первого пастбища, когда ночью на отару напали волки. Новый бай почему-то отобрал у чабанов ружья, и они отбивались от стаи посохами и криками. Тогда, среди блеяния овец, лая собак и криков чабанов, у самых ног Керима волк зарезал овцу, заодно полоснув своими острыми зубами его левую ногу. Утром его отнесли в кишлак, и началось долгое и мучительное лечение. Он впадал в забытье, выходил из него, снова впадал, а мать смазывала его раны какими-то снадобьями, настоянными на птичьем помёте в смеси с бараньим жиром и отваром целебных трав.
В минуты просветления он просил Аллаха сохранить ему жизнь, объясняя, что он старший и единственный мужчина в семье, и что после его смерти, мать и сёстры останутся одни, без мужской защиты. Раны продолжали гноиться, воспаление не проходило, и Керим снова бился в горячечном бреду. Однажды, в миг краткого просветления, он попросил сохранить ему жизнь, чтобы выполнить клятву, данную отцу на Коране.
- Если я умру, то кто будет хранить Перстень, - спросил он и снова выпал из мира живых.
Улучшение наступило на следующий день. Мать воздала хвалу Аллаху, а Керим уверился в своём предназначении и ещё раз поклялся сберечь Перстень.
Старик снова посмотрел на ленту дороги, и увидел на дальнем её конце размытость, сообщившую ему, что в облаке пыли в их сторону едет машина. Он удовлетворённо вздохнул и тут же охнул, когда раскалённый кинжал проткнул его сердце.
Нога зажила, но что-то срослось не так, и Керим ходил, приволакивая левую ногу.
О чабанстве, с его дальними переходами, можно было забыть. Он страдал, видя, как мучается мать, разрываясь между хозяйством, малолетними дочерьми, которых нужно обучить всему, что должны уметь девушки из горного села, чтобы выйти замуж, и им, беспомощным калекой, считающимся главой семьи. На бая по имени Колхоз батрачить стало некому, и они пытались выжить за счёт своего скудного личного хозяйства.
Однажды вечером его позвал к себе старый и одинокий Файзулла, местный гончар.
- Сынок, - сказал он, - послушай старика. Аллах запретил тебе пасти овец, но не запретил тебе жить. Скоро я пойду на встречу со своими родителями и детьми, ушедшими раньше меня, и в нашем кишлаке не останется человека, могущего изготовить миску, пиалу и кувшин. Иди ко мне в ученики, и я спокойно уйду, оставив после себя такого человека.
Керим согласился, и Файзулла выполнил своё обещание, - уйдя на встречу с предками, он оставил в кишлаке человека, могущего изготовить миску, пиалу и кувшин.
Денег в кишлаке не видели – новый бай их не давал – и Керим брал за свою работу нитками, тканью или тем, что заказывали сёстры для изготовления своего приданого.
Как старший в семье, он устроил их судьбы, выдав замуж не куда-нибудь, а в долину. Через год одна из сестёр прислала ему в жёны свою новую родственницу. Он женился на слабой, болезненной девушке, умершей через несколько лет после рождения сына, которого он назвал Фархадом.
Она была странной, эта девушка из долины, совсем не такой, как девушки из горных кишлаков. Укачивая сына, она пела ему песни о какой-то любви, которая была почему-то горячей. Когда Фархад немного подрос, она рассказывала ему сказки, в которых прекрасные юноши совершали подвиги ради всё той же, недоступной пониманию Керима любви.
У них, в горах, старики рассказывают детям другие сказки. Про отважных чабанов, сражающихся с волками, и Бодала-богатыря, голыми руками побеждающего медведя, про умного чабана, наказывающего злого и жадного бая, и многие другие. Это там, на плодородной равнине, где мужья круглый год спят рядом со своими жёнами, где вдоволь фруктов, овощей и риса, рождаются сказки о горячей любви.
