочется от такого натюрморта!
- А я про чё толкую! Забыл чё ли, мы ж щас с пьянством боримся! Прикинь! Пришёл мужик, пивка глотнул, на модьерн энтот глянул и прямиком в сортир! И пиво потом пить зарёкся на вовсе, быстро на умрихуяну перескочил. Психоделика называеца!
Сашка минуты три оторопело вглядывался в расписанную стенку, потом судоржно сглотнул и произнёс.
- Не, дядь Сень! Наша картина красивше! Хоть не орошает!
- Да, ты не парься! Щас это уже не в моде! Отстой, по-вашему.
- Чё, ещё страшнее бывает?!
- Что ты! Жуть кромешная! Акционизьм называеца!
- Фигасе! Даже название неприличное какое-то!
- В том и фишка!
- Как это?!
- Вот, к примеру, недоволен ты свежестью пива. Нормальный мужик чё делает?!... Пральна! Идёт к Зинке ругатца. А арт-акционёр чё делает!?
- Жалобу пишет! – выпалил Санёк.
- Почти угадал! Тока не пишет, а делает! Он же акционёр!
- Не понимаю!
- Я ж говорю, у тебя воображение в нулях! Истинный акционёр берёт молоток, пару гвоздей, подходит к нашей расписной стенке и в знак протеста прибывает к ей своё мусчинское достоинство!
- Так больно же?!
- Искусство требует жертв! – изрёк дед, подняв вверх указательный палец правой ладони.
Раздался гомерический хохот Зинки. Та билась в судорогах хохота грудью о барную стойку. Стойка качалась, грозясь упасть.
- Чё ты ржёшь!? Буфет сломаешь! – пытался успокоить её дед.
Сквозь смех Зинка кое-как выговорила.
- Ой, мамочки… Ой, не могу… Я…Я…представила ваши мошонки рядком на стенке… ой, не могу!
Теперь ржали все присутствующие в баре. Дед Семён обиделся не на шутку.
- Смех ваш глупый… и не к месту! Я может, жизнью рЫскнул, шоб познать суть истинного акционизьма.
Он, морщась, потрогал фингал под глазом.
- Ржут, как табун лошадячий! Не в дурдоме, чай!
- А, правда, кто тебе фонарь навесил? – поинтересовался Сашок.
- К чёму и веду! Я ж ездил к энтим акционёрам, вот они мне всё и обсказали.
- Прям, вот ты приехал, и тебе, прям, всё и рассказали! Врёшь, пади! – с иронией заметила Зинка.
- Нет, конечно, врать не буду. Я позвонил Пете Павленскому и представился начинающим акционёром из Новоглупинска.
- Эт кто ж такой-то!? – спросила Зинка.
- Вот ты смеёсся, а он и есть самый главный акционёр, который на Красной площади себе мошонку приколотил….
- Прям в Москве…?! – изумилась Зинка.
- Прям к брусчатке, дура!
- Свят, свят, свят…. – закрестилась Зинка.
- Не «свят, свят, свят», а протест!
- Ё-моё! Чем ему мошонка-то не угодила! Не работает, чё ли!? – насмешливо спросил Сашка.
- Работает-не работает! Примитив! А там протест наиширочайшева масштабу – против застою в искусстве, против плохого отношения к новаторству в ём, против власти – душительницы свободы творчества, против преследования гомосеков и иже с ними… Карочи, вообче….
- Кто ж ему мешает-то… твори, на здоровье!
- В том и заусенец! Он натворит, а никто не оценит! А ему публичность нужна… Слава ниспровергателя устоев… Разрушителя застоя…Устранителя препон и заборов… Что ты! Вот, к напримеру, ты взял и на заборе фаллос изобразил. Это што!? Мелкое хулиганство! А ежели нарисовать фаллос длиной метров восемь… да, в красках… да, на мосту… да, против здания ФСБ… Это уже протест… это арт-модьерн… это известность… Да, фиг с ним, что ты и рисовать-то не умеешь… Не доучился… выгнали! Опять же, не за успеваемость, как в приказе написано, а в знак протеста против застоя в искусстве! Главное, кич… фарс… гротеск… Вот, мол, я какой борец за свободу творчества!
- Ну, хватит уже, Семён! Запарил! Так всё ж, за что фингал-то получил!? – перебила деда Зинка.
- Спалился я, Зин! Погорел, считай, на ровном месте! Шаблонность мышления подвела…
- Опять понёс без колёс!
- Кто ж знал, что они не пьют?! Я ж им, на вроде из уважухи, возьми, и литру водки с ящиком пива и выставь. Ну, шоб по душам общнуца!
А они меня чуть на вилы не подняли! Народец-то горячий! Еле отбился!
- Чё ж так круто-то! – удивился Сашок.
- Так нельзя им пить-то, вот в чём заноза!
- Што так!?
- Дуреют сильно!
- Понятно.
- Ничё те не понятно. Не они дуреют, а тараканы!
- Какие такие – тараканы!
- Ихние! Какие ж ещё! Акционёр, положим, врежет соточку, а у тараканов у его мозгЕ башню сносит. Они и начинают топать ногами. А ног у них – не сосчиташь! Его и крючит на голову не по-децки!
- А зачем они топают!?
- В дурдом просютца! Говорят - там лутче!
«Бред? Но ведь новый!»
(Станислав Ежи Лец)