Инь Ян. Оттенки прошлого. Земной Рай ч.5

с просьбой отправиться на поиски благодатного Беловодья был Степан, а он решил взять с собой друга.
— С Афонькой веселее будет! А найдём Беловодье — отдохнём вволю!
  Встречают их люди, узнав, куда они направляются, удивляются:
— Где это видано, чтоб такая земля была: реки молочные, берега кисельные?
Афоня, молчун, а тут как самовар закипел, чуть в спор не бросился, да Степан за локоть придержал, словами потушил:
— Киселей нам не надо никаких. Мы добрую землю ищем.
— Зря ищете, — говорили друзьям. — Многие искали, а нашли или нет, неведомо — обратно не вернулись.
Афоня уже успокоился, «перекипел», поговоркой ответил:
— Несчастья бояться — счастья не видать!
Степан руками развёл:
— А ведь ты прав, братушка!
Передохнув, поблагодарив за постой и ночлег, опять в путь собрались.
Долго ли коротко, дорога привела  Степана и Афоню на Алтай — удивительные горы. Высоко в небе орёл парит, наблюдает. Солнце горячо, идти тяжело...
  Афоне  окружающая природа сказкой представляется:
— Смотри, Стёпа! Горы, как хребты страшных чудовищ, лес зелёный - щетина.  Кое-где на боках подтёки кровавые… от заката снег алым кажется...
Степан плечами передёрнул:
— Бр-р-р-р… кровушки ещё не хватало...
Афоня будто не слышал, продолжал говорить:
— А кое-где чёрные рёбра просматриваются. Да осыпь камней  серых — может,  дорога к Беловодью?
Только после этих слов глаза на Степана поднял. Степан головой покачал.
— Ну, и сказочник ты, Афонь-Мафонь!
— Эх, Степан- братан! Сказки сказками, а идти надо — обратной дороги нет.
— И то верно!
  Афонь-Мафонь, да Степан-братан — так полюбовно называли друзья друг друга. А ведь кровными братьями были. Спас Степан Афоню, когда по весне вышел на окраину села медведь-шатун. Чуть не задрал парня, Степан как чувствовал, к другу поспешил. Схватил рогатину, да прямо в пасть, проткнул насквозь медведя.
  А орёл  наблюдает за друганами, кругами кружит. Ему хищнику сверху  добычу не трудно высмотреть и схватить, это Степана и Афоню голод, да холод  пробирает.
Лошадь Афони ногу подвернула, да с тропы в расщелину вместе с седоком свалилася. Благо не высоко было, не поранился Афоня, а вот лошади не  посчастливилось, живот острой веткой насквозь пропороло. Заржала от боли, как человек.
— Ох, ребятушко Орлинка! Не сберёг я тебя, кормилицу...
    Степан, чтобы скотина не мучилась, ружьё поднял, нажал на курок. Звуки выстрела подхватило горное эхо и ещё долго, на все лады, раздавалось по  округе вместе с последним стоном лошади. Даже не пугливый Степан вздрогнул, а
Афоня  заплакал.
— Что я жёнке своей, Степанидушке скажу?
Степан похлопал друга по плечу.
— Лошадушка тебе  жизнь спасла, а сама погибла. Не волнуйсь!
Тут Степан усмехнулся. Ведь жену друга звали почти как его.
— Твоя Степанида с моей Антониной должно быть  в лес по грибы или ягоды пошли.
— А может, в поле за колосками? Ой! А дети...
Вспомнив о детях, Афоня немного успокоился.
— Степан, братушка, зачем ты лошадушку подстрелил?
Чтобы окончательно успокоить Афоню, Степан вынужден был сказать неправду.
— Я стрелял в горного козла, но промахнулся. Пуля попала в лошадь, отмучилась бедняжка.
Степан даже языком поцокал, чтобы показать, как ему жаль.
Но Афоня продолжал стенать:
— Ой-ёй-ёй! Как мы без кормилицы нашей?
А Степан в ответ:
— А как без еды?
  Так, с причитаниями на тропу вернулись.Опять за солнцем погнались, глаз  под ноги не опуская.
  С каждым шагом идти труднее и труднее. К тому же, съестные запасы совсем кончились, а подстрелить не удавалось ничего, ни крупную, ни мелкую дичь. Кое-где ягоды встречались, но ими не насытишься.
