Изнуряющие боли поселились в голове Понтия Пилата с тех пор, как он был назначен на должность римского прокуратора и приехал в Иерусалим. Его резиденция находилась почти в центре города, рядом с дворцом Ирода Великого. Во внутреннем дворе Понтий принимал посетителей, во дворец же пускал только избранных. И немногие могли похвастаться, что удостоились этой чести. Ходить там, где вздумается, имела право только собака прокуратора Банга.
День Понтия Пилата был расписан по минутам. Его слуги знали ревностное отношение хозяина ко времени и четко придерживались установленного им расписания, зная, что нарушивший его будет бит хозяином. Сегодня, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана, Пилат намеревался провести только в компании верного Банги. Секретарь подал ему бумагу: необходимо было утвердить смертный приговор Синедриона какому-то галилеянину.
А у него сегодня страшно болела голова. Пилат посмотрел на небо: «Будет гроза». Резкий запах цветов доносился из сада, он раздражал его, мешал думать, тащил за собой головную боль, стучал в виски и, казалось, навеки поселился в половине его головы. Ароматы сада густели, приобретая очертания угрожающего существа. Прокуратор с удовольствием выгнал бы всю обслугу во внутренний двор, оставшись с дорогим ему сердцу псом. Но надо было работать. «Отвратительная работа, ненавистный город, и запах этот ужасный», все буквально сживало его со свету, когда он приехал в Иерусалим, получив должность пятого прокуратора Иудеи.
«Где осужденный?» – прозвучал гневный голос Пилата. «Он перед тобой, господин», – испуганно ответил слуга. Прокуратор приоткрыл глаза и вздрогнул: прямо перед ним стоял человек в светлых одеждах и смотрел на прокуратора. Для осужденного на казнь он был слишком спокоен. Пилат начал лихорадочно искать свою головную боль, которая вдруг исчезла.
«Не ищи ее, прокуратор; пока ты будешь говорить со Мной, она не вернется», – голос Галилеянина прозвучал для Пилата как гром, оглушив его. Пилат вздрогнул и заинтересованно посмотрел на Осужденного. «Ты царь Иудейский?» «От себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне?» – прозвучал голос Осужденного. Прокуратор возмутился: «Твой народ и твои первосвященники предали Тебя мне; что ты сделал?» Голос Осужденного врезался в воспаленный мозг Пилата: «Царство мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям; но ныне Царство мое не отсюда». Пилат взглянул на Стоящего перед ним: «Итак, Ты Царь?» Осужденный перевел взгляд с колонн претории на спрашивающего: «Иисус Я; ты говоришь, что Я Царь; Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об Истине; всякий, кто от Истины, слушает голоса Моего».
Глаза прокуратора будто вонзились в Стоящего и буравили его: «Что есть Истина?» Вопрос его, видимо, был риторическим, так как Пилат, не ожидая ответа, встал, шаркая, вышел к Иудеям. Край его белого плаща с красной опушкой театрально волочился за ним, в такт его шагам опускаясь по ступеням претории. Вновь прокуратора настиг тягостный для него цветочный аромат. Голос его прозвучал глухо и равнодушно: «Я никакой вины не нахожу в Нем; есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?»
Толпа зашумела, заволновалась, пришла в движение. Раздались голоса: «Распни Его, распни! Отдай нам Варавву!» Варавва был разбойником и схвачен был стражей как смутьян и убийца. Теперь же толпа отказывалась от Учителя и требовала освободить бандита.
Пилат пожал плечами. Боль возвращалась к нему, он махнул рукой и велел бить Иисуса. Воины, предвкушая развлечение, сплели венец из терна, возложили на голову Иисуса и одели Его в багряные одежды. Приговаривая : «Радуйся, Царь Иудейский», – они избивали Его, кровь текла из-под тернового венца по щекам Осужденного. Жестокий пятый прокуратор Иудеи равнодушно взирал на происходящее: всадник Пилат явно был доволен, что пытался защитить перед толпой Осужденного. Он приказал страже вывести Его к толпе и повторил: «Я не вижу в Нем никакой вины, возьмите Его вы и распните, но я не считаю, что вы сделаете правильно, казнив Его».
Пилат был разозлен: шум толпы, препирающейся с ним, усиливал его головную боль. Был шестой час пятницы, и Пилат страшно устал, голова горела, ему хотелось одного, чтобы побыстрее закончился этот страшный день, хотелось отпустить Этого Невинного, хотелось вместо Него казнить эту беснующуюся массу людей.
Выйдя в преторию, Пилат еще раз спросил Его: «Ты откуда?» Светлые глаза Иисуса устремились на прокуратора. «Ты не отвечаешь, разве не знаешь, что я имею власть распять Тебя и имею власть отпустить Тебя?» – произнес угрожающе Пилат. «Ты не имел бы надо мною никакой власти, – ответил Осужденный, – если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе».
Прокуратор и сейчас сомневался в необходимости казни Иисуса, Человека, который одним Своим взглядом запретил головной боли терзать его. Он сел на лифостротон. Ох, как не хотелось Пилату выполнять требования этой глупой безумствующей толпы, не ведающей почему и зачем она требует казни Исцеляющего. «Ведь это все равно, что казнить самого себя», – размышлял он. Но толпа ревела: «Распни!» и прокуратор дал сигнал страже вести Иисуса на Голгофу, надеясь побыстрее избавиться и от толпы, и от головной боли, и от Осужденного с Его светлым и необычайно честным взглядом, странным образом так беспокоящим прокуратора. Иисуса увели, но легче Пилату не стало. Возвратился тягучий, густой цветочный аромат, доводивший его до безумия, возвратилась головная боль, изнуряющая, пульсирующая, невыносимая.
У ног Пилата сидящего на каменном помосте, уселся Банга. Хозяин опустил правую руку на его голову и погрузился в тяжелое забытье. Так они и продолжали сидеть, Пилат и Банга, не услышав стука забиваемых в плоть Иисуса гвоздей, не услышав Его молитвы, возносимой Отцу Небесному, не услышав сильнейшей грозы, гневно раскалывающей небеса.
…В вечное небытие, выполнив свою миссию, ушел всадник Понтий Пилат, сын короля – звездочета, пятый римский прокуратор Иудеи, так и не постигший Истины, ушел в бездну, безвозвратно, как отправивший на казнь Спасителя мира Иисуса Христа.
