Директора школы Владимира Яковлевича Цариковского легко было распознать без спец. оптики на большом удалении. Двухметрового гиганта с маленькой, вытянутой головой и рыхлой плотью, сплывшей с узких плеч к широким бёдрам, и набравшей там основной объём и крепость, сделали по конституции очень схожим с царём-еретиком 18-ой династии Эхнатоном.
Однажды, на своем уроке истории Владимир Яковлевич грустно заметил:
" Если фараон Аменхотеп IY и носил пиджак, то, наверно, тоже застегивать его умел только на одну, самую верхнюю пуговицу. В остальном я не испытываю к нему ни малейшего сочувствия".
Выходил он обычно из кабинета редко и передвигал свои больные ноги с неохотой.
Поэтому каждое его внештатное явление на пороге школы перед началом учебного дня во главе подобострастной и ропщущей стайки педагогов, считалось экстраординарным и ввергало в гипнотическую оторопь всех, без исключения, учеников.
Учителя вертелись возле директора, подпрыгивая, фигурно взмывали к его уху, чтобы успеть прошептать кляузу или жалобу в форме пожелания, а он, медленно вращая головой, как морское дальнобойное орудие, внимательно оглядывал толпу учеников в накопителе школьного двора, будто выискивал самого виноватого, чтобы через мгновение выстрелить в него публичным приговором.
В то утро, лишь после того, как, заполнив собой дверной проем, и перекрыв последнюю возможность любого несанкционированного проникновения в здание школы, Владимир Яковлевич наконец, зачитал очередной свежевымудренный приказ:
- Все патлатые идут подстригаться! - объявил он пугающим, низкочастотным голосом: - Я не потерплю в своем заведении битланутых хиппи! Длинна волос должна соответствовать ГОСТу и быть не более двух сантиметров. У кого нет денег на подстрижку, милости прошу в мой кабинет! Там лежит машинка - я живо ему голову обнулю. Или, по-старинке: ночной горшок надену волосатику на макушку и вокруг горшка так обрею, что Богдан Хмельницкий зааплодирует в гробу от восторга.
- Батько сегодня не в настроении, - прокомментировал задумчиво Вовка Чайка приказ директора: - Опять, наверное, читал на ночь роман Натана Рыбака "Переяславская рада". Уважаю хохла. Он у нас эстет. Шибко любит лысых мальчиков, а лысых девочек почему-то не любит. Чурается. Ладно, пойдем опять в лес. Там накуримся "Шипки", набухаемся "Солнцедара" и заляжем на три урока с любимой птицей.
Птицей был старый, седой, дежурный ворон,слегка претерпевший от людского экспериментаторского пытливого духа не так давно - когда Владимир Яковлевич встречал своих воспитанников на пороге школы в украинской "вышиванке" и все догадались, что без матерчатого мешочка со сменной обувью проникнуть в Альма-Матер и припасть всем жаждущим телом к источнику знаний не получится.
Мы на радостях тогда пошли в лес, поймали там птицу ворона и, чтобы восполнить знания, недополученные нами в связи с вынужденными пропусками уроков по химии и биологии, провели самостоятельную лабораторную работу - влили в клюв птице полстакана водки, затем полстакана "Солнцедара", засекли время и стали ждать, когда пернатый хищник сдохнет от своей же птичьей болезни под названием "пЕрепил".
И - правда, ворон продержался не долго. Минут через пять закатил глаза, расправил крылья, опрокинулся на спину, красиво, по-гусарски дрыгнул обеими лапками и, крякнув с удовольствием, точно петухом затоптанная курица, вдруг замер, стремительно коченея.
Помнится, Белоусик сказал:
" Какая-то недоразвитая или не русская. Русская птица, если пьяная, всегда стремится взмыть в небо. Наша птица трезвой не летает. А эта - сплошное недоразумение".
И скоро пожалел об опрометчивом высказывании.
Еще минут двадцать ворон провалялся без движений и чувств - хоть ощипывай и зарывай - но потом звучно хлопнул о землю крылями и членораздельно произнес голосом Белоусика:
- Суки, ****и, проститутки!
- Что?! - тем же, или почти тем же голосом спросил у птицы Белоусик. Он сидел к птице ближе всех. И себе же ответил: - Так не бывает, - повернул голову на обличительный зов и тут же получил клювом в ухо.
- Отстрянь, пьянь пернатая. Я же русским языком сказал: "Не бы-ва-ет!"
Ворон охотно повторил речевку и еще раз клюнул Белоусика в копчик.
- Быва-ает! - сказал Ильдус Рахманов, отслеживая, как Белоусик заваливается на бок: - В мире животных еще не такое бывает. Ворон - мудрая птица, русскую речь осваяивает быстрее любого татарина.
А не верить Ильдусу нельзя. Он еще в седьмом классе по заданию классной руководительницы Нины Семёновны написал доклад, где путем физических и алгебраических формул с двумя неизвестными, опираясь на диалектический материализм и цитаты Энгельса, Ленина, Брежнева и Луиса Корвалана, доказал всему прогрессивному человечеству и девочкам школы, что Всемирного Потопа никогда не было.
