собою спотыкался взгляд. Например, о фронтон какого-нибудь старинного здания, ощетинившийся по одному скату буквами СЛАВА, а по другому - КПСС. На восклицательный знак, видимо, из экономии, никогда не тратились. Этот лозунг, кстати, породил популярный анекдот: "Кто у нас самый известный человек? - Брежнев. - Нет, Вячеслав Капээсэс!".
А вот флаги повсюду - нелепая выдумка киношников, ставшая штампом, когда речь идет о жизни в СССР. Да, ими обильно украшался город к праздникам, но висели они только до наступления первого буднего дня.
Благословлённые в путь огромным портретом Брежнева, висевшим на здании Гидропроекта, Зорин и Толян катили в троллейбусе 12-го номера маршрута сначала по Ленинградскому проспекту, потом по улице Горького.
Девушки в мини-юбках, длинноволосые парни в цветастых рубашках, дамы в брючных костюмах, бодрые пенсионеры в шляпах и с блеском стальных коронок в улыбке, мужчины с портфелями и в галстуках на резинке, белоснежные пионеры в красных пилотках - Москва торопилась по делам, озабоченно жила.
Вдруг Зорин натолкнулся взглядом на девушку с собачкой, которая никуда не спешила, не устремлялась ни к какой цели, кроме одной - кого-то дождаться. Она стояла спиной к троллейбусу - точеная от плеч до лодыжек, дразня или даря себя взору, и роскошные каштановые волосы, как завернутое крыло, огибали шею.
Троллейбус затормозил на остановке прямо напротив нее. Наученный горьким опытом, Зорин подумал: "А повернется лицом - и весь кайф обломает..." Но что-то ему подсказывало, что будет не так, и убеждало его в этом смутное знание, будто он ее уже видел, и она красива.
Девушка напряженно всматривалась куда-то в конец площади. Собачка - рыжий карликовый шпиц - звонко тявкнула, девушка обернулась, и Зорин поразился: как же он не узнал ее сразу! Это была Наталья Григорьевна! Сбили с толку ее распущенные волосы, которые он всегда видел собранными в высокую прическу.
Она что-то сказала собачке - та в ответ задрожала хвостиком. Наталья Григорьевна, улыбнувшись, снова повернулась лицом к площади, но почти сразу взмахнула рукой и заспешила кому-то навстречу, натягивая поводок с семенящим следом шпицем. Этот кто-то был - Зорин глазам своим не поверил! - Серёга! Серёга Сысоев!
А троллейбус, тронувшись с остановки, уже набирал скорость, и оба они стремительно уплывали из виду. Последнее, что Зорин сумел поймать взглядом, - это то, как Серега мягко приобнял красавицу-аспирантку.
- Шею себе свернешь! - сказал Толян. - Чего увидел-то?
Сева посмотрел на Толяна. У того из-под усов выглядывала усмешка и были колючими глаза.
- Да так, собачка занятная... шпиц, - ответил Зорин.
Он уставился в окно, но ничего там не видел, потому что сознание словно бы отключилось от зрения и рисовало свои картины.
А Толян, подавшись на сиденье коленками вперед, прикрыл глаза, затих.
Так и доехали они до станции метро "Проспект Маркса", откуда до "Комсомольской" - площади трех вокзалов - было всего четыре остановки.
И в метро, и потом - в пригородной электричке Зорин оставался молчалив, сумрачен.
- Счас дело поправим! - обрадованно произнес Толян, когда они сошли с поезда. - Вон автопоилка. Надо было тебе еще в Москве пивка тяпнуть.
Зорин возражать не стал, но и энтузиазма не проявил.
Автомат, поглотив двадцатикопеечную монету, налил три четверти кружки жиденького пива. Толян залпом выпил жидкость, и у него повлажнели глаза. Зорин, сделав пару глотков, отставил кружку.
- Пошли что ли?
4
У Зои Лихачевой собралась куча гостей. Народ был не только из ее группы, но и вообще с их потока и даже неизвестно откуда. На редкость обширным оказался круг знакомств хозяйки. Даже Птица в него входил. Хотя, почему "даже"? Его девушка Малинина училась вместе с Зоей.