Здесь, в горах, всё не так, как в сказках долины. Редкий чабан видел свою жену до свадьбы. Спускаясь осенью с гор, холостой или вдовый, он узнавал, что летом ему сговорили невесту из другого горного кишлака, которую привезут по первому снегу. Он начинал готовиться к свадьбе по обычаям, заведённым множеством поколений его предков. Привозили невесту и, совершив все положенные обряды, он набрасывался на неё, как голодный волк на овцу. Так же поступали и давно женатые чабаны, спустившись с гор. На пастбища по весне их провожали жёны с большими круглыми животами. Возвращаясь осенью, чабаны радовались родившемуся летом мальчику, корили жён за девочку и спокойно относились к известию, что младенца позвал к себе Аллах. Некоторые мужчины узнавали, что за лето овдовели, некоторым женщинам сообщали, что их дети будут расти сиротами.
Дети рождались часто, но выживали редко. Два сына в семье были и редкостью, и богатством, и предметом зависти.
В отличие от других молодых мужчин кишлака, Керим был дома и зимой, и летом. Сначала он тяготился этим, но успокоился, когда понял, что Аллах специально оставил его дома охранять Перстень.
Никогда, с тех пор как отец показал ему Перстень, Керим не видел его, не прикасался к нему и даже не открывал тайник, боясь нарушить своим любопытством его покой. Только однажды он позволил себе снять с гвоздя совсем облезшую овечью шкуру и прикоснуться к тому месту, где покоится Перстень, но почувствовал странное жжение в ладони и отдёрнул руку.
Фархад подрос, но отец не стал обучать его ремеслу, искренне считая, что мужчина из их кишлака должен быть чабаном. И сын стал им.
В тот год, как всегда весной, Фархад ушёл с отарой в горы, а летом на встречу с предками ушла престарелая мать Керима. Он похоронил её и остался в доме совсем один.
- Плохо без женщины, в доме должна быть женщина, - говорил себе Керим, вращая здоровой ногой гончарный круг, - надо женить Фархада.
Брать сыну жену из долины он не хотел и начал узнавать у женщин, где в горах
есть хорошая невеста, но такой не находилось. Были молодые вдовы с детьми, была девушка, за которую запрашивали такой калым, что Керим только качал головой и пожимал плечами.
Фархад вернулся в кишлак осенью, узнал про бабушку, согласился с отцом, что без женщины в доме плохо и надо жениться, и рассказал, что сам нашёл невесту и её скоро привезут в их дом.
История, рассказанная Фархадом, походила на сказку. Они уже дошли до среднего пастбища, когда увидели очень старого узбека, сидевшего на поваленном дереве и растиравшего ушибленную ногу. Его кишлак находился не очень далеко, но сам он дойти не мог и чабаны послали Фархада проводить старого человека домой. Они медленно шли, и старик рассказывал, что живёт с внучкой-сиротой и очень волнуется за неё – ему скоро придётся уходить, и он может не успеть выдать Гузаль замуж.
- Я видел её, отец, и мы горячо полюбили друг друга с первого взгляда, - волнуясь, говорил Фархад, а Керим дивился этим словам, знакомым сыну по сказкам его матери.
- Мы сговорились, с меня и калыма не берут.
Керим не стал возражать.
Невесту привезли по первому снегу, и в доме появилась женщина. Как и другие, по весне она провожала мужа в горы, неся перед собой большой круглый живот, но первых двух девочек позвал к себе Аллах, а после рождения сына Сухраба она зачать ребёнка больше не смогла.
К моменту рождения Сухраба в кишлаке уже существовала начальная школа, в которой будущих чабанов учили читать, писать, и, главное, считать.
- Это хорошо, что учат считать, - одобрительно кивали головами чабаны, - будет, кому овец пересчитывать, а то Колхоз всё время норовит обмануть.
В положенный срок Сухраба отдали в школу, и в положенный срок он её закончил.
Ещё до наступления весны Фархада позвала к себе учительница.
