Неширокая дорога с обеих сторон так плотно заросла деревьями и кустами, что не видать никакого просвета, и вымощена камнем, причем, не гладко обструганными квадратами, как городские улицы, а обыкновенными булыжниками, местами острыми, местами круглыми. Трясло на ней немилосердно! Тряслась и дребезжала машина, дребезжало все, что находилось в кабине, на панели, и казалось, что дребезжит все и во мне: веснушки, родинки, кости, внутренности!..
Сколько времени я ехал по ней, трясся на этих булыжниках - час, два, или больше? По карте, отрезок не такой уж и длинный, каких-то полтора десятка километров, но ехать по этим ужасным камням можно было только на первой передаче, с черепашьей скоростью, и мне казалось, что я еду по этой дороге всю жизнь. Хорошо, конечно, что замостили камнем, хоть так... А то в прежние годы пройдет дождь, и мгновенно дорога превращается в липкое месиво - ни пройти, ни проехать.
По моим прикидкам, до села оставалось несколько километров, еще должен быть населенный пункт, который мы называли "Совхоз". Настоящего названия этого села я никогда не знал: совхоз - и все!.. Но вот плотная стена деревьев расступилась, и справа замелькали длинные приземистые, выбеленные известкой здания скотных дворов. А слева плотная стена высоких деревьев, ограничивающих кладбище. До чего же все знакомо!.. Неужели приехал?.. Это - мое село?
Дорога пошла круто вниз, я притормаживал, но машина все равно неслась под горку с огромной скоростью. Как они, интересно, ездят здесь зимой, когда дорога обледенеет?.. Слава богу, закончился этот булыжник, и пошел неплохой асфальт. Что, и улицы в селе заасфальтировали?.. Ну, слава богу! Наконец-то, а то в прежние годы летом такая пыль висела над селом, как будто дымовая завеса во время войны.
Я притормаживал, не забывая при этом жадно глазеть по сторонам, отыскивать знакомые признаки. Да, это мое село, и в то же время, не мое. Обветшалое, какое-то скукоженое, вросшее в землю, бедное. Везде следы запустения. Совсем другим запомнилось мне оно в последние годы моего здесь пребывания: огромным, широко раскинувшимся по берегам реки Ятрань, цветущим и богатым, в котором на каждом шагу виделись следы довольства и труда.
Дорога идет вниз, к реке, а на той стороне видны знакомые очертания высокого скалистого берега. Он не изменился... А дальше, среди буйных зеленых зарослей видны очертания каких-то построек, мне незнакомых, а за околицей длинный рад молчаливых пирамидальных тополей, словно угрюмые стражники стоят они вдоль дороги в село Орлово. Раньше их там не было. Сколько же времени я здесь не был?..
Было уже поздно, солнце почти закатилось, и в последних лучах его и деревья, и дома отбрасывали длинные тревожные тени. Надо бы подумать о ночлеге, потому что темнело очень быстро. Гостиницы, естественно, или заезжего двора, в селе нет, - для кого их держать? А проситься к кому-нибудь на постой было неловко, не привык обременять людей. Заночую в машине, чем не гостиница! Только бы местечко подходящее найти.
Я протарахтел по мосту и поднялся в гору, приехал в центр села. Миновал старое, обветшалое здание клуба, куда бегал в детстве в кино, бронзовый памятник у сельсовета, проехал по своей улице. Где-то здесь стоял наш дом... Ничего не узнать, все так переменилось! Какие-то новые здания появились. Если бы не знакомый силуэт памятника, я бы и не узнал, что это именно моя улица.
Незаметно выехал на край села, свернул на Орловскую дорогу. Солнце закатилось за горизонт, сгустились сумерки, и на небе высыпали звезды. Такие огромные, словно бриллианты, да так много. Правда, тот сеятель, что разбросал их по небу, не отличался аккуратностью, и звезд было, где густо, а где и не очень.
Я свернул на обочину, перевалил небольшой, чуть заметный в траве кюветик и въехал между тополями. Не очень удобное место для ночевки, но выбора не было, не останавливаться же на улице, под чьим-нибудь забором.