Костя, завидев друзей, с воодушевлением направился к ним, впрочем, нетвердой походкой.
- А я тут с Ленкой со вчера завис, - сообщил он Толяну и Севе.
- Ясно теперь, куда ты сгинул из "Ямы"! - сказал Толян. - Ну как тут обстановка?
- Море выпивки и девиц... Но! Севка! Малинина моя!
- Да достали уже! - возмутился Зорин. - Можно подумать на Малининой с Лихачевой свет клином сошелся!
- Чего это с ним? - удивленно глядя вслед Зорину, спросил Птица.
Толян пожал плечами:
- С утра вроде ничего был. А потом, когда в троллейбусе ехали, ни с того ни с сего посмурнел...
- Фигня! Счас развеется! Надо его с Дашей познакомить. Сам бы с ней замутил, если б не Ленка...
Даша, будучи смуглянкой, сразу же привлекала внимание. Причем смуглость ее совершенно не походила на восточную. Кожа у нее была значительно светлей, как от загара, да и не миндальные лодочки глаз плыли под бархатными дугами, а под взмахом шелковистых бровей стояли огромные темные озера.
Они познакомились сами - голос у нее оказался низкий, грудной. Зорину представилось, как что-то густое истомно переливается через край…
Даша была школьной подругой Лихачевой, училась в институте химического машиностроения.
- И тебе это интересно? - спросил Зорин.
- А я там физической химией занимаюсь.
- А... - протянул Зорин. - Это, конечно, всё меняет...
За общий стол они не сели рядом - просто так получилось, - но то и дело один замечал на себе взгляды другого.
Когда в пирушке обозначился перерыв и все потянулись танцевать, они подошли друг к другу. Обняв ее в медленном танце и ощутив, какая она податливая, Зорин решил, что, скорее всего, добьется ее.
Вскоре они оказались в каком-то сарайчике. Зорин начал поспешно и как-то грубо освобождать Дашу от одежды.
- За тобой кто-то гонится? – удивленно спросила она.
Зорин и сам понимал, что происходит с ним что-то необъяснимое. Он чувствовал какую-то безотчетную тяжесть, какой-то гнет на себе, которые были связаны не с сексуальным желанием, точнее, не только с ним, но которые можно было, как почему-то казалось ему, сбросить, только быстрее овладев Дашей.
- Нет, - хрипло ответил он.
Впиваясь в Дашин рот, он краем глаза столкнулся с ее карим взглядом. И в нем ему вдруг почудилась... косинка!
- Ай! - вскрикнула Даша, хватаясь за укушенную губу и отпихивая Зорина. - Больно же!
- Прости!
Даша лизнула нижнюю губку, которая одной стороной уже краснела и наливалась, как бочок зреющей ягоды. С недоумением и обидой посмотрела на Зорина.
- Дурак! - сказала она.
Поправив груди в лифчике, натянула блузку и, не сказав больше ни слова, хлопнула дверкой сарая.
Через щели в стенах сочилось солнце и растекалось по поленьям дров. А тем, естественно, ни тепло, ни светло, как было бы ни холодно, ни темно и от ненастья - деревяшки же! Сева позавидовал им.
До чего же муторно на душе!
Зорин побрел по саду. Под яблоней стояла скамейка, на которой расположились Птица с Толяном и бутылкой портвейна.
Зорин подошел к ним, сказал:
- Подвинься. Дай.
Толян утеснился, протянул бутылку. Отпив из горлышка, Зорин сел. Приятели, обменявшись в перегляде посылом "лучше его не трогать", продолжили прерванный разговор.
- А я ему говорю: "Так чем все-таки отличается определяющий от решающего?" Он начинает выкручиваться: "Ну, это же понятно! Решающий - значит переломный, а определяющий..." и не знает, что дальше сказать.
