Вдох...выдох...удар сердца...ещё один...
«Она вернётся, обязательно вернётся», — твердила про себя Иринка, нервно оглядываясь по сторонам.
Иссушенные ветки деревьев напоминали скрюченные пальцы неведомых чудовищ, готовых схватить свою жертву и растерзать в клочья. Любая, лежащая на земле, палка воспринималась как ползущая змея, разумеется, очень ядовитая и злобная, потому как не может ядовитая живность быть по натуре пугливой и настороженной, но непременно — безжалостной, гадкой тварью, мечтающей убить всех и вся. В каждом шорохе слышался шёпот таинственных духов (как они выглядят в реальной жизни Иринка не знала, но исходя из всего услышанного, прочитанного и увиденного по телевизору, вырисовывался смешанный образ существа, схожего с пушкинским Черномором, гайдаровским Мальчишом-Плохишом и мультяшным привидением Каспером).
В любой момент дух мог выскочить из-за кустов и напугать до полусмерти или, того хуже, утащить под землю, где, по рассказам бабули, обитал рогатый дьявол, варивший в котлах грешников.
Невероятный ужас охватил всё существо девочки.
Поддавшись панике, она отчаянно бросается в самую гущу колючих кустов, и где трудом, а где и криком: «Мама!» — начинает прокладывать себе путь.
Ветки яростно царапали по лицу, жалили острыми шипами, цеплялись за платье и больно дёргали за волосы — казалось, Иринке уже никогда не выбраться из их цепких объятий.
Продираясь из последних сил сквозь колючий заслон, она вдруг услышала, раздавшийся совсем рядом, насмешливый голос Елены:
— Скорее, Ирина, скорее! — подбадривала Елена, давясь от смеха. — Дух сейчас тебя схватит!
Выбравшись из жгучих объятий кустарника, Иринка продолжала по инерции бежать вперёд, не сразу разглядев на своём пути каменный столб, увитый виноградной лозой.
Мгновение — и камень звонко чмокнул детский лоб.
Лёжа на земле, Иринка ревела в три ручья: её несправедливо обидели, бросили одну среди страшных духов, в довершении всего, зло подшутили. Сейчас ей хотелось, как никогда, очутиться дома: напиться вволю вкусного компота, наесться до отвала, а, главное, поведать встревоженным родителям, изобилующую кровавыми подробностями, историю своего неудачного падения. Родители будут охать и ахать, может даже, отвезут дочь в районную больницу.
«Купят чего-нибудь сладенького», — всхлипнула Иринка, поднимаясь с земли.
Кто-то дотронулся до её плеча.
Иринка быстро обернулась — и оказалась лицом к лицу с улыбающейся Еленой.
Было в её улыбке что-то фальшивое, надуманное, так бывает, когда человек, стараясь нарочно придать своему лицу толику доброжелательности, самозабвенно растягивает кончики губ, забывая при этом о выражении глаз.
В глазах Елены сквозило победоносное чувство собственного превосходства.
— Ну, как ты, нормально? — участливо обратилась она к Иринке, продолжая улыбаться своей фальшивой улыбкой.
Иринка, убрав чёлку со лба, продемонстрировала кровоточащую ссадину:
— Я голову ударила сильно, вот смотри, кровь идёт.
Елена перестала улыбаться:
— Хорошо бы зелёнкой или йодом помазать, а то инфекция может попасть в ранку.
— И что? — насторожилась Иринка.
Елена пожала плечами:
— Всякое бывает. Летальный исход, например.
— Чего? — Иринка с испугом уставилась на Елену.
— Исход летальный, — раздражённо повторила Елена. — Не понимаешь, что ли?
Лихорадочно покопавшись в памяти, Иринка решила, что «летальный» происходит от слова «летать» и, соответственно, бояться ей нечего, наоборот, было бы просто чудесно, владей она этой замечательной способностью.
— Да, летательный исход, — отвечая своим мыслям, произносит она вслух.
— Что? — настал черёд удивляться Елене.
— У меня будет летательный исход, — улыбнулась Иринка, поглядывая на небо. — Я буду летать, как ангел. Бабуля рассказывала — они на небе живут, вместе с Богом, — многозначительным тоном поясняет девочка, примеряя на себя роль всезнайки.
— Не летательный, а летальный исход, дура! — вспыхнула в раздражении Елена.
— Сама дура! — огрызнулась Иринка, готовая биться за свою идею «летательного исхода» до победного конца.
В глазах её было столько решимости, что Елена невольно отступает:
— Ладно, идём, а то — опоздаем.
— Идём, — соглашается Иринка, в душе которой всё ликовало.
Всю дорогу до кладбища они прошли молча.
...Оставив позади лабиринт бесконечных, симметрично разбитых, аллеек виноградника и перешагнув последний рубеж — земляной оросительный канал-траншею, — девочки ступили на территорию кладбища.
Чаще всего, первое, что непроизвольно бросается в глаза при входе на любое кладбище — это наличие свежих могил.