"Но Современная Наука не исключает такого катастрофического сценария, - к удовольствию Нины Семеновны, оросив ей елеем сердце, зачитал он основной вывод доклада, - если наши троечники не возьмутся немедленно за ум и перестанут пополнять ряды сантехников, асенизаторов и прочих недоучек, которые третью неделю не могут поменять у Нины Семеновны прокладки в одном месте на кухне. Там ведь всё капает и капает. И размывает экономию и бережливость всех стран Варшавского Договора".
По поводу ворона Юрка Барабан выдвинул вообще зашибанческую версию. Он сказал:
- Может, наследственность виновата?
- Какая у ворона может быть наследственность? - хором возмутились мы: - Он же не птеродактиль перепончатый. Да и у того наследные яйца давно отморожены!
- Дурная. Дурная наследственность. Пацаны! Помните, нам на уроке биологии рассказывали про мужика, который всё пытался у себя на грядках вырастить крупный, гладкий горох, а у него все-равно хоть один ген, но вырастал зеленым и морщинистым?
- Ну, это - по рецессивному признаку, - вспомнил ту историю про горох Андрей Ботов.
- Мой отец, когда бухнёт, тоже морщится, зеленеет и пытается кого-нибудь клюнуть. А, если не удаётся, садится на диван и громко плачет. Так вот, и я такой же, весь в отца: бухнул, и мне очень-очень - ну просто спасу нет - очень-очень хочется уебать одному .. умнику по кое-какому рецессивному признаку... Я же говорю - дурная наследственность.
Все тогда, помнится, уставились на Ботова. Про пьяного ворона забыли. Ждали, что Ботик достойно ответит обидчику: вызовет Барабана сразиться на мочевых пузырях или просто с ноги врежет по роже. Он же выше, крупнее и солиднее Юрки.
Но Ботик будто пропустил мимо ушей, не расслышал оскорбления. Молча взял стакан с пня, раздвинул клюв присмиревшему от нежданного счастья ворону, и влил ему свой пай водки.
- Всё! Подсадил старого на самый страшный в мире наркотик, - упрекнул Ботика в расточительстве Вовка Чайка: - Теперь без алкоголя в лес не суйся! Заклюёт - на хрен!
Посмеялись мы лениво, допили, покурили и разошлись - кто в школу, кто - домой досыпать.
А вечером первым позвонил по телефону Ботик, доложив, что шутку Чайки недооценили. Проблемы прилетели, откуда не ждали. Пошел он выгуливать курцхаара Степу, и прямо у подъезда подвергся нападению стаи ворон. Били нацеленно, точно мстили за споенного нами старика. Громче всех орала крупная ворона: она сидела на шее сутулого фонарного столба и отдавала молодняку четкие команды. Птицы прилетели с явным намерением, если не убить, то напугать до смерти Ботика и его охотничью собаку.
Через час позвонил Ильдус Рахманов и рассказал в подробностях, как птицы разбили стекло на его лоджии, устроили там погром, вырвали из горшков цветы и обосрали линолеум так, что выйти на лоджию и не подскользнуться было просто невозможно.
Из восьми собутыльников, исключая ворона, к закрытию продовольственного магазина пострадали все, кроме меня. Я из последних сил сопротивлялся просьбам родителей, искал повод, чтобы не идти за хлебом и продолжал консультироваться с однокашниками. Грызла и громко хрумкала в животе тревога. Не отпускало предчувствие грядущей беды.
Но в 9 вечера вдруг разом отпустило и со скромным стуком в окно моей комнаты исчезла тревога. Я отдернул шторы. На карнизе неуклюже переминался, пытаясь держать равновесие старый ворон.
- Суки, ****и, проститутки, - методично и добросовестно просил он голосом Белоусика.
- Извини, спиртного дома не держим, - соврал я.
Ворон повернул голову и с укором стал осматривать меня одним глазом. И тогда я понял: он каким-то невероятным способом сумел уломать, вымолить у своей вороны разрешение на то, чтобы срочно слетать и опохмелиться, иначе он бы сдох на глазах всего выводка.
Я обреченно направился к холодильнику, достал отцовскую бутылку поленого коньяка - водку с растворимым кофе - отмерил 75 грамм и под пристальным взглядом очумевших от моей наглости родителей, вынес фужер на балкон.
Ворон сидел там на перилах, предусмотрительно и царственно раскрыв клюв. В отличие от него отец, выскочивший с открытым ртом на балкон следом за мной, имел вид атеиста, с которым вдруг заговорила человеческим голосом дикая природа.
Я размеренно и с достоинством влил алкоголь в ворона, погладил его когти и клюв, памятуя о том, что хищники вседа благосклонны к тем, кто гладит их боевое оружие, и перекрестив, столкнул его с напутствием "Лети с Богом!" в обступившую балкон плотную темень.
Отцу я сказал:
- Прав был Белоусик. Наша птица трезвой летать не умеет.