Спалось, как всегда, прекрасно и крепко, проснулся я от духоты. Солнце уже стояло высоко и жарило машину немилосердно. Я быстро вскочил, умылся, оделся и принялся складывать свой нехитрый скарб, готовясь к отъезду. Неожиданно послышался шум мотора, скрипнули тормоза, и на дороге остановился серый "Москвич". Вышел невысокий, кряжистый человек, подошел ко мне, поинтересовался: кто я, откуда?.. Здешний народ простой, без церемоний.
Мы обменялись несколькими фразами, и выяснилось, что передо мной Михаил, младший брат моего одноклассника Ивана. Надо же, а я и не узнал, если бы он не назвал себя!.. Вспомнили общих знакомых, почти все разъехались, а кто-то уже и оставил земную юдоль. Михаил говорил много, но все его разговоры почему-то сводились к рассказам про Беня, добродушного старого и бездетного еврея, который раньше жил в селе и занимался заготовкой скота. Как я ни старался отвлечь, подтолкнуть его на другие темы, он неизменно возвращался к Беню.
Я помнил этого Беня, почему-то сразу вспомнилось, как в жаркий летний день приходил он на речку и мылся с мылом, тщательно намыливая все тело. Мы подглядывали и хихикали, особенно, когда он засовывал руку в широченные семейные трусы и принимался намыливать и там.
Однажды Бень выскочил из воды, как ошпаренный. В том месте, где он намеревался окунуться, качалась на волнах дохлая курица. Намыленный Бень долго ходил по берегу, а потом попросил нас вытащить курицу, пообещав денег. И дал три рубля - настоящее богатство по тем временам. Мы быстро смекнули - что к чему, взяли эту курицу и незаметно для Беня перенесли вверх по течению и бросили в воду. И заработали еще три рубля.
Потом каждый день караулили, когда он придет мыться. Он приходил, и мы бросали в реку приготовленную заранее курицу. Бень, вероятно, догадывался - откуда в реке так много утопленных кур, но виду не подавал, и безропотно платил нам по три рубля... Слушая Михаила, я со стыдом вспоминал это эпизод.
-- Жидовку помнишь? -- вдруг ошарашил он меня вопросом. -- С тобой училась?
Умерла, уже два года как...
Жидовка... Михаил что-то говорил, но я не слышал, вдруг нахлынули воспоминания, и я улетел далеко-далеко, взгляд мой заволокло туманной дымкой... Откуда-то издалека, словно через стену, долетели слова Михаила:
-- Эй, о чем задумался?
-- Ты про Ларису?.. -- встрепенулся я, -- Разве она была еврейка? Вот никогда бы не подумал!
-- Жидовка!.. Чистокровная жидовка, без подмеса!
-- Ну, и что?.. Я вообще-то, никогда не выделял людей по национальному признаку.
Для меня человек или хороший, или - плохой. А национальность его... Жидовка, не жидовка!.. Ты вот все про Беня говоришь, а по-моему, он был неплохим человеком.
-- Ты просто его мало знал.
-- А ты его - откуда хорошо знал? Ведь ты меня моложе лет на пять?
-- Знал...
-- Отчего она умерла? -- спросил я Михаила, но он снова переключился на Беня и
вопроса моего не расслышал.
Разговоры про Беня быстро надоели, я понял, что с Михаилом не поговорить, торопливо простился, сославшись на то, что мне далеко ехать, и надо успеть еще и туда, и сюда - и мы расстались.
Жидовка... Мы учились с ней в одном классе, но она была годом старше меня, я пошел в школу в шесть лет. Я уже и не припомню, когда обратил на нее внимание, то ли в шестом, то ли в седьмом классе. Наверное, я ей нравился, она часто задирала меня, постоянно цепляла и подкусывала - как это часто бывает у подростков. Я же этого не понимал и злился. Потом уже, спустя какое-то время, начал понимать...