Зорин догадался, о чем это Птица: он рассказывал Толяну о случае на семинаре по политэкономии, когда преподаватель Семёнов задал вопрос: "Как называются годы текущей пятилетки?" (Толян на том семинаре отсутствовал из-за болезни.) Годы назывались: начинающий, юбилейный, решающий, определяющий, завершающий. Если названия первого, второго (года пятидесятилетия образования СССР) и последнего, данные по принципу "что вижу, то и пою", говорили лишь об отсутствии какой-либо изобретательности причастных к этому умов, то наречение третьего и четвертого словами-синонимами наводило уже на мысль о лености или даже глупости этих самых умов. Страшно представить, но ведь названия сочинялись в ЦК и утверждались на Политбюро! Так подставляться!..
- А что тут скажешь? На фига вообще понадобилась эта околесица с названиями? Короче, Семёнов припух. А я, вроде как дурак дураком, не понимаю и всё. Давай, думаю, выкручивайся, объясняй, проводи политику партии в массы...
Толян, сидевший в расслабленной позе, вдруг подобрался, поймав взглядом нечто тревожное.
- Костя, тихо! Степанов идет!
Птицын умолк и нахохлился.
Степанов, долговязый очкарик из третьей группы, прошел мимо, приветливо улыбнувшись.
- Вроде как сортир ищет, - прокомментировал Толян.
- Ага, - согласился Птица.
- А чего вы его так испугались? - в недоумении спросил Зорин.
- Ты что, ничего не знаешь?
Птица и Толян опять переглянулись, выражая мысль: ну и темнота наш приятель...
- Сева, он стукач! – объявил Костя.
- Да ладно… С чего вы взяли?
- Мужики вычислили.
- Ничего себе!..
- Видишь, делает вид, что сортир ищет, а сам ходит подслушивает…
- Вообще-то это серьезное обвинение, - шевельнулось в Зорине сомнение. – Мы его толком-то и не знаем…
- Да точно это! Мужики его железно вычислили.
Зорин пожал плечами, смиряясь с новостью. Поискал глазами Дашу. Но нашел Зою. Подошел к ней.
- Ты Дашу не видела?
- Мы попрощались. Она на электричку пошла.
Сева опрометью кинулся к станции. Выскочив за поворот улочки, сразу же увидел ее.
«Вот же дурак!» - невольно любуясь стройной, легкой фигуркой Даши, ругнул себя Зорин.
Конечно, она не стала оборачиваться на топот бегущих ног, потому что прекрасно знала, кто там мчится у нее за спиной.
- Ну, прости… - остановил он ее, заглянул в лицо. Губка рдела
припухлостью, которая, к счастью, больше не выросла.
- Ладно, проехали, - неожиданно улыбнулась Даша. Она явно была довольна.
- Проехали… - вторя ей, расплылся в улыбке Зорин. – Пойдем назад.
- В сарайчик? – глаза ее остро блеснули. Зорин оторопел от такого смелого оглашения его бессовестной мысли. – Дудки! Провожай меня теперь…
5
Какая же чудная выдалась осень!
После череды дождей к исходу сентября нагрянуло бабье лето. С утра бывало пасмурно, но вскоре яснело, будто тихий свет разгорался, и лился он потом с седовато-голубого неба до самого заката. И так доверчиво являли в нем деревья свои желто-красные наряды. А когда начинало смеркаться - словно бы медленно гасла лампа – и наплывала ночь, всё никак не смывались с темноты золотисто-багряные подпалины.
Зорин, Толян и Птицын шли по алле, ведущей в пионерский лагерь, в котором жили студенты, приехавшие «на картошку». Они возвращались с совхозного поля. Все трое были грузчиками, а потому в земле не копались. Несомненный плюс этой профессии заключался еще и в том, что по утрам можно было законным образом лодырничать, пока не наберется достаточное количество мешков с картошкой и за ними не приедут машины. Да и в течение дня грузчики по большей части прохлаждались в ожидании транспорта. Во всяком случае, до обеда машины приходили нечасто.
Обед начинался в час дня. Прижимистая председательша совхоза кормила всегда одним и тем же: молоком
