ничего против не имел:
— Езжайте! Только вы пропадете без меня.
Вот и весь разговор...
Тут и с женщиной одной он схлестнулся, и сложилось все к одному — ехать!
Продала я всю живность, которую держала, договори¬лись с мужем, что он мне сам будет деньги высылать на своих детей. Не хотел он алименты платить, считал это по¬зорным для себя. Помог взять билеты на самолет, и двину¬лись мы всей семьей в город Херсон, к подруге моей. Мы с ней переписывались все время. А там недалеко село Чулаковка есть. Туда мы и прибыли, не запылились. Удивился председатель колхоза, но помог мне во всем:
— Это будущие работники растут, их беречь надо!
И оформил мне садик бесплатно на младших детей, и помог чем мог — спасибо ему!
Но трудно там было. В школе надо украинский язык знать, а он им не дается! Хоть убей, не дается. И решили мы дальше ехать. А потом, видать, старое вспомнила, еще детдо¬мовское, и половину России объездила, все лучшее искала.
И уже топор с собой возили, и одеяла легкие, чтобы на месте не покупать. А без них в дороге очень и очень плохо было. Да и не одна я была. Приходилось и на станциях по не¬сколько дней жить. И детей оставлять на время пока на работу устраивалась. А что сделаешь? Потом мы в леспром-хоз уехали по вербовке, так и оказались мы снова на Даль-нем Востоке.
Юра служил уже в Семипалатинске, Валера — в Хаба¬ровске. Так и остались они там после службы. Люба устрои¬лась работать на железной дороге, потом училась и вышла замуж. И другие дети определились в жизни. А я осталась с младшими, Надей и Верой, все им помогала, пока и они в люди не вышли.
Задумалась Евгения Михайловна.
— Только не повезло Юре в жизни. Приехал он в отпуск к отцу своему, в Охотск, а служил он прапорщиком в Семи-палатинске. Как раньше ездили? Что бы отдохнуть да рыбы набрать. Ведь чем Охотск славился — рыбой! Поехал он в лес за дровами, а тут и беда его достала. Сорвался сук сверху, и упал Юре на голову.
Когда деревья валят, их много зависает на кронах сосед-них стволов, и болтаются они там до поры до времени. Та-кие висяки называют «рябчиками». Вот и сорвался такой «рябчик» и чуть половину черепа не снес моему Юре. От-правили его вертолетом в Хабаровск. Там долго он без па-мяти был на грани жизни и смерти. Все дочки мои ездили туда: и Люба, и Рая, и Галя. Им до Хабаровска ближе было ехать, чем другим. И уже лучше Юре стало, и говорить начал он. Все за рыбой врачей приглашал в Охотск. Но недолго это было. Однажды враз ему стало плохо, и умер он. Может, и врачи были виноваты, но кто правду знает?
А муж мой, как уехали мы, сошелся с другой женщиной.
200
И жил он с новой женой, пока не умер от рака. И ни разу я не жалела о том, что уехала от него. Почему-то так получается? Может, обида осталась — не знаю! Я поездила по стране, вырастила своих детей, что еще надо человеку? Я и сейчас помогаю им, чем могу, но какой из меня помощник — боль¬ше семидесяти лет уже мне...
Сейчас я о душе своей думаю и больше ей внимания уделяю. А одной дома сидеть — пропадешь от скуки. А так люди кругом, и все мы друг другу помогаем. Дал мне Бог испытания — я их пережила. И я благодарна Ему, что я ближе к истине стала. Но до нее еще долго идти — всю жизнь!
Наступила минута молчания, чай остыл, нам было не до него. Так и сидели мы втроем за столом и не могли выйти из задумчивости. Надо было как-то прекратить это молча-ние, я и решился:
— Не расстраивайтесь, Евгения Михайловна, вон какой красавицей Вера Викторовна у вас выросла, да еще мудрая очень. С ней вам скучно не будет!
А что еще я мог сказать пожилой женщине, хватившей
лиха через край.