Случилось как-то вечером играть возле школы, мы с ней оказались в тенистой аллее, не знаю, как получилось, что я впервые взял ее за руку. Мы гуляли до темна, потом присели на скамейку, что-то на меня такое нашло, и я вдруг неумело и грубовато ее поцеловал... Что это было - словами не передать. Таинственный свет пробивался сквозь густую листву, бешено колотилось в груди сердце, густой и пьянящий воздух.... И ничего вокруг, только я и она. Потом мы шли домой, и я смело обнял ее за талию...
Мы стали встречаться, старательно скрывая эти встречи от одноклассников, делая на людях вид, что незнакомы, при встречах смотрели в разные стороны, но именно поэтому все о них и узнали, и часто по-детски насмехались над нами и дразнили. Дети вообще жестокие существа... Однажды мы сидели в аллее, и я несмело положил руку ей на плечи. А неподалеку бегала малышня, один шкодливый мальчишка высунулся из-за дерева и крикнул: "Полапай ее!", и вся свора с хохотом брызнула по сторонам. Мне стало не по себе, и я убрал руку, хотя как раз и намеревался "полапать".
Мы встречались над рекой, на высоком скалистом берегу. Это был обрывистый, прямо отвесный массив, в котором каким-то непонятным образом были проложены едва заметные тропинки, мы часто ходили по этим тропинкам, перебирались с гребня на гребень, прижавшись плотно к каменной стене. И вот тут-то я впервые ощутил страх высоты. Мы проходили очередную тропу по самому гребню, надо было перешагнуть примерно метр через расщелину над обрывом высотой метров восемь, она прошла вперед и легко перешагнула, а я задержался. Сто раз здесь проходил, а тут вдруг стало страшно, меня просто обсыпало морозом, ноги задеревенели, и никакая сила на свете не могла заставить меня сделать шаг.
Она повернулась ко мне.
-- Ты чего застрял? Испугался?.. Обойди по верху.
Я - испугался? Да я упаду, я разобьюсь на этих камнях, но предстать в ее глазах трусом!.. Я смело шагнул на уступ, как в ледяную воду...
Жидовка... Однажды договорились, что встретимся вечером на старом месте, над рекой. У меня все валилось из рук, я не находил места: скорей бы вечер! До чего же медленно шло время! Солнце как будто застыло на одном месте, а тут еще на горизонте появилась туча, и стала приближаться, предвещая дождь. Этого еще не хватало!.. Придет ли она в дождь? Я-то и в дождь, и в снег, и черт знает - при какой погоде, прилечу, а придет ли она?.. Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди.
И дождь хлынул, да еще какой!.. Настоящий ливень. Я сидел у окна и смотрел на косые водяные струи, большие пузыри на лужах, и изнывал от нетерпения. Казалось, что это конец, катастрофа. Если мы сегодня не встретимся, я не выживу!.. Дождь постепенно утихал, еще сыпала с неба мелкая морось, а я уже помчался, разбрызгивая лужи, на наше место. Господи!.. Она пришла!
Жидовка... Какие я делал глупости, только бы понравиться ей! Мне казалось, что это ей нравится, что я выгляжу в ее глазах героем. Сегодня стыдно вспоминать!.. Какое мне дело до того, что она была еврейкой! Я вообще в те годы не понимал, что это слово означает. У нас, в селе, было две семьи, про которых все говорили, что они - евреи. Это все тот же Бень, и еще один, в отличие от бездетного Беня, имевший двух детей: девочку, старше меня года на два, и мальчишку, лет на пять меня моложе. Однажды, наслушавшись взрослых, я обозвал его жидёнком, и тут же получил затрещину от взрослого дядьки. А потом он мне весьма доходчиво разъяснил, что так говорить нельзя.
Нет, не было у нас этой нетерпимости!.. Но почему, в таком случае, у Михаила слово "еврей" не сходило с языка?.. Наверное, дома постоянно мусолили родители эту тему, вот он и наслушался. Неприятно слушать! Я обрадовался ему, думал, поговорим, вспомним
