Всё происходит лишь однажды и больше никогда не повторяется.
И потому история каждого человека есть нечто важное,
божественное, вечное, потому каждый человек, пока он как-то
живёт и следует велению природы, есть явление замечательное
и достойное всяческого внимания.
Герман Гессе
И потому история каждого человека есть нечто важное,
божественное, вечное, потому каждый человек, пока он как-то
живёт и следует велению природы, есть явление замечательное
и достойное всяческого внимания.
Герман Гессе
Раскалённый воздух, просочившись сквозь поры кожи, тошнотворно
щекочет поверхность лёгких: на Полуостров пришёл июль — пора,
когда всё живое уже с утра начинает мечтать о спасительной прохладе.
Мечтают о ней и те три путника, что уныло плетутся вдоль пыльной,
изувеченной частыми ухабами и трещинами, дороги.
Блестящая россыпь жемчужинок пота на их раскрасневшихся лицах
намекает об усталости, но путники продолжают упрямо идти вперёд.
С каждой минутой зной набирает силу.
Один из путников, не выдержав удушающей хватки жары, останавливается
и внимательно оглядывается по сторонам в надежде увидеть что-нибудь
необычное, однако взгляд фиксирует лишь монотонный степной пейзаж.
Степь и её древние курганы, соседствующие бок о бок с заброшенными
коровниками и овчарнями, — эта степь, бесконечная и выжженная солнцем,
манит, завлекает в свои объятия, горяча кровь вольным духом.
А высоко над степью разлилась от края до края ослепительно-чистая,
безмятежная синь неба, изредка потревоженная плавным скольжением
крохотного самолётика. Самолётик оставлял за собой белоснежный,
быстро разбухающий след, который через мгновение терялся в густой
синеве.
Манящая тайна степи будоражит воображение путников, заставляя их
продвигаться всё дальше и дальше...
Час назад, покинув родные пределы села К., они устремились к конечной цели
своего путешествия — Б-й косе (или просто «Косе», как называли её между
собой местные жители), — песчаному полуострову, в виде загнутого
указательного пальца, длиной около шести километров.
Поначалу широкая, Коса постепенно сужалась до такой степени, что
в определённом месте достигала ширины всего 50 метров, поэтому
на пляже наблюдалось не одно, а, по сути, два моря.
Первое море — почти всегда тихое и спокойное — наполняло душу
умиротворённой благодатью. На другой же стороне — безраздельно
властвовал морской гнев: тёмная зелень неспокойных волн своим
яростным накатом пробуждала в человеческой памяти первобытный
страх перед могуществом природной стихии.
С наступлением отпускного бума Коса, лишённая известных красот,
присущих южной части Полуострова, не пользовалась повышенным
спросом у большинства отдыхающих, но отзвук туристического гула
доходил и до этих мест, ведь здесь было море, то самое море,
что «движется роскошной пеленой / Под голубыми небесами».
Увы, ощутить близость вожделенного моря жители села К. могли
не часто: счастливых обладателей личного транспорта отпугивали
высокие цены на бензин; всех прочих ( то есть тех, кто уповал на
общественный) — ужасала перспектива поездки в переполненном
автобусе, ползущем по 40-градусной жаре со скоростью 40 км/ч.
Желание насладиться морем, особенно в летнюю жару, у аборигенов
было, а вот свободного времени и лишних денег — главных
составляющих приятного отдыха — не было совсем.
Заезжие гости смотрели на проблему иначе: аренда домиков у моря
позволяла не думать о таких пустяках и полностью погрузиться в
блаженное состояние ничегонеделания...
Асфальтированная дорога, вдоль которой идут путники, была
проложена давным-давно с определённой целью — связать в единый
территориальный узел несколько десятков сёл, с районным центром во
главе.
В означенное число территориального плетения вплелось и село,
временно покинутое тремя детьми: рыжеволосой Еленой, шумной
Иринкой и неугомонным Сашкой, увязавшегося за девчонками
в последнюю секунду.
Есть люди, в характере которых уже с детства выпячивается чрезмерность
одной черты, а, как известно, излишек в чём бы то ни было — опасен.
Пытливость ума и неисчерпаемая энергия — две отличительные
особенности Сашкиного характера — слившись воедино в плавильном
котле души, выскользнули на поверхность в виде закалённого любопытства.
Сашкино любопытство жадно вгрызалось в сущность вещей, вскрывало
их основу и выпускало на свет разнообразный смысл, в большинстве
случаев, неподвластный детскому пониманию, что, впрочем, не мешало
Сашке снова и снова идти на штурм познания окружающего мира.
Последствия такого неуёмного любопытства оборачивались чаще всего
против самого любопытствующего, как видно из истории, описанной ниже.
Однажды в жизнь Сашки ворвались вихрем два события метафизической
важности: рождение очередной (второй по счёту) сестрёнки, вместо
желанного брата, и смерть родной бабушки.
Если в первом случае, возникшее поначалу разочарование как-то уж
слишком быстро улетучилось под грозным взглядом отца, то во втором —
унять, нарастающее как снежный ком, любопытство было совсем не просто.
