Сплетение линий

У него лоб философа и профиль легионера.  Мопассановские усы  и  волосы  черненого серебра.  Его взгляд цепок, а пальцы тонкокостны. Он – абрис, он – штрих, он – линия. Он – Расим Назиров.  Художник.
     
Нет, я  не буду  рассуждать о нем с позиций искусствоведа.  На это у меня, по меньшей мере, нет профессионального права. Но я попытаюсь рассказать об интереснейшем человеке, чья речь не банальна, ум остер, а глаза светятся любовью к жизни. А  радоваться жизни, верить в то, что она удивительна и прекрасна, как бы ни была горька – это, поверьте, немало.  Во всяком случае,  в нашей жизни таких, одержимых любовью к жизни, людей становится все меньше.

Итак, позвольте представить: Назиров Расим Мамед  оглы – член Союза Художников Азербайджана, лауреат серебряной медали ВДНХ, премии «Красного Креста», бронзовой медали Закавказья, участник всевозможных художественных  конкурсов, преподаватель Азербайджанского Государственного Института Искусств, директор Азербайджанского Детского Центра  Искусств, доцент кафедры рисунка Азербайджанской Государственной Художественной Академии, доктор факультета Изобразительного искусства Карадениз Текник университета Турции, где по сей день продолжает работать.

Но это так, официоз. Не это определяет творческую личность. Суть творчества, его животворный огонь – в умении синтезировать жизнь в капле прекрасного. Федор Сологуб когда-то  сказал: Беру кусок жизни, плоской и грубой и творю из него сладостную легенду...". О, эта легенда может быть разной: доброй, ласковой, жгучей, нежной, страстной, убийственной, но всегда – Прекрасной.  Это аксиома.

Когда-то очень давно, педагог в институте, объясняя нам особенности письма слева направо, и справа налево, дала совершенно неожиданное и поэтическое толкование этому явлению. «Слева направо – это от сердца к миру, - говорила она, и слова ее звоном отзывались в моей душе, - а справа налево – это от мира к сердцу». Переведя эти слова на язык графических рисунков и миниатюр Расима Назирова, могу искренне сказать, что пишет он и от сердца к миру, и от мира к сердцу. Пишет, как дышит. Вбирая мир в свое сердце,  и отдавая его в мир. Не ожидая от мира ничего, кроме капельки внимания и понимания.

Предо мной буклет его графических работ. Четкие линии, штрихи, нервы. Как Марина Цветаева в тире, так и он – в линиях. Линия чиста и незыблема. Она правдива. На неверную черту просто нет права. Вот набросок фломастером «Смотрящий»(2005 год). Кажется, одним росчерком, не отводя пера от бумаги, художник передал не только вальяжную позу, но и снисходительную заинтересованность человека: «А ну-ка, батенька, что вы нам покажете, чем побалуете на этот раз!»

Или  вот  рисунок «Женский портрет». Размашистыми, но в то же время плавными линиями, художник создал не портрет – характер молодой женщины, с капризно вздернутыми губками, высокой шеей, настороженным и вместе с тем призывно-манящим взглядом.

А вот картина 2003 года «Флейтист».  Ах, о Чюрлёнисе говорили, что у него музыкальная  живопись, или музыка, растворенная в живописи. Но глядя на эту картину, поневоле чувствуешь, не слышишь, а чувствуешь звуки, растворенные в пальцах. И радуешься откровению, сопричастности чуду. И звучит в душе: «А девочка играет на флейте. Целует алюминием звуки. Я знаю, что на всем белом свете. У нее самые волшебные руки!»

И, вот моя любимая «Солнечный день». Залитая светом картина. В этих жестких линиях растворено наше бакинское солнце, яростное, неукротимое, как солнце Ван Гога, солнце Арля  - лимонное, обжигающее. Но оно не затопляет как лава, не убивает жаром, оно раздроблено на квадраты окна, отраженных на столе и на полу, оно перетекает в квадрат двери. И происходит чудо – картина струит самые чистые, самые святые свет и тепло. Это наше детство:  бабушкина кухня, нагретая солнцем клеенка стола, дощатый пол, частые переплеты окон  и две сиротливые веревки для белья, протянутые от дверного косяка к окну. Это то, что уходит безвозвратно, и остается навсегда. «Милое, тихо-печальное, все это в сердце живет»…

Линии, линии, линии… Как стрелы в душе художника. «Мне не надо, чтобы меня почитали, лучше бы понимали». Стрелы, посылаемые миром, он переосмысливает, проживает, синтезирует и возвращает миру своими картинами. Разными  - тяжелыми, за которыми чувствуется  боль и ужас («Геноцид», 2013, «Последний день Помпеи», 2012), ироничными («Корабль дураков» «Бюрократ», «Театр марионеток»), скорбными («Вера», «Поминание»), неистовыми («Двоякость») и светлыми как «Солнечный день». Ибо: «Простим  угрюмство!  Разве это сокрытый двигатель его? Он весь дитя добра и света. Он весь свободы торжество».

***

Мне довелось беседовать с Расимом Мамедовичем единожды. Я была наслышана о нем от общих знакомых, но обстоятельно смогла поговорить только недавно. Меня поразила манера разговора этого человека – быстрые, четкие отрывистые фразы, словно линии, которыми он вычерчивает свое отношение к жизни.  Каждая фраза лаконична, даже лапидарна. Если бы он не говорил по-русски, он мог бы говорить на латыни, настолько сжат и конкретен его язык. Золотая латынь не потеряла бы и унции своего золота. Мысль, доведенная до предельной ясности. В ней нет словесной трухи. «Истинное искусство достигается только путем визуального мышления, преобразования и синтеза». «Гений и злодейство? - Совместимы!» Вот так, наперекор Александру Сергеевичу! Совместимы! Увы… «К чему вы тяготеете: к гармонии, или надрыву?» «Смотря по настроению: важна искренность и в том, и в другом».

Он любит Маяковского. Неудивительно. У какого другого поэта встретишь такую армию линий, где каждое слово ощущается «весомо, грубо, зримо», где характеры лепятся не эфемерностью, а живой плотью метафор. Маяковский графичен и резок,  и этим он притягателен для души Расима Назирова.

Но в каждой резкости есть тонкость и лиричность. Ведь, по сути, все мы розы под нашими шипами. И я никогда не забуду, как одна общая знакомая рассказывала о Расиме Назирове потрясающий факт. Когда он преподавал в Детском центре искусств, и входил в класс, маленькие дети с визгом повисали на нем, словно виноградинки. А детей не обманешь, и детскую любовь не купишь. Ее надо заслужить. Не талантом. Талант может быть, увы, и злым, и мрачным.  А сердцем и душой. Помните Некрасова? - «Как не плакать? Диво великое! Своему-то свои хороши! А по ком ребятишки заплакали, Тот, наверно, был доброй души». Воистину, лучше не скажешь!