Поднимались уже несколько дней, а прекрасной долины Беловодья  так и не встретили. Афоня что- то напевал про себя, Степан улыбался, видя, что у друга  хорошее настроение.
  В это  время друзья вышли на зелёную лужайку в окружении белых берёз и сосен. Степан сразу же пошёл обследовать место привала и нашёл семейку белых грибов.
  Он разжёг костёр, набрал воды для чая. Неподалёку в траве  журчал ручеёк. Потом Степан нанизал на спицы грибы и на костре поджарил. В это время Афоня сидел, прислонившись к стволу дерева и что- то напевал себе под нос, при этом разматывал с уставших ног портянки, чтобы их просушить.
Степану внезапно стало не по себе.  Глядя на безмятежного Афоню, его охватило сильное чувство злобы и раздражения. Во рту появился неприятный желчный привкус. Степан постарался взять себя в руки. Ведь с Афоней они столько пережили вместе. Съели, как говорится, пуд соли, делили пополам хлеб. Последнее считалось на Руси признаком вечной дружбы.
Степан взял щепотку соли и растёр между большим и указательным пальцем, потом поднёс к губам и попробовал на язык. Злоба отступила, но высказаться он всё же решился.
— Ты, Афонь-Мафонь всё  поёшь и поёшь, как ни в чем ни бывало, будто и не провели мы 7 суток  в дороге.Сколько можно топать? А если Беловодья нет и  не было?
  После произнесённых слов Степану стало легче, словно пар выпустил чертёнок, находившийся внутри него.
  Надвигались сумерки. Ещё не ночь, но уже и не вечер. Вдалеке ухал сыч, стрекотали то ли кузнечики, то ли светлячки. Разлетались искры от костра, поэтому и было непонятно, светлячки ли это.
  Афоня будто и не слышал вопроса, грибы пробовал.
-  Вкуснотища! — произнёс он, причмокивая губами. — Моя Степанидушка мастерица готовить, но на свежем воздухе вкуснее получается. И сольца достаточно.
— Правильно говорят: аппетит приходит во время еды… соли совсем малёхо осталось.
Вторил Степан, а потом спохватился:
— Ты не ответил на мой вопрос! А вдруг мы Беловодье  не найдём?
Афоня внимательно посмотрел на Степана.
— Что-то в нём не то, — подумал он, раздумывая, что сказать.
Степан продолжил, распаляясь:
— Я чёрту душу готов продать, чтобы найти эту дивную страну Беловодье!
— Зачем вспоминаешь рогатого? Это к хорошему не приведёт, — Афоня покачал головой.
  Степана возмутил спокойный голос друга, его словно прорвало.
— Кого хочу, того и вспоминаю!
О ком хочу, о том и говорю!
Кого хочу, того я призываю,
Молчать не буду! Цыц! Я говорю!
    Степан непроизвольно для себя заговорил стихами. Произнеся последние слова: «Цыц! Я говорю!», он не только вытаращил глаза, но и топнул ногой. Подобного Степан от себя не ожидал.
  Афоня понял, что случилось с Степаном. В него пробует вселиться Бес. ЗЛО, ищет пути проникновения, чтобы перетянуть на свою сторону. Это могло означать только одно: что до Беловодья уже недалеко.
Добро и зло ведёт незримый бой,
Но остаётся выбор за тобой!
И если ты впускаешь в душу ЗЛО,
Надеешься, что крупно повезло.
Не думай! Не мечтай!
Зло просто так сидеть не будет
И в душу, как в колодец плюнет,
В неё впуская  тьму и Ад,
Её терзая во сто крат...
И в печь, в огонь, как в бездну канешь,
И каяться в грехах ты вечно станешь.
Но ЗЛО подшутит над тобой,
Ты не вернёшься в мир земной. (5)
Афоня решил схитрить. Вместо того, чтобы сообщить, что они приближаются к Беловодью, сказал совершенно обратное.
— Места здесь такие  красивые, если Беловодье не найдём, сюда спокойно можно перебраться.
Степан сначала покраснел, потом побледнел. Его затрясло как в лихорадке. Заговорил,  заикаясь:
— А вддруг м-мы пропп- падём? Ддо-ммой нне ввер-нёмм-ся?
На Степана это было так не похоже. Афоня понял, что дело плохо, но ничего сделать не мог. Чувствовал, что это не в его власти.
— Будем надеяться на лучшее!
