Василия, проникая в сердце и вызывая слезы покаяния за свои поступки в жизни.
Василий не стеснялся этих слез, ему даже хотелось поплакать, выжать вместе со слезами из души всю мерзость, как из грязной половой тряпки мутную воду. Публичные разговоры о том, что становилось сокровенным, стали угнетать Василия. Он перестал посещать собрания общины и отвечать на их телефонные звонки…
В один из вечеров ноги сами привели его в Александро-Невскую лавру. В Троицком соборе шла Всенощная Крестопоклонной недели. Василий вошел, перекрестился и скромно встал возле стены, намереваясь понаблюдать за службой.
По случаю Великого поста в храме царил полумрак, духовенство и церковнослужители были в необычных облачениях фиолетового цвета. Ничего не понимая, он просто стоял непрестанно повторяя про себя:
«Господи, прости меня».
За что, он не уточнял. Его переполняло желание просить прощения и он почему-то был уверен, что будет услышан и это поможет ему стать лучше…
Выйдя из храма после службы, он не захотел спускаться в метро и пошел пешком к себе на Петроградскую, продолжая пребывать в том состоянии, что возникло в храме. Он удивился, что почему-то не заметил там всего того, что оттолкнуло когда-то раньше.
С той поры зачастил Василий в храм. Он сам не отдавал себе отчета, зачем идет туда, но все равно шел. Постепенно стало возникать желание разобраться в богослужении. Василий долго стоял перед свечным ящиком, напоминавшим скорее магазин, вчитываясь в названия многочисленных книг и стараясь определить наиболее подходящую, пока глаза не наткнулись на Закон Божий. Книгу, от которой он не смог оторваться до глубокой ночи, которую прочитал целиком за несколько дней и тут же начал читать вновь.
Теперь он осознанно воспринимал происходящее в храме. За Божественной Литургией видел и чувствовал земной путь Христа. Потребность этого переживания стала для него насущной. Кроме того, он ощутил необходимость соединиться со Спасителем в таинстве причащения. Но путь к Чаше преграждала необходимость исповеди…
Василий уже понимал, что без покаяния невозможно научиться владеть своими страстями. Он готов был излить накопившуюся за четыре десятка лет грязь, всю-всю.… Кроме одного. Усугублял страх и резко отрицательное отношение, которое, как он знал, существовало в церкви к таким вещам.
Часто, наблюдая, как священник накрывает чью-то повинно склоненную голову епитрахилью, Василий с горечью думал:
«Вот если бы меня…»
Однажды он обратил внимание на то, что некоторые вместо словесной исповеди прибегают к записке, которую священник читает и иногда даже не задает потом ни одного вопроса. Это показалось Василию спасительным.
Придя домой после Всенощной на Вербное воскресенье, он уселся за стол и с молитвой начал вспоминать все свои прегрешения с самого детства. Опомнился, когда были исписаны три листа, а на часах была половина первого ночи. Однако Василий настолько увлекся, что остановиться было трудно. После двукратного переписывания все уместилось на двух неполных страницах. В том числе, на двадцать третьей строчке было написано: «Противоестественный блуд (имел половую связь с мужчинами)».
Придя в храм и увидев расписание богослужений Страстной седмицы, где под Великий четверг стояла общая исповедь, Василий стал прислушиваться к разговорам за спиной. Его интересовало, что такое «общая»? Ответ прозвучал довольно быстро.
-Ну, батюшка грехи сам все называет, а ты стоишь вместе со всеми и каешься. Потом он молитву читает, подходишь, благословляешься и идешь причащаться, - втолковывала кому-то бабка.
«Вот то, что мне нужно, - подумал Василий, - Господь все равно услышит, а священника искушать не обязательно. Да мне лишь бы только позор этот смыть, причаститься, а потом уже, на следующей исповеди, все начну рассказывать сам, без утайки».
Спокойный, уверенный, прочитавший все подобающие молитвы, пришел он накануне Великого четверга в храм.
Вышедший на амвон духовник лавры прочел начальные молитвы, а потом, глядя на прихожан из-под очков строгими черными глазами, сказал:
-А теперь достойно приступим. Вас очень много, но и мы все здесь. Исповедь будут принимать девять батюшек, подходите к любому…
«Вот тебе и общая, - подумал Василий, - Бога не перехитришь».
С солеи зазвучал монотонный голос чтеца, а прихожане начали разбредаться по храму, выстраиваясь в очереди к аналоям.
«Будь, что будет, - решил Василий, вставая к первому попавшемуся священнику - Прогонят, так прогонят, на все воля Божья, больше так не могу …»
Как в полузабытье шагнул он к аналою и достал из кармана бумажку.
-Батюшка, я никогда в жизни не был на исповеди, крещен во младенчестве, здесь все мои грехи, что вспомнил, простите меня, если сможете, - выдавил из себя Василий склоняя голову.
-Бог простит… – ответил священник, беря в руки записку.
«Господи, пусть он порвет ее сразу! - взмолился про себя Василий, наблюдая краем глаза, как батюшка внимательно читает, - Господи, не отвергни меня!»
Василий не верил ни в какую мистику, но вдруг, он был готов поклясться, явственно почувствовал кожей, как от лежащего перед ним на аналое креста исходит успокоительная прохлада. Оторопев, он уставился на крест, потом перевел взгляд на священника.