- У вас толковый сын, - сказала она, - и будет очень жалко, если вы не разрешите ему учиться дальше. В Оше есть интернат для одарённых детей из горных кишлаков и, если захотите, то я приготовлю нужные бумаги. Летом я поеду в Ош и могу его отвезти.
Дома Фарид долго шептался с женой, потом пошёл к отцу.
- Нам нужен Ваш совет, отец, - почтительно, как положено хорошему сыну, начал он и передал слова учительницы, - Что решите? Вы старший мужчина в семье и будет так, как скажете.
Керим задумался. С одной стороны было понятно, что выучившийся внук в кишлак не вернётся, но с другой …
Когда-нибудь, через много лет, Сухраб станет старшим мужчиной в семье и будет хранителем Перстня. Что, если Аллах решил перенести его хранение из этого кишлака в какое-то другое место?
- На всё воля Аллаха, - сказал Керим, - пусть едет.
Сухраб уехал, и старик увиделся с ним только через шесть лет.
Зимой Колхоз решил одарить чабанов подарками. Фархад получил радиоприёмник, который повсюду носил с собой. Он крутил колёсико настройки, слушал непонятную музыку и непонятную речь до тех пор, пока не наткнулся на узбекскую станцию.
Теперь он был в курсе всех событий.
- Сегодня говорили, что по стране идёт какая-то Перестройка и несёт всем лучшую жизнь, - делился он услышанным.
- Пешком идёт? – интересовался Керим.
- Не знаю, но если пешком, то до нас доберётся нескоро.
Приёмник стал для сына окном в мир. Он протирал его куском овечьей шкуры, заказывал продавцу приезжавшей раз в неделю лавки батарейки, нервничал, когда их не привозили, и был счастлив, когда, наконец, получал их. Гузаль притворно сердилась и обещала уйти от него, если увидит приёмник третьим в их постели.
В апреле Фархад простудился, сильно заболел и впервые за много лет не погнал отару в горы.
- Плохо, что заболел, - говорила жена, - но хорошо, что остался. Сарай вот-вот на голову рухнет, веранда совсем просела того и гляди, в долину свалится. Пора, Фархад, хозяйством заняться.
В начале июня он прибежал крайне возбуждённый.
- Сказали, что в Оше очень плохо – киргизы узбеков режут, - с порога доложил он услышанное по радио, - надо срочно ехать, забирать мальчика, пока его там не убили.
В этот день как раз приезжала лавка, и продавец согласился подвезти Фархада до поезда.
- День туда, день обратно. Скоро приедем, - пообещал, уезжая, сын.
Они приехали через неделю, сын и внук. Только сын вернулся не домой, а на кладбище.
- Отец приехал, нашел интернат, и мы пошли к директору, - рассказывал Сухраб, - Директор сказал: «Это правильно, что решили забрать. Пусть мальчик переждёт смуту дома, а через недельку, когда всё утихнет, везите назад – у нас летний лагерь будет, очень интересный.
Мы пошли на вокзал, тут началась стрельба. Я успел спрятаться, а отец замешкался и …
Ещё он рассказал, что закончил десятый класс. На будущий год, когда закончит школу, поступит в институт. Сказал, что у него есть друг, а у друга отец очень важный человек, который поможет поступить и потом не оставит – ему нужны молодые, образованные и преданные ребята. Это он помог привезти тело отца. Очень хороший человек.
Сухраб пробыл неделю, и уехал на долгие двадцать лет.
Острая боль сменилась холодным жжением, и старик растирал грудь своей жёсткой, привыкшей месить неподатливую глину рукой.
В конце улицы зарычал мотор машины. Керим-ака слышал, как возле калитки его дома хлопнула дверца машины, как заскрипела открываемая калитка, как вскрикнула и побежала во двор Гузаль. Он попытался самостоятельно подняться, встал на колени, и упал, как тот человек с перерезанным горлом.
Старого Керима похоронили в тот же день до захода солнца.
Мать и сын сидели на веранде и вели неторопливый разговор. Точнее, говорил сын. Он рассказывал о себе,