Афиноген, Афоня, был оптимистом. Он  и подумать не мог, что всё может закончиться трагически.
— Нельзя допускать в себя смурные  мысли, — был уверен Афоня.
Смурные — значит тёмные, печальные. О чём думаешь, то и происходит в большинстве случаев.
  Хайме очень заинтересовала история Шамбалы-ШангриЛа и Беловодье. На огромном экране он видел такие красивые места, что сердце замирало от восторга. Тем более, эффект присутствия — это просто потрясающе!
  Даже чувствовались ароматы природы: запахи цветов, растений, мха и хвои. Хайме подобное нисколько не удивляло. Не впервой, как говорится, даже здесь.
— Что ты думаешь по этому поводу?
— Никак ты меня, Хронос, не оставишь в покое.
Хайме даже поморщился, будто в рот попало что-то кислое. Хронос сразу же «прочитал» состояние Хайме.
— Не злись! Смотри, не скисни! Говорят в народе:" На сердитых воду возят".
— При чём здесь вода? — Хайме огляделся. -  К тому же я нисколько не сержусь! Скиснуть может только молоко.
Хронос рассмеялся. Хайме продолжал.
— Ты проявляешься так внезапно, что точно сделаешь меня заикой.
Хронос тут же  появился перед Хайме. На этот раз он стоял напротив экрана, на котором, как в стоп-кадре застыло изображение  Афони и Степана на привале.
  Хайме  внимательно рассматривал гостя. На Хроносе был тёмно-зелёный хитон (10) с длинными рукавами, падающий широкими складками почти до самых щиколоток. Хитон был подпоясан, с напуском,  на плечах скреплён серебряными пряжками — буква Х в центре круга.
  Тёмно-русые волосы покрывал капюшон, Хронос скинул  его лёгким движением головы.
— Несмотря на широкую одежду, Хронос выглядит  молодым, и достаточно стройным, — промелькнуло в сознании Хайме.
  Он даже не задумался о том, что его мысли доступны Хроносу. Поэтому было неожиданностью услышать приятный смешок. К смеху Хайме стал привыкать.
— А ты умеешь делать комплименты! Хронос взмахнул рукой и на экране появилось изображение гостиной во дворце Вероны в Вернике.
— Твои мысли чисты и невинны. Для тебя небольшой подарок. Всего на несколько минут.
— Несколько минут? Хронос! Да ты жесток! Ах!
Хайме ахнул и  непроизвольно прикрыл рот правой рукой. На экране, только без звука,  он увидел свою жену Хелен,  фанфика Тумбулата и королеву Верону. Они сидели за круглым столом, пили кофе и  что-то обсуждали.
Хайме прислушался, но ничего не расслышал.
— Я так давно не слышал голоса моих друзей. Включи звук!
— А волшебное слово? — с укоризной произнёс Хронос.
— Хм..., — хмыкнул Хайме. — И не одно! Извини, спасибо, что напомнил. Пожалуйста, гуруджи! Прошу, включи звук!
  Хронос очень удивился
— Как ты меня назвал? Гуруджи? (11) Ладно, уважительно… но какой я учитель? Тем более духовный?
Хронос удивился. Его густые белёсые брови от удивления поднялись ко лбу.
— Доктором называл, но учителем ещё нет.
— Сколько испытаний я прошёл, столько всего увидел, такого в школеуме не узнаешь. Я очень тебе благодарен!
Хайме подошёл к Хроносу, приложил правую руку к груди на область сердца, потом  протянул её вперёд ладонью вверх. Так в Эленеуме выражали признательность и благодарность.
Хронос сделал ответный жест, только в обратном порядке и улыбнулся.
— Мне только непонятно, почему ты мне тыкаешь?  Как я понимаю, меня уважаешь, но почему не на  Вы?
— У славян с древности обращение:«Иду на Вы!» означало предупреждение врагам о выступлении в  военный поход против них.
— Ты хорошо начитан.
  Хронос похлопал Хайме по плечу. С его стороны это было проявлением восхищения.
— Ты же знаешь, моя группа занимается восстановлением сгоревших в огне Фаренгейта книг. Историей Древней Руси  увлекается Хелен.
— Но всё же почему не вежливое  «Вы»? — хитро сощурился Хронос.
— Врагов называли на «Вы». Это значительно позже стало вежливым обращением к незнакомым людям, — Хайме