Землетрясение...

колодца что-то внимательно рассматривают. Естественно, миновать такое событие он не мог.
         Оказалось, что почти на самом дне колодца, в месиве песка и донного ила, вдруг обнаружился кожаный кошелёк. И даже не совсем кошелёк, а небольшой длинный кисет из бычьей кожи, туго стянутый и обмотанный таким же прочным и длинным кожаным шнурком. Как и когда он там оказался, было совершенно непонятно. Но то, что он пробыл там много десятилетий, было понятно по истлевшей на углах коже и по  глубине, на которой он и был найден. С большой предосторожностью, где руками, а где зубами кошель был развязан, и его содержимое было высыпано на пожелтевшую траву у горки с извлечённым грунтом. На свет божий, после многолетнего заточения явилось с десяток абсолютно окислившихся медных пятаков, полдюжины серебряных рублей царской чеканки и ещё несколько мелких, с виду совсем неказистых монеток. Небольшое разочарование заставило пацанов покачать головами. Таких «богатств» у нас в селе было достаточно в каждом доме. Обязательно где-нибудь в выдвижном ящике буфета валялся рубль с потёртым профилем последнего царя или большой медный пятак с орлом, который обязательно в лечебных целях прикладывали к младенческой грыже или к подбитому глазу, во имя соблюдения суровой мужской красоты.

         Естественно, деда Андрея такой хлам тоже совсем не заинтересовал. Его заинтересовали две более мелкие монетки, бронзово поблёскивающие среди купоросной зелени пятаков. Взяв их в ладони и слегка потерев большим пальцем руки, он с удовольствием обнаружил, что кошелёк его не разочаровал. В его руках поблёскивали две монетки – золотой червонец и золотой же пятирублёвик, сохранившие свою привлекательность и очарование, даже пролежав на самом дне такое продолжительное время. Он так разволновался, что даже забыл потягивать изредка свою неизменную трубку, которую вынимал изо рта, только когда засыпал.
         Монеты мгновенно перекочевали из общей кучки в глубокие карманы дедового пиджака. А на недоуменный взгляд сыновей, уже начинавших догадываться о том, что «клад» был поделен несправедливо, он торжественно, сверкая голубыми глазами из под кустистых бровей, сообщил им, что сегодня же едет в район, где обязательно купит им два килограмма шоколадных «конхвэт» и если останутся деньги, то и «лисапет». С тем и моментально исчез из дома, попросив ничего не говорить бабке о находке и сунув в карман пиджака недопитую бутылку горилки.
         Колодец был докопан уже без присмотра взрослых, так как ни на завтра, ни даже послезавтра дед домой не появился. Напрасно пацаны выглядывали на дорогу в ожидании «лисапета» и «конхвэт». Зная своего отца, они уже смутно догадывались о печальной участи злополучных монет.

         Появился дома он только через пять дней. Пришел поздно вечером по огородам, прячась за высокими плетнями, чтобы его случайно не увидели односельчане. Было от чего стесняться. Ни пиджака, ни сапог, ни даже штанов на нём не было. Был он босиком и в одном исподнем  белье. Всё остальное он проиграл в карты. А так как пробирался домой из района он по тайге, то белые портки его были до колен разодраны в клочья. Кряхтя полез на крышу, достал из заначки бутылку самогона и сиротливо сидел в доме за столом, стерилизуя свою печаль первачом, чтобы не заразить ею своих родных и близких.

         Бабушка уже со времён его пропажи из дома, вынашивающая планы мести, носилась по дому, призывая на голову деда все проклятия и беды, а он только наливал самогонку в стакан и крякал, выпивая, когда бабушкины словесные кары казались ему особенно ядрёными и заковыристыми. Закуски попросить он боялся, чтобы не ярить бабку ещё больше. Надеялся смирением заслужить скорейшее прощение. Когда она на минуту замолкала, он пытался оправдываться, вынимал не горящую трубку изо-рта и неизменно раз за разом ни к кому конкретно не обращаясь, повторял:
         - Ты понимаешь, вот приди мне семёрка треф на минуту раньше, я бы снял весь кон. Весь кон…! А там было денег на телегу конхвэт и на десять лисапетов!
         Бабка, в который раз услышав это, подлетала к столу с намерением треснуть бутылкой его по голове. Но, замечая краем глаза её перемещения по комнате, так как бабушка была женщиной габаритной и в росте дедушке не уступала, он тяжелой, жилистой  рукой хватал ополовиненную четверть за горлышко и крепко прижимал её мутноватое стекло к столешнице выструганной из толстенных кедровых досок. Бабушка понимала, что вырвать из рук бутылку не удастся и, выложив в пространство очередную кару для деда, нависала над ним массивной грудью и плечами, карающим ангелом, и стучала ему в лоб согнутой костяшкой указательного пальца. Пытаясь хоть так достучаться до разума. И, наверное, очень больно и сильно била, силы ей было не занимать, так что его голова отклонялась в сторону, но рука всё так же прочно прижимала бутылку к плоскости стола. Казалось, он даже не замечал этих тычков, они волновали его не больше комариных укусов. Дед всё еще душой был в игре и только как заведённый иногда повторял:
         - Нет, ты не понимаешь ничего, потому что ты неразумная баба. Вот приди мне эта семёрка на минуту раньше, и я пришёл бы домой с мешком денег.  С двумя мешками денег…!
         Когда она отходила в сторонку, он сокрушенно качал головой и снова наливал стакан до самых  краёв.
         Наступила темная ночь. Все уже улеглись спать, а он всё сидел в одних кальсонах за столом при свете тусклой керосиновой лампы с почти невидимым за закопчённым стеклом едва колышущимся огоньком и, изредка обращаясь к развалившемуся на широкой лавке огромному чёрному коту, произносил:
         - Приди мне эта семёрка на полминуты раньше….!

         Бабка ворочалась в постели и громко шептала:
         - Допився! Зовсім з розуму з'їхав старий, вже з котами розмовляє….