Среди потускневших, анемичных могил-старожилов, «новички» выделяются роскошным буйством красок, и это буйство и является тем страшным напоминанием о неизбежности надвигающегося забвения. Молоденькие могилки, словно хвастливо кричат: «Уж нас-то точно не забудут! Мы не станем такими, как вы!». Но проходит время — и их уже нельзя отличить от всех прочих...
Размягчённая солнцем кладбищенская земля в нужный момент разевала свою пасть и поглощала на веки вечные очередное человеческое тело, плюхавшееся вкусным десертом на дно земляной утробы. Насытившись вдосталь, она изрыгала (в зависимости от прижизненных качеств «продукта») либо прекрасный в своей гармонии цветок, осаждаемый пчёлами, либо чахлую в своей дисгармонии поганку, точимую червями, либо неприглядный, охочий до собственного благополучия, малоприметный сорняк — эдакий своеобразный привет живым от мёртвых.
Последний месяц земле доставался разве что шиш с маслом вместо привычного десерта: люди отчего-то не спешили умирать. Казалось, из-за жары сама Смерть ошалела и замедлила свой ход, устало волоча за собой затупленную косу.
Блуждая от могилы к могиле, девочки скоро и неизбежно наткнулись на Сашку, сидевшего неподалёку от колонки и занятого тем, что с силой ударял один камушек белого кварца о другой. Из-под рук Сашки красиво сыпались жёлтые искры, которые тут же гасли, не успев долететь до мягкой, как пух, земли.
Заметив девочек, Сашка отбросил в сторону камушки и живо поднялся на ноги.
В том месте, где он сидел, дожидаясь Елену с Иринкой, валялись многочисленные обёртки от конфет и крошки от печенья. Все эти улики свидетельствовали о том, что Сашка даром времени не терял: проведя тщательную рекогносцировку местности, он нашёл оптимальный способ удовлетворения своих насущных потребностей, правда, не совсем чистоплотный с точки зрения морали.
Обведя глазами смятые фантики, Елена помрачнела:
— Это ты всё съел?
Довольный Сашка ухмыльнулся, демонстрируя язык, на котором таяла карамелька.
— Ты поступил подло, — твёрдо заявила Елена, отходя к колонке.
Сашка, чуть не поперхнувшись карамелькой, удивлённо заморгал глазами.
— Точно! — поддакнула, раскрасневшаяся от жары и долгой ходьбы, Иринка. — Всё сам сожрал, а с нами не поделился.
— Да не в этом дело! – зло выкрикнула Елена, поворачивая ручку крана несколько раз и подставляя руки под тёплую, нагретую солнцем, струйку воды.
Сашка, сконфуженный злым тоном Елены, растерянно перекатывал во рту конфету, не зная, как ему лучше поступить: выплюнуть её или проглотить.
— Ты же украл, понимаешь? — продолжала свою обличительную речь Елена, гневно сверкая глазами. — Неужели тебе не стыдно?
Подумав немного, Сашка понял, что ему совсем не стыдно и тайком проглотил карамельку.
Иринка тяжело вздохнула, кляня про себя Сашку, Елену, жару, пыль, фантики, впрочем, последние навевали обратные чувства — сожаления и ностальгической грусти.
— Всё, надо идти, а то не успеем, — решительно скомандовала Елена, желая поскорее покинуть пределы кладбища.
Напившись воды, друзья снова двинулись в путь.
Вскоре кладбище оказалось далеко позади, и они снова вышли к трассе.
Теперь первоначальный замысел похода к морю, растеряв былые радужные перспективы, стал казаться попросту идиотской затеей, так как жара продолжала усиливаться, а вокруг не было ни одного деревца, в тени которого можно было укрыться от палящих лучей.
Путники уныло брели вперёд, и с каждым шагом испарялась надежда на удачный исход.
Когда с губ Елены уже готово было сорваться постыдное предложение повернуть назад, а с губ Иринки — попрёки и жалобы, — Сашка неожиданно запел.
Безобразно фальшивя, он искренне старался приободрить девочек, умиравших со смеху, слыша его жалобное «Чао, бамбино, плачет синьорина».
Мужественно допев песню до конца, Сашка с новым пылом принялся тянуть следующую. В ней угадывался мотив всенародно любимой «Ламбады», но слова принадлежали исключительно Сашкиному воображению.
«Со-о-оре ми сифоль кея мио туро ни сора-а…», — орал на всю степь Сашка, наивно полагая, что чем громче, тем лучше.
— Не было там никакой «сифоли», — хохотала Иринка. — Правда, Лен? — обращалась она к впереди идущей Елене. Та смеялась в ответ, забывая даже привычно одёрнуть подругу по поводу своего имени...
В колеблющемся от жары воздухе, словно по волшебству, материализовались аккуратные, белоснежные домики.
Немчиновка возникла на горизонте в тот самый момент, когда измученные зноем путники потеряли уже всякую надежду увидеть её.