Наблюдая похороны бабушки, мальчик открыл для себя удивительную
вещь — при жизни скандальную бабку никто не любил, но стоило
только старушке преставиться, как все вокруг, с теплотой в голосе
и со слезами на глазах, заговорили о «прекрасном человеке — Филипповне».
«Я тоже так хочу!» — подумал Сашка и решил умереть.
Трудности возникли уже на начальном этапе задуманного:
— Мам, а, мам, — пристал он к вечно занятой матери, — когда я умру,
ты будешь сильно плакать?
Получив от матери хорошую затрещину, Сашка понял — дома ему умереть
не дадут, вздохнул и поплёлся в школу.
По дороге в школу, он наметил новый план действий, и теперь никакая сила
в мире не могла заставить его отступить от дерзкой задумки.
Во время занятий возбуждённый Сашка вертелся по сторонам флюгером и
перешёптывался о чём-то с одноклассниками. Те хихикали, навлекая
на свою голову справедливый гнев учителей, яростно призывавших класс
к порядку.
Наконец пришло время последнего урока.
Неожиданно выяснилось, что учительница, которая должна была его вести —
заболела, и, скорее всего, занятие придётся отменить.
Но школьная администрация не собиралась так легко сдаваться:
придирчиво окинув взглядом куцый ряд потенциальных кандидатов, ей
удалось найти достойную замену: вымирающее звено политической
эволюции — «Ленинец Несгибаемый», а по совместительству — учитель
труда, с явным удовольствием согласился принять вверенные ему
полномочия.
В школе его не любили: учителя — за жёсткую критику их воспитательных
методов, ученики — за строгость педагогического воздействия.
Будучи высоким мужчиной с внушительными габаритами тела, он имел в
своём облике один существенный недостаток — правая нога была короче
левой.
Из-за хромоты, а также благодаря польской фамилии, ученики дали ему
прозвище — «Чертовский».
Прозвенел звонок, и в классную комнату, хромая, вошёл Чертовский.
Навстречу ему, увлечённые азартом игры, бежали двое мальчишек.
В считанные секунды увесистые ладони учителя, рассекая воздух,
наглядным образом продемонстрировали, какую ощутимую пользу
приносит III закон Ньютона в вопросах воспитания.
Разом присмиревший класс был готов к принятию и усвоению
информационной пищи. А потчевал Чертовский всегда одним и тем же:
— Дети, — торжественно обратился он к школьникам, — в наше непростое
время, когда повсеместно извращается облик дорогого вождя...
Дверь в класс слегка приоткрылась, и чей-то неуверенный голос за дверью
возвестил:
— Александр Петрович, вас срочно хотят видеть в учительской, там у них
кран сломался.
Неприязненно посмотрев в сторону поспешно закрывающейся двери,
Чертовский повернулся к затаившему дыхание классу, рявкнул, чтобы
в его отсутствие все вели себя тихо, грозно обвёл взглядом задние
ряды и, помедлив для порядка ещё минуту, вышел вон.
Как только неравномерный стук шагов за дверью окончательно стих,
тишину в классе взорвал, нарастающий децибельной мощью, радостный
галдёж.
Больше всех радовался Сашка.
Ловко взобравшись на парту, он деловито раздавал указания по поводу
организации собственных похорон, попутно уточняя детали проведения
предстоящей церемонии.
В стороне от происходящего ажиотажа группка прилежных учениц
с ужасом наблюдала за действиями своих товарищей. А действия были
следующие: для начала сорвали с оконного карниза тяжёлую, пыльную
портьеру и плотно запеленали в неё Сашку так, что вскоре он стал походить
на огромный бесформенный кокон с личинкой внутри.
Пока «покойного» пеленали, кто-то из ребят уже успел сбегать на улицу
и вернуться с охапкой цветов, ранее произраставших в школьном
палисаднике. Девочки с восторгом принялись было украшать самих себя,
но глухой окрик из кокона напомнил им, для какой, собственно, цели
они предназначены.
Наконец все успокоились, замолчали, и теперь, оглядывая плоды
совместных усилий, растерянно улыбались.
Лежащий на полу кокон неуклюже пошевелился, и класс захлестнул шквал
смеха.
Каким-то непостижимым чудом из кокона показалась взъерошенная голова
Сашки:
— А ну-ка тихо, я уже умер, — цыкнул Сашка на хохочущих одноклассников. —
Поднимите меня и несите вон туда, а вы, — он обращался к девочкам, —
плачьте, и цветы бросайте... да не в меня... вот дуры... вокруг бросайте!
— По-настоящему хоронят не так, — возразили ему.
— Мою бабку хоронили как раз так! — убедительно отрезал Сашка.
Бестолково толпясь и мешая друг другу, школьники с трудом
приподняли «покойного», умудрившись при этом дважды уронить
его на пол.
«Вот дураки», — отрешённо подумал Сашка, закрывая глаза, но внезапно
подспудная мысль молнией пронзила Сашкин мозг, заставляя "усопшего"
преждевременно воскреснуть. Он вспомнил: на похоронах бабушки, кто-то
из родственников нёс в руках фотографию, на которой покойная была
запечатлена ещё в счастливую пору жизненного цветения.
Лихорадочно ощупав взглядом потолок,