-Сегодня на небесах большая радость, - тихо сказал батюшка, - Радость о кающемся грешнике. Ради этого Христос принял крестные муки…
-Батюшка… - прошептал Василий, чувствуя, как глаза наполняются слезами, - Батюшка…
Священник взял его за руку:
-Не волнуйтесь так. Самый трудный шаг сделан. Не останавливайтесь только на первой ступеньке, нужно подниматься дальше…
Он говорил что-то еще. О совершенстве, что составляет смысл человеческой жизни, о любви к ближнему, о вечных истинах, но Василий слушал и не слышал. Он был целиком охвачен только одним:
«Я прощен».
Священник накрыл его голову епитрахилью, прочитал разрешительную молитву, спросив перед этим имя, и благословляя, добавил:
-Завтра причаститесь, не забудьте прочитать каноны и правило. И потом, хотя бы раз в месяц, обязательно исповедуйтесь, причащайтесь. Без этого нет спасения, запомните.
-Спасибо, батюшка! – Василий готов был кинуться ему на шею.
-Идите с Богом, - чуть улыбнулся тот, - И записывайте, записывайте грехи, все до единого.
С этого дня жизнь Василия потекла иначе. Не сразу, но постепенно он стал открывать, что почти все, чем жил до настоящего времени, перестает быть главным, а то, что раньше раздражало, возмущало, бесило, теперь вызывает лишь досаду и сожаление. Само собой изменился круг друзей и знакомых. Причем, не потребовалось ни рвать с кем-то отношения, ни ставить себя в исключительное положение.
Из прежней тусовки звонил иногда только Костик.
-Слушай, а куда ты ходишь причащаться? – спросил он как-то, - Мне с тобой нельзя?
-Если ты крещеный, то даже нужно, но тебе придется сначала исповедаться.
-Крещеный. Но я не хочу бросать мальчиков…
-Тогда реши сначала, что тебе больше нужно. Будешь готов – всегда рад помочь.
-Ладно, ладно…
Больше Костик на эту тему не заговаривал.
Прошло несколько лет. С течением времени Василий заметил, что его стала все больше тяготить мирская жизнь. Он давно уже воспринимал окружающее как бы со стороны, сочувствуя людям, и не проникаясь в тоже время посторонним мнением. Но теперь им стало овладевать желание совсем уйти от нечистоты, укрыться за монастырской стеной от всецарящих лжи, жестокости, цинизма. Все чаще задумчиво посматривал он на монахов.
-Ваше решение похвально, - ответил Василию священник, к которому он, набравшись смелости, обратился за советом, - но вы еще человек не воцерковленный, а воцерковляемый. Укрепляйтесь пока на приходе, исповедуйтесь чаще.
-Батюшка, а вы могли бы стать моим духовным отцом?
Священник еле заметно улыбнулся.
–Зачем это вам? Духовный отец нужен молодому монаху, а вы – мирянин. Отец у нас один – на небесах. А что касается монастыря, то не думайте, что там все так благочестиво, как вам кажется. От многих искушений и соблазнов в миру бывает уйти даже легче. Съездите, поживите в монастыре. Отпуск у вас когда?
-Осенью.
-Я могу вас благословить в хороший монастырь, недалеко относительно, в Псковской области, - священник назвал монастырь и имя настоятеля, - Обратитесь к нему или к отцу эконому, скажите, что я благословил, они оба меня хорошо знают. Господь управит: если нужно – приведет, а не нужно вам это – отведет. Своя воля, она, как известно, хуже неволи бывает.
Разговор происходил в небольшом храме на окраине города, куда Василий зашел случайно. Расположил его к откровению какой-то простой и в то же время внимательный взгляд батюшки, который после будничного вечернего богослужения вышел пообщаться с ожидающими его прихожанами.
Потом, спустя много лет, Василий будет благодарить Бога за то, что Он привел его на первый доверительный разговор именно к этому священнику.
-Как ваше имя, батюшка?
-Отец Сергий. Надумаете - найдете меня здесь. Хотите, телефон могу оставить…
Он порылся под подрясником и протянул Василию визитку.
-А на исповедь к вам можно приезжать?
Отец Сергий опять усмехнулся.
-Да пожалуйста. Как я могу вам запретить? Но, только – вы исповедуетесь ведь уже где-то? Являетесь прихожанином какого-то храма? Здесь я вас вижу впервые. Метания за понравившимся священником не угодны Богу. Ничто и никто не должен быть для вас важнее Его. А за советом или помощью всегда обращайтесь. С Богом.
Батюшка встал и поднял руку, сложив пальцы для благословения.
Перемена произошла неожиданно быстро. Спустя буквально несколько дней, зайдя в один храм, Василий увидел объявление:
«Храм приглашает на работу православного мужчину 30-50 лет. Обращаться к Сергею Николаевичу».
Василий тут же подошел к свечному ящику. Сергей Николаевич, это оказался староста, был на месте. Он побеседовал с Василием и предложил ему место сторожа, посоветовав не увольняться с работы, поскольку жалование в храме «не ахти какое, но бесплатно кормят…»
Василий, тем не менее, решил совсем порвать с прошлой жизнью, в неофитском порыве усмотрев промыслительность во всем, что с ним происходило.
4.
Теперь вся его жизнь протекала при храме. График дежурств был сутки через трое, но Василий охотно брался за выполнение любых других послушаний, и практически, пропадал тут каждый день. Его заметили и духовенство, и прихожане, с которыми он охотно беседовал, стараясь каждого утешить и наставить, не беря на себя, однако, больше того, что мог. В тех случаях, когда он не чувствовал себя компетентным или не обладал правом давать наставления, отсылал к священнику. Мизерное жалование не осложнило жизни, поскольку гардероб у него был не скудный, а носить все это, кроме храма, стало некуда. Питался он тоже в храме, а светской жизни у него теперь не было. К тому же, перепадали довольно часто
