Сказывали старики, что жил когда-то на земле народ, который почитал луну своей прародительницей.
И звался-прозывался народ этот — селенийцы.
Знали селенийцы много наук, но более всего разумели науку о звёздах. А чтоб не забывать, откуда род их
берёт начало, построили они множество белокаменных храмов, в которых горячо почитали праматерь свою — Луну.
В храмах служили девы-чародейки, прекрасные жрицы Луны.
Одетые во всё белое, ступали они тихой поступью по блестящему полу храма так, что со стороны казалось:
это не девы идут, а плывут по воде белоснежные лебёдушки.
Одна из жриц выделялась среди прочих особым даром: могла она принимать облик любого зверя.
А звалась-прозывалась жрица эта — Еллия.
Не любила Еллия холодный храм: хотелось юной деве тешить своё сердце тёплыми лучами солнца.
Но строго-настрого запрещалось жрицам покидать недра мрачного святилища, а если и находились такие,
кто преступал запрет — карались за то смертью лютой.
Не пугал запрет Еллию: покидала она тайком Лунный храм, оборотясь при этом белой кошкой.
Как-то раз, гуляя в кошачьем обличье, забрела юная жрица в чей-то сад.
Вдруг, откуда ни возьмись, набросились на неё два разъярённых пса, которые непременно растерзали бы
бедную кошку, не вмешайся вовремя хозяин сада — красивый юноша.
"Клянусь Луной, какая жалкая кошка! — воскликнул, смеясь, юноша, отгоняя собак. — Но твои глаза! —
подивился он незваной гостье. — В них светится огонёк разума... А раз так, ты — животное не простое.
Покажу-ка я тебя своей бабке, она ведает много тайн, вот и послушаем, что она скажет".
Как задумал — так и сделал.
Бабка-ведунья только взглянула — тут же стала охать и причитать: "Ох, внучек, принёс ты собственную погибель.
Разве не знаешь, как опасно иметь дело со жрицами Луны? Отнеси-ка ты её, да поскорее, на перекрёсток трёх дорог,
там и оставь... Но помни! Как только опустишь кошку наземь — не открывай глаз до тех пор, пока трижды
не услышишь кошачий крик. Исполнишь всё в точности — может, и убережёшься от беды".
Опечалился юноша, услыхав бабкины слова, да делать нечего: подхватил кошку и отправился на поиски заветного
места.
Искал, искал, да и нашёл.
Опустил кошку наземь и, как велела бабка, закрыл глаза.
Вот раздался первый кошачий крик, следом — второй... и тут юноша не утерпел, да и приоткрыл левый глаз:
уж очень ему хотелось взглянуть на жрицу Луны.
Взглянул — и тотчас превратился в дряхлого старика!
Обернулась кошка снова девой-чародейкой, вот только понять не может, что это за седобородый старик
стоит рядом и горько плачет.
Сказала, взмахнула рукой, и в тот же миг седые космы старика превратились в шерсть, отливающую серебром,
лицо обернулось звериной мордой, а ноги и руки стали лапами.
С тех самых пор воет жалобно этот зверь на луну, словно просит у неё прощения, а за что — и сам не знает.
Досталось бедолаге на ровном месте. А ведь сотворил благое дело, спас от неминуемой расправы живое существо. Не с тех ли времён пошла гулять пословица, что благими намерениями устлана дорога, сами знаете, куда.
Плохо быть жрицами. И жрецами быть - тоже мало хорошего. Но это уже другая тема.
Всё верно.
Тем и отличаются мудрые. Они по возможности стараются отстраниться от совершения
благих дел, в отличие, скажем, от людей с пылким сердцем.
Поэтому холодная рассудочность мудрости в последнее время вызывает у меня всё больше сомнений: с одной стороны, её опыт предвидения будущих событий не может не вызывать
уважения, а с другой — "умывание рук" как-то отталкивает от себя...
Так-то оно так.
Но если попробовать провести всенародный референдум на данную тему, то вполне может оказаться, что термин "благо" у достопочтенных граждан будет наполнен совершенно разным содержанием, вплоть до диаметрально противоположного. И я не исключаю, что у всех у них, ну, или у подавляющего большинства, будут стучать благородным набатом вполне себе пылкие сердца.
За безумство храбрых на сон грядущий - благое дело!
Плохо быть жрицами. И жрецами быть - тоже мало хорошего. Но это уже другая тема.